Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 40

Недаром говорят, что у страха глаза велики, теперь вблизи Иван хорошо разглядел гусар и понял, для чего тем нужны были «крылья». Красота, конечно вещь великая, но тут чисто прикладной аспект. Они сразу же бросались в глаза русским воинам, а от постоянного мельтешения в атаке казалось, что этих рыцарей неимоверно много, счет идет на пару тысяч. На самом деле, в обрушившейся массе всадников собственно панцирные гусары составляли едва пятую часть, даже шестую — несколько сотен всего, триста, может четыреста рыцарей, и никак не больше.

Остальные всадники были скверно одоспешенные или совсем без всякой брони шляхтичи и пахолики. Последние вроде боевых холопов в поместной коннице, с тем же статусом, или будучи «вольными слугами». Вот они и лезли больше всего на вагенбург, настырные, вот только против одного всадника всегда будут сражаться не меньше трех, а то и пяти пеших воинов. Так что пехоту, стоявшую в плотном строю, ощетинившуюся копьями, или занявшую укрепление с пищалями в руках, ни одной коннице не взять. Если это, конечно, обученная инфантерия, а не наспех собранное «с бору по сосенке» ополчение из мужиков с кольями и топорами.

— Получи, тля! Что, не понравилось, собака худая, глаза закатил! Так умри же, тварь!

Приклад толкнул в плечо — по сравнению со стрелецкой пищалью детская забава. Зато видел как «турбинка» попала в центр кирасы, и поляка вышвырнуло из седла. При стрельбе в упор нагрудную пластину пробить 32-х граммовой пулей может запросто, калибр все же больше 18 мм, практически противотанковое ружье по нынешним меркам, ведь польский гусар в броне вроде того же танка, пусть вместо пушки у него длинное копье.

Сейчас Иван был весь в бою, забыв, что должен управлять войском, и дрался рядом со стрельцами, громко ругаясь и стреляя из ружья. Причем ухитрялся сделать чуть ли не десяток выстрелов, опустошая патронташ, пока стрелец успевал зарядить свою огромную тяжелую пищаль.

— Государь, дай нам всем свои «царские» мушкеты, мы любого ворога одолеем! Сметем «огненным боем», никого в живых не оставим!

— Дорогие очень, работа слишком сложная, по весу золотом выйдет, а каждый патрон по серебру столько же!

Иван остановился, посмотрел на стрельца — кафтан оторочен бобром, сотник, не меньше. И хитрющий, отвлек его и тут же перед глазами сомкнулись спины стрельцов, его просто прикрыли собственными телами, оберегая. Типа, «пострелял по врагу царь-батюшка, и хватит, тебе тут не место, лучьше нам биться, дело служивое».

И все так было ловко проделано, что оставалось только мысленно восхититься такой заботой — слишком за него переживали, а пуля она дура, как всем «служивым» известно. Ляхи уже множество стрельцов убили или переранили из пистолей, у каждого всадника они были, с колесцовыми замками, которые дороги неимоверно, но как оружие ближнего боя вполне эффективное, и достаточно убойное. Доспехи, что на стрельцах надеты, не спасают, и мисюрки железные пуля пробивает. А со «свинцом» в голове не лечить, а отпевать ратника нужно…

— Кажись отбились, государь, — негромко произнес сотник, и с горделивостью добавил. — Отступают, ляхи, дали мы им жару! Да наша конница по ним ударила крепко! Вон как их рубят, окаянных!

Действительно, ситуация кардинально изменилась — теперь русская пехота и подоспевшая к ней сикурсом поместная конница перешли в наступление, тесня польскую кавалерию и сражавшихся пеших казаков, что последовали в сражение за ней, с жаждой добычи.

— А ну-ка, коня ко мне подведите, осмотреться надо!

