Наставники Лавкрафта (сборник) - Коллектив авторов - Страница 75

– Итальянец? Почему?

– Потому что у нас имеется знак руки, по-итальянски mano in fica. Этот жест в наше время используют только итальянцы. Вот почему факт, который казался нам самым неясным, вносит теперь полную ясность в данное дело.

– Да, выходит так. А кремневый нож?

– Это совсем просто. Тот человек нашел его в Италии или, возможно, украл из какого-нибудь музея. Следуйте по линии наименьшего сопротивления, дорогой друг, и вы увидите, что нам незачем вытаскивать первобытного человека из его прадавней могилы под холмом.

– В ваших словах есть доля истины, – признал Дайсон. – Значит, если я правильно понял, этот ваш итальянец, убив Вивиэна, любезно предоставил Скотленд-Ярду полезную улику, нарисовав мелом эту руку?

– Почему бы и нет? Вспомните: убийца всегда психически ненормален. Он может разработать сложную схему и продумать девять десятых ее деталей с проницательностью и точностью игрока в шахматы или математика; но в какой-то момент разум оставляет его, и он поступает как глупец. Вы также должны принять во внимание безмерную гордыню или тщеславие преступника; ему нравится оставлять какие-нибудь знаки, наподобие своей подписи.

– Что же, ваша версия весьма изобретательна; но читали ли вы отчеты о расследовании?

– Ни слова. Я только дал свои показания, вышел из здания суда и выбросил эту тему из головы.

– Понятно. Тогда, если не возражаете, я хотел бы посвятить вас в подробности дела. Я изучил его внимательно и, признаюсь, сильно заинтересовался.

– Очень хорошо. Но предупреждаю: с тайнами покончено. Отныне мы должны придерживаться фактов!

– Да-да, именно факты я и хочу вам предоставить. И первым будет вот такой факт: когда полицейские перевернули тело сэра Томаса Вивиэна, под ним нашли раскрытый складной нож. Это та уродливая штука, которую носят моряки; на клинок такого ножа достаточно нажать, чтобы он жестко зафиксировался и орудие было приведено в готовность. Обнаженный клинок блестел, но на нем не было следов крови, и осмотр показал, что он совсем новый, им еще ни разу не пользовались. На первый взгляд, у вашего гипотетического итальянца вполне мог быть такой нож. Но рассудите: вероятно ли, чтобы он купил новый нож специально для совершения убийства? И потом: если у него был этот нож, почему он пустил в ход не его, а этот кусок старого кремня?

Теперь подумайте вот о чем. По-вашему, убийца нарисовал руку после преступления в качестве мелодраматического «знака итальянского убийцы». Не касаясь вопроса, свойственно ли настоящим преступникам такое поведение, я хотел бы подчеркнуть, что, по свидетельству медиков, сэр Томас Вивиэн умер не более чем за час до того, как мы его нашли. Соответственно, удар был нанесен примерно без четверти десять, а вы помните, что в 9.30, когда мы вышли из дому, было уже совершенно темно. Улица же была особенно сумрачной и плохо освещенной, а рука нарисована хотя и грубо, но правильно, без кривых штрихов и изломов, неизбежных при попытке рисовать в темноте или с закрытыми глазами. Вы сперва попробуйте нарисовать такую простую фигуру как квадрат, не глядя на бумагу, а потом предложите мне вообразить вашего итальянца, рискующего попасть на виселицу, который изображает руку на стене так уверенно и верно, в черной тени этого переулка. Это немыслимо. Соответственно, руку нарисовали ранним вечером, задолго до совершения убийства; либо, – заметьте, Филипс, – рисовал кто-то, для кого темнота привычна и знакома; кто-то, кому неведом страх перед виселицей!

