Наставники Лавкрафта (сборник) - Коллектив авторов - Страница 79

Я искренне, торжественно пообещал, что в любых условиях, как только я обрету свои горы сокровищ, то поделюсь с ним, и это обещание стало сильнейшим стимулом для человека, который всегда был беден, но жаждал богатства и наслаждений со страстью, мне неведомой. Он с головой погрузился в поиски решения, прилагая свой острый ум и неутомимое терпение к разгадке смысла таблички. Как и многие изобретательные молодые люди, я увлекался вопросами почерка и придумал фантастический шрифт, на основе реального, которым иногда пользовался; Вивиэну он так понравился, что тот научился подражать ему. Мы условились: если когда-либо нам придется расстаться и потребуется сообщить что-то о деле столь близком нашим сердцам, мы будем писать этим шрифтом; для той же цели мы придумали условные выражения, наподобие шифра.

Время шло, мы доводили себя до изнеможения попытками проникнуть в тайну, и года через два я заметил, что Вивиэну начинает надоедать наше предприятие; однажды ночью он сгоряча признался мне, что боится, как бы мы не потратили весь свой век на пустые и безнадежные усилия. Спустя несколько месяцев ему посчастливилось: он получил значительное наследство от престарелого отдаленного родственника, о чьем существовании почти забыл; имея счет в банке, он сразу же отдалился от меня. Квалификационные экзамены он сдал уже много лет назад, и теперь решил поступить на службу в госпиталь Св. Томаса, а потому, сказал он мне, должен подыскать себе более комфортабельное жилье. На прощанье я напомнил ему о своем обещании и торжественно подтвердил его; но Вивиэн, поблагодарив, рассмеялся, его лицо и голос выражали смесь жалости и презрения. Не буду описывать свою долгую борьбу и беды моей дальнейшей жизни, ставшей вдвойне одинокой; однако я не уставал и не отчаивался, веря в конечный успех; табличка лежала на моем столе, и каждый божий день я брался за работу, и лишь в сумерках выходил погулять, предпочитая Оксфорд-стрит, которая, я думаю, привлекала меня шумом, оживлением и яркими огнями.

Эти прогулки вошли у меня в привычку; ежевечерне, в любую погоду, я пересекал Грейз-Инн-роуд и двигался в западном направлении, но иногда выбирал северное – по Юстон-роуд и Тоттенхэм-Корт-роуд, а порой проходил через Холборн, захаживал и на Грейт-Рассел-стрит. Каждый вечер я проводил около часа на Оксфорд-стрит, шагая туда и сюда по северной стороне улицы, и рассказы Де Квинси[37], а также данное им этой улице прозвище «мачеха с каменным сердцем» часто приходили мне на ум. Потом я возвращался в свое мрачное логово и проводил еще несколько часов в бесконечном анализе своей загадки.

Однажды ночью, несколько недель тому назад, ответ пришел ко мне; он мгновенно вспыхнул в моем мозгу, и я прочел надпись – и увидел, что все-таки не напрасно растрачивал свои дни. «Место дома сокровищ тех, кто живет внизу» – таковы были первые прочитанные мной слова, а далее следовали подробные указания на местность в моем родном краю, где были сложены на вечное хранение великие творения из золота. Нужно было идти по такой-то тропе, там-то обойти ловушку; тут проход узок, почти как лисья нора, а дальше расширяется, и так наконец можно достичь камеры с кладом. Я решил, не теряя времени, проверить свою догадку – не то чтобы я усомнился в ту великую минуту, но хотел устранить даже малейшую вероятность разочарования для моего старого друга Вивиэна, ныне ставшего богатым, благополучным человеком.

Я сел в поезд, идущий на запад, добрался до нужного места и однажды ночью, с картой в руке, прошел весь путь по горам и зашел так далеко, что разглядел впереди блеск золота. Я не пошел дальше; я решил, что должен взять с собой Вивиэна, и потому унес только странный кремневый нож, найденный на тропе, в подтверждение истинности своих слов. Вернувшись в Лондон, я был сильно раздосадован тем, что каменная табличка из моей комнаты исчезла. Хозяйка квартиры, закоренелая пьяница, уверяла, что ничего не знает, но я не сомневаюсь, что она украла табличку, надеясь получить за нее стакан виски. Впрочем, содержание таблички я знал наизусть, а также сделал факсимильную копию знаков, так что потеря не была тяжелой. Смущало меня лишь одно: после приобретения таблички я наклеил на ее обороте этикетку и записал дату и место находки, а позже, поддавшись сентиментальности, нацарапал карандашом еще несколько слов – название своей улицы и еще кое-что, как дорогую память о тех днях, когда надежда была, казалось, утрачена: я думал, что эти записи послужат мне в будущем памяткой о том, как я хранил надежду вопреки отчаянию.

