Ливонское наследие (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 26

— Но мы не решились начинать наказание строптивых горожан, — с печалью в голосе произнес Краузе. — Рыцарство потеряло много лучших дворян в войне с московитами, владения наши разорены. А в Ревеле четырнадцать рот нанятых магистратом ланскнехтов, да еще вдвое больше могут выставить горожане, а они чрезвычайно воинственны и отлично вооружены. На стенах больше двухсот разных пушек, запас пороха изрядный — его много сейчас покупают, как свинца, мушкеты и аркебузы. Сами понимаете, ваше высочество, русские в любой момент могут выступить на наши земли. А встретить их нечем. Вся надежда на вашу помощь!

Голос Краузе дрогнул, а Магнус своим видом продемонстрировал полную уверенность, что он окажет всяческую помощь, вот только слишком хорошо знал — сейчас датский король Фредерик ввязываться в войну не станет, нужно ждать еще три года. Да и там реальной посылки флота и армии не последует — война со Швецией будет долгой и кровавой.

Так что следует рассчитывать только на собственные силы, вернее — бессилье, ибо он сам оставлен один на один со всеми бедами и невзгодами, что скоро обрушатся на его владения…

— Навались, братцы, дожмем крыжовников поганых!

Князь Андрей Курбский пребывал в чрезвычайном возбуждении, впервые он упивался боем, перед которым испытывал сомнения. Сообщение, полученное от датского принца, ставшего к тому же ревельским епископом, оказалось правдивым, хотя он думал поначалу, что все написанное там ложь, и его просто втянут в подготовленную ловушку. Но сыграло свою роль царское повеление, от прочтения хвалы в свой адрес Курбский даже вздрогнул, ибо там было два слова. О которых писал в тайном послании много раньше сам Магнус.

Курбский вывел из Дерпта пятитысячный отряд пехоты и конницы — но отборных, лучших из состава русского воинства. В поход пошло четыре стрелецких приказа, или статьи, по девять сотен «выборных», вооруженных тяжелыми пищалями, стрелявших дробью или тяжелыми свинцовыми пулями. На каждой был фитильный замок, а у одного воина горящая свеча в закрытом пенале, или тлеющий там кусок пеньки. Раздуй пламя, подожги фитиль, и, прицелившись, стреляй — на двести шагов, не дальше.

Держать на руках полупудовую пищаль было тяжело, и стреляли всегда либо с железного упора, который вбивали в землю, или с топора с широким лезвием — бердыша. И тем был хорош последний, что в рукопашной схватке можно как колоть острыми концами, так и резать — страшное оружие в умелых руках профессиональных воинов. Так что к сабле почти не прибегали, хотя у каждого она была на поясе.

Все в красных кафтанах, в «бумажных шапках», но многие надели тягиляи — боевую длиннополую одежду, набитую пенькой и конским волосом и простеганную проволокой с кольчужными или железными вставками, что дополнительно усиливали защиту. Пробить такой кафтан саблей, топором, секирой или мечом было сложно, тут совсем надо быть дурнем, чтобы не уклониться. Да и от скользящего удара копьем можно было уберечься, но против стрелы, арбалетного болта или тяжелой свинцовой пули даже такая толстая ткань не могла быть преградой — пробивалась навылет, и лишь случайно кольчужные вставки могли принять на себя попадание.

Но так себе снаряжение, несерьезное. В дворянской коннице, которой было без малого полторы тысячи сабель, тягиляи были лишь на боевых холопах, что сопровождали своих помещиков, да и то не на всех. Ведь если убьют такого война, то дворянин должен выставить немедленно замену, а это ущерб хозяйству, а то и разорение, ведь с каждой сотни чатей земли, а это половина десятины, нужно было выставить одного всадника. Примерно тот же порядок набора конницы был и у многих соседей — те же отряды гофлейтов у ливонцев, только в них служили не холопы, а наемники.

