Наставники Лавкрафта (сборник) - Коллектив авторов - Страница 65

Я сейчас пойду, поднимусь наверх и принесу коробку. Что? Хотите пойти со мной? Ха-ха! Вы и вправду думаете, что я боюсь коробки для шляпок и того шума? Глупости!

Черт подери эту свечу, она никак не загорится! Эта дурацкая штука словно понимает, для чего она нам сейчас понадобилась! Вы только поглядите – уже третья спичка! Они достаточно быстро разжигают мою трубку. Вот, вы видите? Это новенький коробок, который я только что достал из жестяного ящика, где храню запас, чтобы уберечь от сырости. Ах, вы думаете, фитиль мог отсыреть, да? Тогда зажгу эту противную свечу от огня в камине. Во всяком случае, так она точно не потухнет. Да, видите, теперь она плюется и немного шипит, но по крайней мере будет гореть. Дело в том, что свечи здесь не очень хорошие. Я не знаю, откуда их привозят, но порой они горят слабо, этаким зеленоватым пламенем, выплевывающим крошечные искорки, и мне часто досаждает то, что они тухнут сами по себе – ни с того ни с сего. Что ж, ничего не поделаешь, ибо электричество в нашу деревню еще долго не проведут. Свеча действительно горит достаточно плохо, разве нет?

Вы считаете, что мне лучше передать вам свечу, а самому взять светильник, вы этого хотите? Мне не нравится носить с собой светильники, это правда. Я ни разу в жизни их не ронял, но всегда боялся, что сделаю это; а если так случится… это ведь чрезвычайно опасно. Кроме того, я уже успел привыкнуть к этим жалким свечам.

Кстати, можете допить вино, пока я поднимаюсь за черепом, ибо я не намерен отпускать вас спать, пока вы не опустошите по крайней мере три стакана. Вам не придется идти наверх, так как я постелил в старом рабочем кабинете, рядом с операционной, где нынче обитаю сам. На самом деле, я более не предлагаю никому из друзей спать наверху. Последний, кому довелось там ночевать, был Крэкенторп, и он сказал, что ему не удалось сомкнуть глаз всю ночь. Вы помните старину Крэка, не так ли? Он остался на службе, и недавно его произвели в адмиралы. Да, я уже ухожу – только бы свеча не потухла. Я просто не мог не спросить, помните ли вы Крэкенторпа. Если бы нам кто-то тогда сказал, что мелкий тощий придурок, каким он раньше был, окажется самым успешным из всей нашей компании, мы бы долго смеялись над подобной фантазией, разве нет? Правда, нас с вами тоже нельзя назвать неудачниками. Ну, все-все, я отправляюсь. Я не собираюсь давать вам повода думать, что все это время откладывал поход за коробкой своими разговорами! Как будто там есть чего опасаться! Если бы я боялся, мне бы тогда стоило сказать вам это совершенно прямо и попросить подняться наверх вместе со мной…

Вот эта коробка. Я нес ее очень осторожно, так, чтобы не потревожить череп-беднягу! Понимаете, если бы я подверг его тряске, то нижняя челюсть могла снова отсоединиться, а я уверен, что черепу бы это не понравилось. Да, свеча потухла, когда я спускался, но виной тому сквозняк из оконных щелей на лестнице. Вы что-то слышали? Да, это был очередной вопль. Вы говорите, что я выгляжу бледным? Это все пустяки. Просто мое сердце немного капризничает иногда, а я еще и слишком торопливо поднялся наверх. Вообще-то, это одна из причин, почему я предпочитаю жить на первом этаже.

Откуда бы ни взялся тот вопль, он явился не из черепа, потому что я держал коробку в руках, когда услышал шум, а вот теперь он здесь, с нами; таким образом, мы убедительно доказали, что вопли производятся на свет чем-то другим. Я не сомневаюсь, что однажды я выясню источник этих звуков. Это, конечно же, какая-нибудь щель в стене, или трещина в дымоходе, или же зазор в оконной раме. Подобным образом заканчиваются все истории о призраках в реальной жизни. Вы знаете, я несказанно рад, что мне пришло в голову отправиться наверх и принести вам на показ череп, так как тот вопль, что мы услышали, сводит на нет весь этот вздор. Только подумать, я, должно быть, стал настолько слаб рассудком, что представил себе, будто несчастный череп мог на самом деле вопить, как живое существо!

