Седина в бороду - Фарнол Джеффери - Страница 15
- Предыдущая
- 15/63
- Следующая
– О Господи, Иисусе! – вырвалось у джентльмена. На него вдруг напала цепенящая растерянность.
Девушка снова рассмеялась, подняла голову и взглянула на него.
– Бедный Джон! – прошептала она. – похоже, я тебя напугала?
– Я… я подумал… – забормотал сэр Мармадьюк, – я боялся, что ты…
– Что у меня истерика? Нет, нет, Джон, со мной все в порядке, я снова стала храброй, и опять благодаря тебе. Но почему ты дрожишь?
– На свете нет ничего ужаснее женской истерики! Особенно в чистом поле. Да еще в полночь.
– В полночь? – воскликнула она. – Тогда надо бы надеть свои чулки, обуться и поискать место для ночлега.
– Но где же тут его искать, дитя мое? – сэр Мармадьюк с похвальной готовностью натянул сапоги.
– Я знаю где.
– Ты знаешь, где мы, Ева? – изумленно спросил наш герой, сам давно уже потерявший всякое представление о собственном местонахождении.
– Ага. Вон там Уиллоудинский лес, и на опушке растет огромное старое дерево. Оно-то нас и приютит. Пойдем!
И она легко устремилась через луг, а сэр Мармадьюк, прихрамывая, поспешил следом. Вскоре они оказались возле громадного многовекового дуба. Широко раскинувшаяся крона великана шатром нависала над ложем из корней и моховой подстилки.
– Я так люблю это старое дерево! – Ева нежно провела рукой по бугристой коре.
– Да уж, старое. Пожалуй, этот дуб был уже старым в те времена, когда Цезарь писал свои «Записки».
– Тут вполне можно отдохнуть, Джон.
– Жаль, что у нас нет ни плаща, ни какой-нибудь накидки, которую ты могла себе постелить.
– Здесь есть папоротник, Джон, а это лучше всяких накидок.
Приготовив себе постель из мягких шелковистых листьев, спутники улеглись под гостеприимным кровом древнего дерева. Сэр Мармадьюк уже погрузился было в сон, когда услышал тихий шепот. Он снова открыл глаза. Ева, стоя на коленях и опустив голову, читала молитву.
Но вот она дочитала ее и неуверенно взглянула на своего спутника:
– Ты никогда не молишься, Джон…
– Боюсь, это именно так, разве что в минуту опасности я прошу Господа помочь мне.
– Это несколько трусливо, Джон.
– Именно!
– Тогда я помолюсь за тебя, но если бы здесь был дядя Эбенезер…
– Что тогда,Ева-Энн?
– О, он читает молитвы лучше всех, его слова доходят до самого Бога. Но я постараюсь заменить его. – Она сложила руки и негромко зашептала: – Милостивый Боже, прошу тебя, благослови Джона Гоббса, твоего сына и моего друга, и помоги ему, так же как он помогает мне, утешь и прости его, Отче наш, спящего и бодрствующего, убереги его от всех врагов, убереги его от самого себя, помоги ему, Господи. Аминь!
– Аминь! – благоговейным шепотом откликнулся сэр Мармадьюк.
Какое-то время они молча лежали в полной темноте – луна скрылась и не было видно ни зги. Потом снова завели разговор.
Ева : Тебе удобно, Джон?
Сэр Мармадьюк (украдкой подсовывая пучок папоротника между девушкой и корнем дерева): Чрезвычайно!
Ева : Ты уже спишь?
Сэр Мармадьюк (подавляя зевок): Нет, никогда еще не чувствовал себя столь бодрым.
Ева : Тогда давай поговорим.
Сэр Мармадьюк (снова украдкой зевая): Давай.
Ева : Ты так не похож не других мужчин, Джон.
Сэр Мармадьюк : А ты была знакома со многими мужчинами?
Ева (вздыхая): Нет, и никто из знакомых мне мужчин не был похож на тебя, Джон. Скажи же, кто ты?
Сэр Мармадьюк : Разочарованный человек средних лет.
Ева : И все?
Сэр Мармадьюк : Мизантроп, полный мрачных мыслей и чувств, к великому своему огорчению, осознающий свой возраст.
Ева : Бедный Джон! И все же, несмотря на груз твоих лет, спина твоя очень пряма, волосы черны, а глаза полны огня. Где твой дом, Джон?
Сэр Мармадьюк : Я живу то здесь, то там. Жизнь всюду одинаково скучна.
Ева : Но почему?
Сэр Мармадьюк : Быть может, я слишком многого ждал от жизни, быть может, я сам в себе разочаровался.
