Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Ульев Сергей - Страница 43

Сам император стоял неподалеку за столом, где — то на уровне пупка собственной статуи, заложив правую руку за жилет. Он был в шляпе и при сабле.

— Оставьте нас, Коленкур, — сказал он.

— Но, мон сир, — торопливо заговорил обершталмейстер, — подумайте о потомках, которые будут изучать историю ваших побед по моим мемуарам. Пусть вы творец истории, но я ее летописец…

— Вы надоедливы как старая кокотка, — поморщился Наполеон. — Примите ванну, от вас несет конюшней.

— О, мон сир…

— Уйдите, или я запущу в вас чернильницей!

Коленкур, состроив обиженную мину, оставил Ржевского наедине с Наполеоном.

Ржевский оправил на боку саблю.

— Получили сухари в полк? — участливо спросил Наполеон.

— Я из Парижа, сир, — напомнил поручик.

— Ах, да…

Император сделал ему знак приблизиться.

— Ваше имя?

— Роже де Ржево.

— Как мои парижанки?

— Плетут венки.

— О чем судачат?

— О вас, сир.

— И что говорят?

— Только хорошее, либо ничего.

— Гм, как о покойнике, странно… Как поживает Жозефина?

— Молится о спасении вашей души.

— Надеюсь, она не готовит себя в монастырь? Из нее такая же монашка, как из меня — римский папа.

Остановившись у противоположного края стола, Ржевский протянул императору конверт, где лежал лист бумаги, исписанный аккуратным почерком Наташи Ростовой.

— Неисправимая лентяйка! — пробурчал Наполеон, развернув письмо. — Опять за нее писала камеристка.

Он понюхал бумагу.

— Для служанки пахнет недурно.

«Кажется, Наташу оскорбили», — подумал Ржевский, положив ладонь на рукоять сабли.

— Дорогой котеночек… — начал читать Наполеон, — скучаю… пожухли листья… мне очень хочется… ваша раба… беременна… Что такое?! — он изумленно уставился на Ржевского. — Жозефина ждет ребенка?!

— Да, сир. Живот уже как арбуз!

— Невероятно! А вы его видели?

— Кого?

— Арбуз… то есть живот! ее живот?

— Да, сир. До сих пор стоит перед глазами.

— Зачем тогда я с ней развелся?! — воскликнул Наполеон. — Променял креолку на австрийку. Шампанское на пиво! — Он вдруг осекся. — Но когда… Дьявол! Мы же не встречались с ней больше года!

— Неужели? — Ржевский сделал круглые глаза.

— Почему она настаивает на моем отцовстве?

— Ума не приложу, сир.

— Тут какое — то недоразумение. Или… придворная интрига?

Настоящие и воображаемые измены бывшей супруги, их ссоры и примирения, признания в любви и злословие за спиной — все это словно ожило и пронеслось теперь перед мысленным взором Наполеона.

Ржевский исподлобья смотрел на глубоко задумавшегося императора. Один взмах сабли — и корсиканский деспот больше никогда не будет ломать себе голову. Но нанести удар исподтишка? Для русского дворянина куда благороднее была бы дуэль…

— Напрасно я сохранил за Жозефиной титул императрицы, — процедил сквозь зубы Наполеон, разрывая письмо в клочья. — Если у нее родится наследник, в случае моей смерти, она может бороться с Марией — Луизой за престол. О, коварная!

Едва сдерживая клокотавшую в нем ярость, Наполеон посмотрел на Ржевского.

— Что Жозефина велела передать мне на словах?

«Пора!» — решил поручик и гаркнул, как на параде:

— В этой шляпе, сир, вы похожи на огородное пугало!

Черты Бонапарта исказились.

— Какое ей дело до моей любимой шляпы?! Быть может, этой престарелой фурии хочется, чтобы я надел стариковский колпак?

— Он бы вам пошел куда больше.

— Что?! Вам тоже не нравится моя шляпа?

— Мне не нравитесь вы!

Наполеон лишился дара речи.

Ржевский выхватил из ножен саблю:

— Защищайтесь, сир!

Лицо корсиканца пошло багровыми пятнами.

— Так вот кто новый любовник Жозефины! — вскричал он, запустив в Ржевского своей треуголкой.

Поручик пронзил императорскую шляпу клинком.

