Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф - Страница 47

Кроха молчал. Она сняла повязку с его лба и пощупала губами лоб. Обрамленный копной рыжих волос, он был горячим, но не пылающим жаром.

— Ха, да мы сбили тебе жар, клянусь моей дурной головой! Да и вообще ты выглядишь молодцом! Чегой-то ты молчишь, мешок с костями?

— Уи-уи… — еле слышно пролепетал малыш.

— Ну а я что говорила? Можешь ведь! Если снова нахальничаешь, значит, здоров! А я и рада! — Она напоила его супом из вновь наполненной Филлис кружки и бережно уложила крохотное существо к подножию мачты. — А теперь Фебе надо дальше. Ты ведь не единственный, кому нужна Фебина гр… э… Фебин уход, понимаешь?

— Грамерси.

— Грамер… что? — Феба, которая уже сделала шаг дальше, обернулась. — Чёй-то ты опять придумал?

— Гран мерси — большое спасибо…

— Ах, это… Да ладно, чего там! Рада была услужить!

— …госпожа полюбовница…

Феба уперла руки в боки.

— Ах ты, чертов охальник, вот погоди, выздоровеешь — я тебе покажу!..

Но по большому счету она поздравила себя: дело шло на поправку.

Следующий подопечный радости доставлял мало. Это был Брайд. Корабельный плотник лежал по левому борту перед кормой, скрючившись, как червяк. И, как червяк, извивался он все последние дни от болей, которые скручивали его снова и снова. С Брайдом дело обстояло худо, очень худо. Поначалу три или четыре дня после того, как он слег, она еще надеялась, что ему, как и другим, мало-помалу станет лучше, но потом надежды оставили ее. Он уже несколько дней не мог помочиться, и это было дурным признаком. Похоже, его почки больше не функционировали, а может, что другое было в его организме не в порядке, — она мало что понимала в этом.

Феба согнулась в три погибели, потому что кроме Брайда здесь, у кормы, распластались еще Бентри, О’Могрейн и кирургик, а кроме того, сидел Хьюитт, который управлял «Альбатросом». Присев на корточки, она взяла голову плотника в свои ладони.

— Ах ты, бедолага! — пробормотала она, потом оттянула веко и посмотрела на зрачок. — Мутный, что твой плевок! — констатировала она и принялась покачивать его, как и каждого из больных. — Эй, Брайд, это Феба, Феба это! Ты меня слышишь?

Брайд не проявлял признаков жизни.

— Феба с тобой, эй! — Она прокричала ему прямо в ухо, потому что непременно хотела его пробудить. Если он будет в сознании, значит, хоть не помер.

В конце концов Брайд полуоткрыл мутные глаза и издал нечто похожее на звук:

— Хрррдяяя…

Феба приняла это как ответ.

— Ну и славно, у меня для тебя супчик. Он поднимет тебя на ноги! — Она раскачивала его все сильнее. — Это я тебе говорю, Феба. Была у меня эта проклятая лихорадка, и у Филлис тоже… Тыщу лет назад, в Плимуте… и мы еще как справились с ней, а, Филлис?

— Да, да еще как, — Филлис протянула кружку с дымящимся супом.

— А теперь глотни-ка, Брайд, и мир покажется другим! Ну, Брайд!

Но челюсти Брайда были так плотно сомкнуты, что Фебе не удалось влить ни капли через его сжатые зубы.

— Не хочешь? Ну ладно. Может, потом.

Она попыталась придать голосу бодрую нотку, но это ей плохо удалось.

— Ты поправишься, обязательно поправишься. Тебя ведь зовут Джошуа? Хорошее имя! Знаешь, а в Библии тоже есть Джошуа. Я не больно-то знаю Библию, но помню эту историю с Джошуа. Хочешь послушать? — и, не дожидаясь ответа, Феба начала: — Тот Джошуа был сыном одного человека по имени Нав. Да, Нав его звали, смешное имя, да? Ну да ладно! Так вот, этот Джошуа Навин был слугой Моисея… пока что понятно? А Джошуа — тот перевел евреев через Иордан. Это такая река, понимаешь? Двенадцать камней взял он, или что-то вроде этого, чтобы они не замочили ноги. У того Джошуа не было земли, а она ему была нужна, и поэтому он завоевал Иерихон, понимаешь? Иерихон — это город. Может, ты о нем слышал? Его посланцы все время трубили вокруг стен… семь дней подряд. А кто такое выдержит? Ну а на седьмой день они еще все разорались. Вот стены и рухнули, вроде как сами по себе. Так они завоевали Иерихон и всех поубивали: людей, ослов, овец и другую скотину и оставили в живых только одну шлюху, слышишь, шлюху по имени Раав. Видишь, шлюха еще не самая пропащая! И все это он сделал, потому что Господь помогал ему. А тебя, Брайд, тоже зовут Джошуа, и тебе тоже поможет Господь. Вот увидишь! Скоро у тебя спадет жар, и лихорадки как не бывало!

