Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Ульев Сергей - Страница 32
- Предыдущая
- 32/51
- Следующая
— Кого это ты спозаранку убивать собрался, братец?
— Наполеона!
— Бонапарта, что ли? — с усмешкой прищурился Давыдов.
— Его, капуцина проклятого. Убью и глазом не моргну!
— Мда-а…
Давыдов потрогал рукой лоб поручика.
— Мда-а… — повторил он. — Узнаю себя после Аустерлица.
— Что такое?
— Белая горячка у тебя, братец! Вот что.
— Брось, Денис. Я вчера не пил вовсе.
— Жареный петух, что ли, клюнул?
— Да, французский петух! По милости Наполеона живем в лесу как монахи. Ни на бал не съездить, ни в театр.
— На войне как на войне.
— Вот именно. Его голова давно по моей сабле плачет. Отпусти меня в Москву, не пожалеешь!
Глаза Давыдова ярко вспыхнули.
— Ах, вот ты о чем… Отменная идея, братец! И вправду, обезглавим французские полчища, они тогда как тараканы из России повалят.
— И я о том же, Денис.
— Поживешь под шумок в первопрестольной, а там, глядишь, и самого Бонапарта возьмешь за горло. Ты, вроде, по — французски сносно изъясняешься.
— Еще бы! Небось, не зря по балам шлялся — комар носа не подточит.
Давыдов в восхищении смотрел на своего друга.
— А ты слыхал, что атаман Платов обещает выдать свою дочь за того, кто убьет Наполеона?
— Вот так новость! — воскликнул Ржевский. — А ты ее видел? Как она того-с?
— Да какова бы не была. Мало тебе, что отец генерал?
— А что отец? Мне, чай, не с ним спать. Вдруг невеста страшна как кикимора?
— Ты сперва покончи с Наполеоном, братец, а после разберешься, — засмеялся Давыдов.
— Жениться вроде недосуг, — почесал в затылке поручик. — А с другой стороны, ежели убивать — так Наполеона, а жениться — так на генеральской дочке!
— Золотые слова, Ржевский!
И они стали оживленно обсуждать детали будущего предприятия.
Глава 38. Лебедь и Леда
Субботним утром, 31‑го августа, по прибытии в Москву поручик Ржевский заехал к Ростовым.
Миновав ворота, он сразу попал в водоворот шумной суматохи. Прислуга сновала туда — сюда, вынося из дома сундуки, ящики, узлы и складывая все это на расставленные по всему двору телеги.
Мужики, деловито переругиваясь, старались втиснуть на каждую подводу как можно больше утвари.
— Да-а, не хотел бы я быть лошадью, — сказал Ржевский, потрепав своего коня за гриву. — Что, брат, молчишь? Гусара возить, небось, куда почетней, чем барский гардероб.
Конь, словно соглашаясь с ним, пару раз мотнул головой и пристукнул копытом.
У подъезда стоял дворецкий с бакенбардами. Напыщенный и важный, он с легким матерком подсказывал мужикам что куда нести и класть.
Ржевский направил коня к крыльцу.
Заметив гусара, дворецкий нахмурился. Он уже устал гонять со двора офицеров, выпрашивающих телеги для раненых.
— Не дам, ваше благородие, и не просите.
— Тоже мне прелестница младая, — сказал Ржевский, спешившись. — Не успел спросить, так враз — отказ.
— Все подводы забиты. Фарфоровый сервиз некуда класть.
— Засунь его себе в задницу! Натали, графиня, дома?
— Дома… — Дворецкий смотрел на поручика с откровенным подозрением. Еще свежи были воспоминания, как Анатоль Курагин едва не похитил всеобщую любимицу из родительского очага. — А вы кто такой будете, сударь?
— Доложи, поручик Ржевский прибыл по важному делу.
— У нас тут все дела важные.
— Но — но, папаша, — поручик с грозным видом ухватил его за бакенбарду. — Как впендюрю щас по морде, улетишь, куда Макар телят не гонял.
Дворецкий тут же исчез в доме.
Спустя мгновение перед Ржевским предстала Наташа Ростова — взлохмаченная, радостно оживленная.
— Здравствуйте, поручик! — защебетала девушка. — Я так рада! Откуда вы? Давно ль в Москве? Надолго?
Неожиданно умолкнув, она стала внимательно его осматривать.
— Вошек ищете, графиня? — сказал Ржевский. — Напрасный труд, они теперь на баках вашего дворецкого.