Дворяне и дети боярские были в панцирях, положенных по разрядным статьям, хотя многие и в дедовских кольчугах — слишком дорогим было воинское снаряжение, его берегли, передавали по наследству. Шлемы железные у всех, с налобными стрелками, защищавшими лицо от поперечных ударов, у каждого сабля, за спиной копьецо, у седла приторочен небольшой круглый щит. А вот главным оружием был тугой лук, метавший стрелы на пятьсот шагов — а в саадаке, колчане их было три десятка.

Вот и сейчас русская конница насела на ландскнехтов — те отстреливались из мушкетов и «ручниц», а их буквально засыпали стрелами. Немцы яростно ругались и хрипели — не защищенные ноги и руки страдали в первую очередь. Прикрытые лишь бархатом и шелком, плохой защитой, вернее никудышной, ландскнехты истекали кровью и слабели.

— Бей крыжовников! Рази их!

Русские воины испытывали воодушевление — еще бы, тройной перевес в силах, никак не меньше. Любой мало-мальски опытный воин умеет оценивать обстановку и считать супротивника, даже сейчас светлой ночью, что больше походит на сумерки.

Курбский обманул врага, пройдя по болоту с пехотой и пустив конницу в обход. Вообще-то он шел в набег на сильную ливонскую крепость Пайде, не рассчитывая ее взять, но нанести хоть какой-то урон неприятелю. Но от лазутчиков узнал, что магистр с сильным отрядом вышел из Ревеля, и принц Магнус подтвердил это, отправив своего тайного гонца.

Немцам бы напасть в этот момент, не дать русским выйти на заболоченный луг и развернуться в строй — удобный момент для атаки. И побили бы его там нещадно, и загнали бы обратно в мерзкую жижу, нанеся большие потери. И пошел бы он побитой собакой в Дерпт, осрамив свою честь. Но нет, как Магнус и предсказал, магистр не сдвинулся с места, словно уверен был в своей конечной победе над московитами. Самонадеянность и погубила — так на войне зачастую и бывает.

И вот у верпеленских болот идет уже несколько часов отчаянное сражение — вечером ливонцы отбили все атаки русских стрельцов, но ночью им стало худо. Горящие стрелы в ночном небе наводили ужас — русские пускали их из луков быстро и точно.

Ответная стрельба из мушкетов слабела с каждой минутой — устали немцы, многие поранены, а потому держаться уже не в силах. Но драться с ними в поле трудно, тем более, что князь пошел в набег без пушек, что только бы стесняли войско в быстрых переходах — ведь стрельцы ехали на лошадях, да были заводные кони шли следом, с припасами всякими, едой, запасом стрел с пороха со свинцом.

Орденские немцы, которых русские часто именовали «крыжовниками», по нашитому на плащи кресту или «крыжу», бились доблестно — все же длинноствольные мушкеты, да еще с колесцовыми замками, палили на четыре сотни шагов уверенно, но могли достать коней и на трех сотнях саженей, что в полтора раза дальше. Хорошее оружие, дальнобойное, гораздо лучше пищалей. Но и стоит дороже — пищаль полтину, а мушкет целых четыре рубля (годовое жалование стрельца), и то не прикупить. Ибо запрещено возить иноземным гостям оружие в русские порты под страхом наказания, тем более медные пушки и «ручницы».

Да и орденская конница внушала князю опасение, ведь конной сшибки русские всадники не выдерживали, и попадать под атаку латников с крестами на плащах было чревато. Рейтары и гофлейты имели пару длинноствольных пистолей на каждого, а то и побольше — и палили в упор, а вот у русских такого оружия не было в помине.

Зато имелись луки, и отработанные веками сшибок с татарами приемы боя — латников просто спешивали, поражая их коней с безопасного для лучника расстояния. А как только ливонцы останутся без своей страшной кавалерии, которая может сбить любой порыв встречной атакой, то можно охватить фланги и добить векового врага.

— Бегут немцы, княже!

Курбский покосился на ликующих детей боярских — три сотни на свежих лошадях стояли у него в резерве, и он их собирался бросить в преследование. Потому поправил, не отрывая взгляда от сражения.