Далее: в кармане сэра Томаса Вивиэна была найдена любопытная записка. Конверт и бумага стандартные, штемпель и марка Западного Центрального отделения. О содержании скажу позже, но сейчас отмечу особенности почерка. Адрес на конверте аккуратно написан мелким, четким почерком, но текст заставляет подумать о персе, изучившем английскую грамоту. Почерк прямой, буквы странно искривлены, наклонные черточки и петли нарочито удлинены, все в целом действительно напоминает арабскую рукопись, хотя и вполне читабельно. Но – и здесь начинается головоломка – при осмотре убитого в кармане жилета нашли маленькую записную книжку; она была почти сплошь исчеркана карандашными пометками. Они в основном относились не к профессиональной деятельности сэра Томаса, а к частным делам; назначенные встречи с друзьями, заметки о театральных премьерах, адрес хорошего отеля в Туре, заголовок нового романа, но ничего более интимного. И все это написано рукой, почти идентичной почерку записки, найденной в кармане мертвеца! Различий было все-таки достаточно, чтобы эксперт счел оба документа написанными разными лицами. Сейчас я прочту вам отрывок из показаний леди Вивиэн касательно почерка; у меня с собой печатная копия. Вот что тут говорится: «Я вступила в брак с моим покойным мужем семь лет назад; я никогда не видела адресованных ему писем с почерком, похожим на тот, что на предъявленном мне конверте, равно как не видела и подобного тексту письма. Я никогда не видела, чтобы мой покойный муж пользовался данной записной книжкой, но уверена, что записи сделаны все-таки им; я уверена в этом потому, что в прошлом мае мы останавливались в отеле «Фазан» на Королевской улице в Туре, адрес которого имеется в книжке; я также помню, что он купил роман «Страж» около полутора месяцев назад. Сэр Томас Вивиэн не любил пропускать театральные премьеры. Его обычный почерк совершенно не похож на записи в книжке».

И наконец мы возвращаемся к самой записке. Вот ее факсимильная копия. Я получил ее благодаря любезности инспектора Клива, которому приятна моя дилетантская любознательность. Прочтите ее, Филипс; вы говорите, что любите нерасшифрованные надписи, – так попробуйте расшифровать это!

Филипс, невольно увлеченный странными обстоятельствами, изложенными Дайсоном, взял листок бумаги и внимательно изучил. Почерк был и в самом деле крайне чудной и, как заметил Дайсон, имел некоторое общее сходство с персидской вязью, но читался легко.

– Прочтите вслух, – сказал Дайсон, и Филипс подчинился.

– «Рука указывает не случайно. Указания звезд более не темны. Как ни странно, черный небосвод исчез или был украден вчера, но это совершенно неважно, поскольку у меня есть небесный глобус. Наша старая орбита остается неизменной; вы не забыли число моего знака – или назначите какой-либо иной дом? Я побывал на другой стороне луны и могу принести кое-что показать вам».

– И как вам это? – спросил Дайсон.

– Мне это кажется полной несуразицей, – сказал Филипс. – А вы думаете, это что-то значит?

– О, разумеется! Записка была отправлена за три дня до убийства; ее нашли в кармане убитого человека; она написана фантастическим почерком, которым сам убитый пользовался для личных заметок. Здесь кроется какая-то цель, и мне чудится в подоплеке дела сэра Томаса Вивиэна что-то весьма некрасивое.

– Ну, и какую теорию выдвигаете вы?

– О, что до теории, я пока на ранней стадии разработки; переходить к выводам еще не время. Но вашего итальянца я, пожалуй, сокрушил. Повторяю, Филипс: эта история представляется мне нечистой. Я не могу, как вы, отсиживаться за чугунной оградой утверждений, что то-то или то-то не может случиться, ибо никогда не случалось. Вы видели, что первое слово в записке – «рука». Свяжите этот факт со всем, что мы знаем: знак руки на стене, сам по себе многозначительный, и то, что вы рассказали мне об истории и значении этого символа, о его связи с древними как мир верованиями и мифами темных веков. Как по мне, все это в любом случае отдает злым умыслом. Посему я не отрекаюсь от того, что сказал вам полушутя тогда вечером, перед тем как мы вышли из дому. Вокруг нас творятся таинства и злые, и добрые, и я убежден, что мы живем и действуем в неразведанном мире, где есть тени, и пещеры, и твари, водящиеся в сумерках. Человек может иногда возвращаться вспять по пути эволюции, и я верю, что ужасные обычаи прошлого не изжиты.

– Я не могу уследить за ходом вашей мысли, – сказал Филипс. – Ваш интерес к делу кажется мне странным. Что вы предлагаете сделать?