— Мне вдруг пришло в голову… вы не ранены?
— Увы.
— Сожалеете? — Она бесхитростно уставилась на него. — Но почему?
— Вы бы меня тогда перевязали.
Она неловко улыбнулась. Мир лукавых намеков, щекочущих взглядов, фривольных комплиментов — всего того, что составляло особую притягательность светской жизни на балах, в театрах и гостиных, — весь этот пестрый мир с начала войны рассыпался как карточный домик и, казалось, безвозвратно канул в Лету.
Наташа ласково взглянула на Ржевского с тем чувством, с каким вспоминают приятный, но почти забытый сон.
— Ах, поручик, вы все такой же неисправимый повеса.
— О, Натали, — он поцеловал ей пальчики, — а вы все так же обворожительны. Вы фея грез, богиня всей Московии, вы…
Не дав ему закончить комплимент, она схватила его за руку и потащила за собой. И говорила, говорила без умолку, словно стараясь отвлечь его от фривольных мыслей.
— Куда мы галопируем? — недоумевал поручик.
— В наш сад. В доме слишком шумно. Мы завтра уезжаем.
Они присели на скамью возле пруда.
Наташа внезапно замолчала, глядя на воду.
Ржевский поправил саблю и откашлялся. Он уже был готов обнять девушку за плечи, как Наташа, бросив на него быстрый взгляд, громко, совсем по — детски, прыснула.
Ржевский придирчиво осмотрел свои гусарские рейтузы: уж не порвались ли они на самом интересном месте? Другой причины смеяться над собой он предположить не мог.
— Что вас так развеселило, сударыня? — пробурчал он. — На мне дырок нет. И все крючки застегнуты.
— Я никогда не видела вас таким серьезным, поручик. Мне вдруг подумалось — только вы не обижайтесь! — что вы приехали ко мне свататься.
Ржевский скупо улыбнулся.
— Отнюдь, графиня. Скрывать не буду, почел бы за великую честь, вас иметь… так сказать, в своих супругах. Но моя невеста нынче война, а теща — Бонапарт.
На лицо девушки легла тень.
— Да, да, война… Что же вы думаете, погибла теперь наша Москва?
— Ничего, Натали, мы еще дадим французам жару!
— Ах, не называйте меня так. Мне режет слух. Зовите Наташей.
— Как вам будет угодно, Наташенька. Но я бы желал называть вас богиней грез, мечтой феерий…
— Ах, молчите! — перебила она. — К чему все это… я самая обыкновенная…
На пруду, всего в несколько шагах от них, величаво проплывали два белых лебедя.
Наташа вздохнула.
— Смотрите, поручик, эти бедняжки не понимают, что сейчас творится на свете. Им кажется, что всё как прежде. И нет войны, Наполеона…
— Жизнь свою положу на то, чтоб всего этого и впрямь не было! — горячо выпалил Ржевский.
Из кустов неподалеку вышел еще один лебедь, доплелся в развалочку до берега и, взмахнув крыльями, приводнился возле своих сородичей. По воде пошли широкие круги.
— Ах, поручик, — мечтательно зажмурилась Наташа, — хотели бы вы быть лебедем?
— Что-с? Голой жопой в холодную воду?! Нет уж, увольте-с!
Наташа покраснела.
— Какой вы смешной, право! Неужели вы не понимаете, что, если бы вы были не поручиком, а лебедем, то испытывали бы сейчас совсем иные ощущения.
— Не сомневаюсь, — Ржевский подкрутил ус. — Особенно, если б вы вдруг обернулись Ледой.
Наташа покраснела еще больше.
— Леда была очень дурно воспитанной женщиной, если позволяла лебедю вытворять с собой всякие гнусности.
Ржевский заиграл бровями.
— Какие ж это гнусности, голубушка? Уверяю вас, они оба получили большое удовольствие.
Краска стыда заливала Наташу уже с головы до пят.
— К тому же, это был не просто лебедь, а сам Зевс, — продолжал поручик, прижимаясь к ней бедром.
— Я помню, — кивнула Наташа, отодвигаясь на край скамьи. — Она ему еще потом яйцо снесла.
— Да ну?! — выдохнул поручик. — Чем, топором?
— Ой, поручик, вы во всем горазды видеть одни каламбуры! Леда снесла… то есть родила Зевсу яйцо с ребеночком.
— А-а…
— А вы что подумали?
— Я думал, отрубила. Бр — р — р!
Наташа встала.
- Предыдущая
- 32/51
- Следующая