Она вздохнула, потому что и сама не верила в это. Положив Брайда обратно, Феба перебралась к кирургику. О нем она теперь знала, что у него есть женщина, которую он любит, потому что в бреду он все время повторял ее имя: Арлетта. Красивое имя. И Феба провела не один час в раздумьях, пытаясь себе вообразить, как может выглядеть женщина с таким именем. Подходит ли она Витусу — вот что заботило ее.

— Бывало, что ты выглядел и похуже, Витус! — грубовато поприветствовала она его. — Это Феба, твоя сиделка. У меня для тебя супчик, да, супчик. Удивлен, а? Сама сварганила! Хочешь глоточек?

Витус едва заметно покачал головой. Его глаза и щеки запали, губы высохли и потрескались.

— A-а… Думаешь, сначала я должна накормить других? Ты есть ты, мой дорогой кирургик, слишком хорош для этого мира. Но своя рубашка ближе к телу, так что давай не дури! Будем есть.

Феба взяла его голову на свой обычный манер и, прижимая его к груди, уловила едва приметную улыбку в уголках губ.

— Клянусь костями моей матери, вчера он еще не улыбался! Ты идешь на поправку, Витус, как и Магистр, и этот охальник горбушка!

Ей показалось, что эта новость ободрила кирургика, он самостоятельно выхлебал суп длинными глотками.

— Тебе не холодно? Нет? Не жарко? Тоже нет? Хорошо. Чё я тебе хотела еще сказать… Я ужасно боюсь за Брайда и О’Могрейна — вот-вот помрут. Вот-вот, понимаешь? Чё я могу для них сделать?

Витус едва заметно пожал плечами и, приподняв голову, с неимоверным усилием прошелестел:

— Молиться… и воды… больше воды…

— Воды! Ну сказанул! Где ж я ее возьму? Хотя, может, скоро соберется дождь, тогда уж… А ты спи, спи пока!

Феба склонилась налево, к О’Могрейну, который лежал почти под ногами Хьюитта. Тот был уже не жилец — это она распознала сразу. И все-таки прижала его голову к груди и нежно погладила по волосам. Они были взмокшими от пота, а из ее глаз на них потекли слезы.

— Проклятье, проклятье, проклятье! — захлюпала она. — И надо же этой суке забрать тебя, О’Могрейн! Тебя, такого сильного и нежного! На свете столько подонков, столько гадов и сволочей! Так нет же! Ей нужен ты, этой старой карге! Не знаю, слышишь ли ты меня еще, но все же скажу… — Она шмыгнула носом еще пару раз, а потом высоко приподняла его. — Помнишь тот день, когда чайка нагадила мне на шляпу? А Магистр сказал, что это к исполнению желания? Знаешь, что я тогда загадала? Я думала только о тебе, когда сказала, что хочу заловить в Новой Испании благородного дона! Дон — это ты, Дональд О’Могрейн! Это ты должен был носить меня на руках, а я была бы тебе верной женой! Да, это правда, О’Могрейн, клянусь костями… О Боже! Боже милосердный! Ты!

Она громко всхлипнула. Все это было слишком! Все, что свалилось на нее в последние дни и с чем ей приходилось справляться самой… Это она оказалась самой сильной, это она взвалила на себя ношу власти, она давала мужчинам утешение и надежду… А теперь ей самой нужно было утешение, и не было никого, кто мог бы прижать ее к своей груди. Только О’Могрейн, а он уже почти распрощался с жизнью… Она ласкала его и гладила по волосам, мокрым от лихорадочного пота и ее слез… И снова ласкала и горевала… Целую вечность. А потом подумала, что остался еще Бентри, которому тоже нужна ее помощь… потому что она в ответе за каждого…

— Надо жить дальше! — прошептала она, оторвала штурмана от своей груди, бережно положила на дно лодки.

А потом, не удержавшись, жарко поцеловала его в губы.

Спи спокойно, птенец желторотый, и лучше вечным сном, потому что, если ты будешь еще жив, когда я управлюсь, придется распороть тебе ножичком брюхо.