Однако я сразу же написал сэру Томасу Вивиэну, тем нашим особенным шрифтом, с применением условных выражений. Я сообщил ему о своем успехе, упомянул об утере таблички и о том, что снял копию надписи, напомнил о своем обещании и попросил написать или зайти ко мне. Он ответил, что хочет встретиться со мной в некоем переулке в Кларкенуэлле, хорошо знакомом нам обоим в прежние времена, и в назначенный день, в семь часов вечера, я отправился на встречу. Прохаживаясь на углу этого переулка, я заметил стертые картинки уличного художника и машинально подобрал обломок мелка, оброненный им. Я ходил туда и обратно по переулку, гадая, как вы можете себе представить, с каким человеком мне предстоит встретиться, после стольких лет разлуки, и мысли об утекшем безвозвратно времени одолевали меня; поэтому я шагал, не отрывая взгляда от земли.

Мою задумчивость спугнул сердитый возглас и грубый вопрос, почему я не держусь правой стороны тротуара. Подняв голову, я увидел, что едва не столкнулся с важным, хорошо одетым джентльменом, лицо которого при виде моей убогой внешности выразило большое неудовольствие и презрение. Сразу же узнав своего старого товарища, я напомнил ему, кто я; тогда он извинился, даже выказал некоторое сожаление, и принялся благодарить меня за доброту, но с оттенком неуверенности, как если бы он остерегался слишком увлечься и, как я заметил, сомневался в моем здравомыслии.

Поначалу я хотел пуститься в воспоминания о нашей дружбе, но оказалось, что у сэра Томаса те дни теплых чувств не вызывают, и, вежливо отвечая на мои слова, он неукоснительно сворачивал на «деловые вопросы», по его выражению. Я сменил тему и рассказал ему со всеми подробностями то, что сейчас поведал вам. Его поведение внезапно изменилось; когда я показал ему кремневый нож, чтобы доказать реальность моего путешествия «на другую сторону луны», как мы называли это между собою, его охватило лихорадочное возбуждение, черты его исказились, и мне показалось, что сперва он содрогнулся от ужаса, потом исполнился твердой решимости, а потом сделал усилие, чтобы казаться спокойным; эти быстрые перемены сильно озадачили меня.

Я счел необходимым уточнить некоторые детали и, поскольку было еще довольно светло, вспомнил о кусочке красного мела в моем кармане и нарисовал знак руки на стене. «Вот, поглядите, это наша рука, – сказал я, объяснив подлинное значение знака, – отметьте, где именно большой палец выступает между указательным и средним». Я собирался продолжить и уже коснулся мелком стены, чтобы дорисовать свою схему, но тут он, к моему великому удивлению, ударил меня по руке. «Нет-нет, – сказал он, – мне все это не нужно. К тому же это место недостаточно уединенно; давайте пройдемся, и вы объясните мне все досконально».

Я охотно согласился, и он повел меня по самым пустынным улочкам, а я принялся слово за словом описывать план сокрытого хранилища. Один или два раза, поднимая голову, я замечал, что Вивиэн как-то странно поглядывал по сторонам; казалось, что он бросает беглый взгляд то вверх, то вниз и посматривает на дома; его уклончивость и тревожность не понравились мне. «Пойдем к северу, – сказал он наконец, – найдем какое-нибудь приятное местечко, где сможем спокойно обсудить наше дело. Часы моего ночного досуга в вашем распоряжении». Я отказался под предлогом, что не могу обойтись без прогулки по Оксфорд-стрит, и продолжал свой рассказ, пока он не усвоил все изгибы и повороты дороги, все до малейшей детали, не хуже, чем я сам. Мы пошли обратно тем же путем и остановились в том же темном переулке, где я нарисовал красную руку на стене, – я понял это, разглядев смутные очертания деревьев, ветви которых нависали над нами. «Мы вернулись к исходной точке, – сказал я. – Думаю, что смог бы указать пальцем на руку, которую тут нарисовал на стене. И я уверен, что вы точно так же сможете коснуться своим пальцем таинственной руки на горном хребте. Помните: держаться между ручьем и камнем!»