Понятное дело, что потребовав лошадь, он за нее полцарства не обещал — такое только при бегстве необходимо. И не удивился, когда его ловко подсадили в седло, а вокруг сомкнулись телохранители и конные рынды. И выехав на знакомый пригорок, Иван быстро принялся осматривать поле сражения, прижав окуляр к глазу. И происходящее перед его глазами действо изрядно обрадовало — на левом фланге определенно наметился перелом. Там Скопин-Шуйский тоже ввел в дело поместную конницу и татар, охватывая поляков и казаков, а те начали отступать, отбиваясь от подходивших на помощь стрелецких «приказов», что нанесли поражение знаменитым «крылатым гусарам». А вот наемники и польские пахолики в центре отходили, теснимые «большим полком», который поддерживала ядрами артиллерия с редутов. А вот на правом фланге победа была близка — часть польского войска ужарила по своим же, там пошла жуткая резня.

— Никак северское ополчение восстало, и нам на помощь перешло?!

Вопрос завис в воздухе среди ликующих криков — все мгновенно сообразили, что там происходит, и почему сам князь Пожарский повел в атаку всю свою конницу, стараясь пройти поле битвы наискосок. Все правильно — такой маневр отрежет вражеской пехоте и артиллерии путь к отступлению, и перехватит обозы, поместная конница ведь тоже жаждала добычи. Вот только ничего у них не выйдет, батогов отведают — все пойдет в «общий котел», чай не казацкая вольница или татары, которых следует от добычи подальше держать, разграбят ведь все самое ценное.

Так что напряжение в душе схлынуло — Иван видел победу, теперь нужно было организовать преследование до самого Тушино, и там покончить с «вором» Лжедмитрием окончательно…

— Надежа-государь, людишек самозванца, канцлера Сапегу и гетмана Ружинского полонили, а вот Лисовского в сече убили, из пушки картечью попали. Что прикажешь с ними делать?!

— В темницу их бросить, в узилище — кормить и не бить. Пусть посидят, охолонут, а там придумаем, что с ними делать! И всех, кто «тушинскому вору» служил, под стражу взять, казнить завсегда сможем, а пока разобраться со всеми нужно с пристрастием. А там и решать — кого в Сибирь отправим — тамошние земли под руку нашу приводить нужно, остроги ставить. Оттуда не сбегут — да и злато-серебро там искать нужно, есть руда там ценная, и на самом Камне имеется, только по горным речкам старателям и рудознатцам пройти надобно со всем тщанием.

Иван отвлекся — он находился сейчас в своем тереме в Дмитрове — город переживал самый настоящий расцвет среди всеобщего запустения. И сей град на его стороне однозначно, на жителей однозначно положиться можно. Они ему верные до смерти точно, а это главное — есть на кого рассчитывать в смутное время. И награда им будет вскорости — венчание в Успенском соборе пройдет, на царевне Ксении Борисовне Годуновой. Два праздника отпразднуют — и победу над войском самозванца, и «царскую свадьбу». И головной боли не будет, когда в Москву вступит с войсками — женатый монарх куда больше уважения у народа вызывает, чем холостяк.

Посмотрел на боярина Вельяминова, что при нем вроде главы президентской администрации стал, а князь Иван Никитич «Большой» Одоевский всеми делами заправлял, как премьер-министр. И спросил о том, что его больше всего заботило в настоящий момент:

— К свадьбе все готово? Лучше ее провести тут, а потом в Москву въехать, не стоит времени терять понапрасну.

— Почитай, как два месяца тому назад о ней объявили, государь. С городов пришли люди, бояре из Москвы и других градов, князья и окольничие. Именитые «гости», и патриарх со всем клиром. В битве многие сражались, а иных там убили. Все готово государь, на то твоя воля! Третьего дня можно венчание устроить — к этому сроку все успеем подготовить!

— Вот и хорошо, действуй, боярин! На тебя полагаюсь всецело, знаю, что не подведешь! Да, как там Симеон Бекбулатович?

— Хворает, государь, но на свадебном чине непременно будет — о том мне сам много раз говорил. А монашеский постриг он принял, говорит, по грехам его дан. Просит токмо, чтобы монастырь ему близь Москвы определили, тут много теплее.

— Пусть сам старик выберет, какой ему по душе придется — на пропитание сельца ему дадены, если надо будет, еще облагодетельствуем. Иди, Никита Дмитриевич, работы зело у тебя много, все успеть надобно. Смотри, чтобы все честь по чести вышло, и каждый, кто придет на свадьбу, без равноценного для чина и заслуг подарка не остался.