Наставники Лавкрафта (сборник) - Коллектив авторов - Страница 96

Дух: Да.

Я: Суждено ли мне выполнить эту великую задачу?

Дух: Да.

Я: Я хочу знать, что делать, чтобы достичь этой цели. Помоги мне, ради любви к науке!

Дух: Если алмаз в сто сорок карат подвергнуть долговременному воздействию электромагнитных токов, в нем начнется перестройка атомной структуры, и из этого камня ты создашь всевидящую линзу.

Я: Поможет ли использование этой линзы совершить великие открытия?

Дух: Настолько великие, что все прежние превратятся в ничто.

Я: Но преломляющая способность алмаза настолько велика, что изображение будет формироваться внутри линзы. Как можно преодолеть эту проблему?

Дух: Пронзите ось линзы, и проблема будет решена. Изображение будет формироваться в проколотом пространстве, которое само станет трубкой для просмотра. Теперь меня зовут. Прощайте.

Я абсолютно не способен описать то воздействие, которое оказало на меня это невероятное общение. Я был совершенно сбит с толку. Ни одна биологическая теория не могла объяснить откровение о линзе. Посредством биологической связи с моим мозгом медиум могла прочесть мои вопросы и соответственно на них отвечать. Но никакая биология не могла позволить ей узнать о магнитных токах, которые настолько изменят кристаллическую решетку алмаза, что он избавится от своих прежних недостатков и сможет превратиться в совершенную линзу. Похожие теории проскальзывали в моих мыслях, это верно, но, если и так, я забыл о них. В том возбужденном состоянии разума невозможно было не превратиться в новообращенного, и, покидая дом медиума в тот вечер, я находился в самой болезненной нервной экзальтации. Медиум проводила меня до двери, выразив надежду, что я удовлетворен. Постукивание сопровождало нас, пока мы пересекали холл, проявляясь на балясинах, на полу и даже дверных петлях. Я наскоро выразил свою благодарность и поспешно сбежал в холодный ночной воздух.

Я шел домой во власти одной-единственной мысли: как заполучить алмаз необходимого размера. Всех моих средств, даже умноженных на сто, не хватило бы для его покупки. Кроме того, такие огромные камни – большая редкость, они входят в историю. Я мог найти нечто подобное только в регалиях восточных или европейских монархов.

Когда я вернулся домой, в комнатах Симона горел свет. Повинуясь смутному импульсу, я решил нанести ему визит. Я без предупреждения открыл дверь в его гостиную и увидел, что Симон стоит, повернувшись ко мне спиной и склонившись к карселю[58], и, очевидно, внимательно изучает какой-то предмет у себя в руках. Когда я вошел, он внезапно вздрогнул, засунул руку в нагрудный карман и повернулся ко мне с покрасневшим от волнения лицом.

– Что?! – вскричал я. – Разглядываешь портрет какой-нибудь прекрасной леди? Ну не красней так, я не стану просить посмотреть.

Симон довольно неловко рассмеялся, но не стал протестовать, как принято в таких случаях. Он предложил мне сесть.

– Симон, – сказал я, – я только что пришел от мадам Вульпес.

На этот раз Симон побелел, как простыня, и, казалось, остолбенел, словно его поразила молния. Он пробормотал что-то бессвязное и торопливо прошел к небольшому шкафчику, в котором обычно хранил алкоголь. Хотя меня и поразили его эмоции, я был слишком захвачен собственными мыслями, чтобы обращать внимание на что-либо еще.

– Ты был прав, когда называл мадам Вульпес дьяволом, – продолжал я. – Симон, она сегодня сказала мне удивительные вещи, или, вернее, она была тем способом, с помощью которого мне сказали удивительные вещи. Ах, если бы я только мог получить алмаз в сто сорок карат!

Едва лишь эта фраза сорвалась с моих губ, как Симон со зверским выражением на лице бросил на меня дикий взгляд и, кинувшись к камину, над которым на стене висело разное иностранное оружие, схватил малайский кинжал и начал яростно размахивать им перед собой.

– Нет! – закричал он на французском, на который всегда переходил в моменты волнения. – Нет! Ты его не получишь! Ты предатель! Ты посоветовался с дьяволом и возжелал мое сокровище! Я прежде умру! Я храбр! Ты не напугаешь меня!