Ева : Ты зеваешь, Джон Гоббс!
Сэр Мармадьюк : Прошу простить меня, но сама тема нагоняет на меня сон.
Ева (с упреком): Ты так легкомыслен, Джон, а ведь жизнь – это самая серьезная вещь на свете. Ты мужчина, и ты джентльмен, и быть может, богатый джентльмен, а значит, у тебя большие возможности творить добро.
Сэр Мармадьюк : Или зло, Ева-Энн.
Ева : Или зло, Джон. И все же я знаю, что ты смел, добр и щедр, несмотря на свою мирскую натуру.
Сэр Мармадьюк : Я очень признателен тебе за добрые слова, дитя мое, но разве натура у меня уж такая мирская?
Ева : Конечно, Джон! Я могла бы испугаться тебя при нашей первой встрече, но выгладел как истинный джентльмен, поэтому я скорее удивилась. Но наружность у тебя самая что ни на есть мирская.
Сэр Мармадьюк : Я тогда крайне устал.
Ева : Но почему ты бродишь пешком по дорогам? Почему ты решил заботиться обо мне?
Сэр Мармадьюк : Потому что это лучшее, что я могу.
Ева (раздраженно дернув ногой): О, Джон Гоббс, я выдохлась!
Сэр Мармадьюк : Что ты имеешь в виду, дитя мое?
Ева : Ты отвечаешь на мои вопросы, ничего в сущности не говоря.
Сэр Мармадьюк : Что же ты хочешь услышать, дитя мое?
Ева : Ничего! Больше ничего! И я не дитя! А когда я нашла тебе на сене, ты храпел самым отвратительным образом.
Сэр Мармадьюк (несколько потрясенный и обескураженный): Крайне прискорбная привычка. Я постараюсь избавиться от нее. Спокойной ночи, Ева-Энн!
Наступила тишина.
Сэр Мармадьюк : Я обидел тебя?
Ева : Это все мой дурной характер, я же тебе говорила о своей вспыльчивости. Прости меня, Джон. И если тебе нравится, то можешь называть меня «дитя мое», хотя мне и исполнилось уже двадцать два года. Спокойной ночи, Джон.
Сэр Мармадьюк (ласково): Спокойной ночи, моя дорогая леди.
И вновь наступила тишина. Он вслушивался в ровное дыхание девушки и вглядывался в темный свод зеленого шатра. Ему было хорошо и покойно.
Но мало-помалу его мысли вернулись к прискорбным событиям прошедшего дня, к тому, кто безжизненно распростерся в эту минуту на холодной земле, чьи мертвые глаза невидяще уставились в черное безлунное небо. Конечно же, труп уже обнаружили, и люди, наверное, вовсю судачят о происшествии, и с их уст не сходит ужасное слово «убийство». Быть может, уже готовится погоня, быть может, мстители уже скачут по их следам! Сэр Мармадьюк невольно напряг слух, только сейчас оценив благоразумие своей юной спутницы, не позволившей ему заночевать на постоялом дворе, ведь первым делом перекроют все дороги и прочешут все гостиницы. Что ж, придется и впрямь пробираться в Лондон пешком, окольными путями, лесными тропинками, а в столице путники затеряются в людском водовороте. Их словесные портреты вывесят, наверное, повсюду, поэтому завтра они должны будут самым решительным образом изменить свою внешность. Завтра! А сейчас ничего не остается, как предаться на милость судьбы и погрузиться в сладкий сон.
Сэр Мармадьюк вздохнул и беспокойно пошевелился, в этот момент теплая рука коснулась его волос, пальцы мягко провели по лицу, подобрались к его руке, ладонь легла в ладонь, и в темноте раздался шепот.
– О Джон, о добрый мой друг, я не устаю благодарить Бога за то, что он послал мне тебя.
– Значит Бог решил, что я еще на что-нибудь гожусь.
– Спокойной ночи, Джон, и благослови тебя Господь!
– И тебя, Ева-Энн. Спокойной ночи!
Так, не разнимая рук, они и заснули крепким сном, простая деревенская девушка и утонченный джентльмен.
Глава X,
в которой прославляется хлеб с маслом
Сэр Мармадьюк открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит на мягком ложе из мха и листьев папоротника, веточки вереска сверкают бриллиантами росы, солнце пронзает изумрудный полог своими лучами, а птицы возносят новому дню радостную песнь. Евы-Энн нигде не было видно. Сэр Мармадьюк задумчиво потрогал подбородок, и с некоторым беспокойством обнаружил колючую щетину. Ему тут же страстно захотелось очутиться в руках своего лондонского парикмахера.
- Предыдущая
- 15/63
- Следующая