Наполеон рванулся в сторону своей статуи, словно ища у нее защиты. На бегу он пытался обнажить саблю, но та упиралась эфесом в живот и не хотела обнажаться.

— В капусту порррублю! — торжествовал поручик, преследуя его по пятам.

Наконец Наполеону удалось вытащить оружие, но он не спешил скрестить с соперником клинки, перебегая от статуи к столу и обратно.

— Я предан! — кричал Наполеон. — Франция предана!

— Я не француз, — размахивал саблей Ржевский. — Я русский офицер!

— Каналья! Сколько вам заплатили? Я дам больше.

— Сейчас ваш черед платить! За Смоленск! за Москву! за Россию!

Арман Коленкур, выпровоженный императором из кабинета, некоторое время в нерешительности топтался в приемной. В конце концов природное любопытство пересилило, и он приложил ухо к дверям.

— Они там языки чешут, а мне мемуары писать, — огрызнулся он в ответ на недоуменные взгляды караульных, весь обратившись в слух.

— Сир, позвольте вам впендюрить! — узнал Коленкур голос своего нового знакомого из Парижа.

— Попробуйте, попробуйте, — бодро отвечал ему голос императора Франции.

— Может, вы все — таки обнажите свое оружие?

— Непременно… сейчас… живот мешает…

— Всю жизнь мечтал увидеть ваши кишки.

— Вуаля, наконец — то… получилось! Я готов.

— Тогда, как вам такой приемчик?

— Полегче! полегче!

— А если вот так?

— Ай! Ой!

Оторвавшись от дверей, Коленкур повернулся к караульным с перекошенным лицом.

— Святые небеса!

— Что случилось? — встревожилась охрана.

— Нет, нет, ничего… важные известия из Парижа.

Коленкур в смятении сжал виски. Возгласы по ту сторону напомнили ему первый юношеский поход в бордель. Но тогда он имел дело с пусть и падшей, но все — таки женщиной. А тут сам император, в расцвете лет, в зените славы… какой кошма — а — ар!

Коленкур опять прижался ухом к дверям. В кабинете слышалось шарканье ног, натужное пыхтение и звуки роняемых на пол предметов.

— Осторожнее, медведь! — донесся до Коленкура голос Наполеона.

— Погоди у меня, галльский петушок! — весело отвечал его визави.

Уже и ласковые прозвища себе придумали! Коленкур всем телом прильнул к дверям. Судя по всему страсти в кабинете накалялись.

— А теперь моя очередь! — прерывисто восклицал Наполеон.

— Хотите на столе, сир? — отвечали ему. — Извольте-с!

Шум за дверьми усилился и стал слышен уже в приемной.

Караульные офицеры ринулись было в кабинет, но обершталмейстер преградил им путь.

— Стойте, господа! Никому не позволено вторгаться в интимную жизнь императора.

— Мы должны узнать, что там происходит, — заявил офицер со шрамом.

— Хорошо, я скажу, что происходит между ними… но только между нами. — Коленкур с таинственным видом притянул обоих к себе за локти. — Как вы полагаете: Нерону можно, а Наполеону нельзя?

— Что?

— Любить…

— Конечно, можно.

— Женщин, лошадей — это понятно. А себе подобных?!

— Наш император?!

— Полагаю, до вас дошло…

В приемной неожиданно объявилась мадам Сисико.

Не успела она раскрыть рот, как Коленкур, истерично хихикнув, ткнул ее пальцем в грудь:

— Что вам угодно, мадам?

— Я хотела узнать у императора, не желает ли он пригласить на сегодняшнюю ночь кого — нибудь из моих девочек.

— Девочек?! — Коленкур обернулся на офицеров: — Девочек! А? Ха — ха. Зовите лучше мальчиков. Пажей, зовите, клоунов, шутов! паяцев! Зовите всех!

— Что за намеки?! — возмутилась мадам Сисико. — Как вам не стыдно, месье!

— Караул!!! помогите! — донесся из кабинета истошный вопль Наполеона.

Мадам Сисико рванулась было вперед, но Коленкур удержал ее за руку:

— Пардон, тетушка, это зрелище не для вас.

— Но император взывает о помощи.

— Не волнуйтесь, наш доблестный караул ему поможет.

Пока они спорили, офицеры распахнули двери.