Все это, произнесенное громким голосом, дрожащим от волнения, поразило меня. Я моментально понял, что случайно подошел вплотную к тайне Симона, какой бы она ни была. Необходимо было успокоить его.

– Мой дорогой Симон, – сказал я, – я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Я пошел к мадам Вульпес проконсультироваться насчет одной научной проблемы, для решения которой, как оказалось, необходим алмаз того размера, о котором я говорил. О тебе никто не упоминал за весь вечер и, насколько я могу быть уверен, даже не думал. В чем смысл этой вспышки? Если тебе посчастливилось иметь ценный алмаз, не стоит меня бояться. У тебя не может быть такого алмаза, который мне нужен, иначе ты бы здесь не жил.

Что-то в моем тоне, должно быть, полностью убедило Симона, поскольку его выражение лица сменилось на несколько натянутое оживление, однако оно сочеталось с некоторой подозрительностью к моим движениям. Он рассмеялся и сказал, что я должен простить его, что в определенные моменты он подвержен приступам вертиго, и это проявляется в бессвязных речах, которые проходят так же быстро, как начинаются.

Во время этого объяснения он отложил оружие и попытался принять более веселый вид, что ему отчасти удалось. Все это нисколько меня не обмануло. Я слишком привык к постоянной аналитической работе, чтобы быть одураченным столь неубедительным враньем. Я решил разгадать эту загадку.

– Симон, – весело сказал я, – давай забудем обо всем этом за бутылкой Бургунди. У меня есть ящик «Кло де Вужо» с богатым ароматом и полного сияния солнца «Кот-д’Ор». Давай же откроем пару бутылок. Что скажешь?

– С огромным удовольствием, – улыбаясь ответил Симон.

Я принес вино, и мы расположились с бокалами. Это было знаменитое винтажное вино 1848 года – года, в который одновременно буйно росли война и вино, и этот чистый, но сильный коктейль, казалось, придал всему новую жизненную силу. К тому времени, как мы наполовину прикончили вторую бутылку, Симон уже плохо себя контролировал, тогда как я оставался, как обычно, спокоен, и каждый глоток лишь посылал прилив сил к моим конечностям. Речь Симона становилась все более бессвязной. Он начал петь французские песни не самого приличного содержания. В конце очередного куплета я резко поднялся из-за стола и, глядя прямо на него, сказал со спокойной улыбкой:

– Симон, я обманул тебя. Этим вечером я узнал твой секрет. Ты можешь быть откровенен со мной. Мадам Вульпес или, скорее, один из ее духов все мне рассказал.

Он задрожал от ужаса. На мгновение казалось, что он протрезвел и потянулся к оружию, которое отложил незадолго до этого. Я удержал его.

– Чудовище! – горячо воскликнул он. – Я уничтожен! Что мне делать? Ты никогда его не получишь! Клянусь моей матерью!

– Он мне не нужен, – сказал я, – успокойся, но будь честен со мной. Расскажи мне все.

Опьянение начало к нему возвращаться. С пьяной серьезностью он уверял меня, что я ужасно ошибся, что я был одурманен; затем попросил поклясться хранить эту тайну вечно и пообещал открыть свой секрет. Конечно же, я поклялся. С тревогой в глазах и трясущимися от алкоголя и волнения руками он достал из нагрудного кармана маленький футляр и открыл его.

Пресвятые небеса! Как мягкий свет лампы разбивался на тысячу призматических стрел, падая на огромный розовый алмаз, сиявший в этом футляре! Я не слишком-то разбираюсь в алмазах, но с первого взгляда понял, что это был камень редкого размера и чистоты. Я взглянул на Симона с удивлением и – должен ли я признаться? – завистью.

Как он мог заполучить такое сокровище? Из его пьяных ответов (примерно половина из них была весьма бессвязна) на мои вопросы я сумел понять, что он надзирал за рабами, занимавшимися промывкой алмазов в Бразилии. Он заметил, как один из них спрятал алмаз, – но не рассказал об этом своим нанимателям, а тайно следил за негром, пока не увидел, как тот закопал свое сокровище. Симон выкопал его и сбежал, но до сих пор боялся открыто им распорядиться – столь ценный камень несомненно привлечет слишком много внимания к прошлому его владельца – и не мог найти ни один из тех тайных каналов, при помощи которых можно было безопасно решить этот вопрос. Он также добавил, что в соответствии с восточной традицией дал алмазу вычурное имя Око Утра.