Сейчас я открою коробку, мы вынем его наружу и хорошенько рассмотрим при ярком свете. Довольно-таки ужасно осознавать, не так ли, что несчастная женщина имела обыкновение сидеть в том кресле, где сейчас сидите вы, вечер за вечером, при таком же свете. Но в то же время… Все! Я буду считать, что все это чушь от начала и до конца и что это всего лишь старый череп, которым владел Люк, будучи студентом; возможно, положив экспонат в известь, чтобы придать ему белизну, он затем не смог найти нижнюю челюсть.

Понимаете ли, после того, как я приладил челюсть на место и закрыл коробку, я поставил сургучную печать поверх стягивавшей ее бечевки, а также подписал крышку. Старая выцветшая этикетка с именем миссис Пратт от продавца дамских шляп была на своем месте с того времени, когда покупка была отправлена. Так как на этикетке было место, я написал с краю в углу: «Череп, принадлежавший ныне покойному Люку Пратту, дипломированному врачу». Я не совсем понимаю, почему написал это. Разве только это было сделано с целью объяснить, как эта вещь оказалась у меня во владении. Не могу удержаться от того, чтобы порой не поразмышлять, какой была шляпа, присланная в этой коробке. Какого цвета она была, как вы думаете? Была ли это пестрая весенняя шляпка с коротенькими перышками и красивыми отделочными лентами? Странно, что именно эта коробка должна хранить голову, которая носила убранство, – возможно. Хотя нет, мы решили считать, что этот череп из больницы в Лондоне, где Люк проводил много времени. Гораздо лучше видеть все в таком свете, не так ли? Связи между черепом и несчастной миссис Пратт не более, чем было в моей истории между свинцом и…

О боже! Возьмите лампу – не дайте ей потухнуть, если это в ваших силах, – а я прикрою окно! Да! Ну и буря! Вот она и началась! Как я и говорил вам! Ничего страшного – есть свет от камина. Мне удалось закрыть окно – шпингалет был опущен лишь наполовину. Коробку – что? сдуло со стола? Куда, черт побери, она подевалась? Ну вот! Это окно больше не распахнется, так как я задвинул засов. Надежный механизм этот старинный шпингалет, ничто с ним не сравнится. Теперь найдите коробку из-под шляпки, пока я вожусь со светильником. К черту эти паршивые спички! Точно, скрученный кусочек бумаги для разжигания трубки подойдет лучше – он должен быстро приняться в огне камина. Я как-то не подумал об этом. Спасибо. Ну, вот теперь все хорошо! Так, а где коробка? Вы ее нашли? Ну, положите обратно на стол, мы ее откроем.

Впервые я столкнулся с тем, что ветер так запросто распахнул то окно настежь; но причина, видимо, моя небрежность, когда я в последний раз закрывал его. Да, я, конечно же, услышал крик. Показалось, что сперва он обогнул дом, прежде чем ворвался в окно. Это доказывает, что все время это был лишь ветер и ничего более, не так ли? Когда же ветер был ни при чем, в игру вступала моя фантазия. Я всегда слыл человеком с богатым воображением: наверное, я был таким всегда, хотя и не догадывался о том. С годами к нам приходит лучшее понимание самих себя, вы знаете?

В порядке исключения, выпью-ка я глоток неразбавленного Хюльсткампа, раз вы тоже, я гляжу, наполняете свой стакан. Тот внезапный порыв влажного ветра остудил меня, а с моей склонностью к ревматическим болям я очень боюсь переохлаждения, ибо кажется, что простуда пристает к моим суставам на всю зиму, стоит ей только проникнуть внутрь.

Честное слово, это отличный напиток! Я закурю новую трубку. Здесь снова стало уютно. И мы откроем коробку. Я так рад, что мы услышали тот последний вопль вместе, когда череп находился здесь, на столе, между нами, ибо эта штуковина никак не может быть одновременно в двух местах, а шум, несомненно, пришел извне, как и полагается шуму, производимому ветром. И это вполне естественно, когда все открыто и гуляют сквозняки. Конечно же, это был лишь ветер. Что же еще?

Гляньте, пожалуйста! Прежде чем мы с вами откроем коробку, я хочу, чтобы вы убедились, что печать не сорвана. Вы возьмете мои очки? Ах, у вас есть свои. Хорошо. Вы видите, что печать цела и невредима, и на ней можно без труда прочесть одно изречение. «Тихий и нежный», – это стихотворение, и далее оно продолжается словами: «Западный ветер, повей…», а затем: «И возврати издалека милого к нам поскорей…»[25] и все такое прочее. Вот она, печать, висит на моей цепочке для часов уже более сорока лет. Моя бедняжка-жена подарила ее, когда я был еще женихом, и с тех пор я пользуюсь только ею. Эти слова так характерны для моей супруги – она всегда любила Теннисона.