Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 26

— Государь правду речет, — густым басом встрял Иван Большой. — Василий меня воеводой в Новгород решил отправить, вот грамотка его к митрополиту Илидору. Повелевает в тайный разговор вступить с наместником Выборга и со свяями урядиться. Видя такое, и узнав, что князь Старицкий решил русскую землю с народом защищать, мы с войском на помощь пришли. И другие вслед за нами сюда подойдут — порядок и тишину устраивать надо всей землей. Шли гонцов, государь, в города земли нашей — под хоругви собирать полки нужно, а изменников извести!

Грамотка пошла по рукам — царскую печать все узнали, и зароптали. И прочитал ее прибывший спешно из Троице-Сергиевской Лавры архимандрит Дионисий — всеобщий гул недовольства сотряс помещение. Иван осознал, что настал решающий момент, когда нужно обозначить право на власть, и подчинить своей воле всех собравшихся:

— Я государь удельных земель, дарованных еще Иоанном Васильевичем, мои прадедом. Под властью моей полной города Дмитров и Старица, Звенигород и Боровск, Верея и Стародуб Ряполовский, а также Алексин. А еще Одоев и Новосиль, и другие грады Одоевского княжества, что меня признали — вот их князья сидят. И никто не имеет права города и земли эти самые отобрать — ни умерший царь опричников, злыдней ненадобных, упырей кровожадных, ни «выборные» цари Борис и Василий, ни самозванцы Дмитрии, коих уже парочка при одной жене. Вот где прелюбодеи в браке церковном, басурманским образом живут, до чего докатились…

При последних словах прокатился злой хохот, все знали, что Маринка Мнишек признала «чудесно спасшегося» мужа, у которого совсем иная стать, голос и лицо. Иван же продолжил говорить:

— Ни разные «царевичи», что по земле русской шастают, тати мерзопакостные. А посему перед богом и людьми токмо я несу полную ответственность за православную державу нашу по роду своему, от Ивана Калиты. Надо поднимать всю Землю, сил моего удела недостаточно. Гонцов отправлять во все города, не мешкая! Что скажете бояре, как решите, думные чины?!

Наступила тишина, все переглянулись, лица стали суровыми — решение было принято и тут же озвучено:

— Воля твоя, государь, созывай ополчение!

— Он не самозванец часом, как новый «Димитрий»?

Царь Василий Иванович с растерянной мольбой в глазах посмотрел на брата — князь Дмитрий отрицательно качнул головой ему в ответ, и охрипшим голосом произнес:

— Боюсь, что нет, брате, — они были наедине, потому условности не соблюдали. Царь, и без того небогатырских статей, словно меньше стал ростом, подслеповатые глаза повлажнели. Лицо, и без того измученное, посерело — новости были ужасающими. И голос осел, когда пожилой самодержец заговорил, уставившись взглядом на иконы:

— Хитер покойный Владимир Андреевич, потому поехал в Александровскую слободу, взяв младенца. Это старших сыновей знали в лицо, а кто грудного ребятенка признает, кроме мамки, что его кормит. Ох, хитер, недаром грозный Иоанн Васильевич так его опасался, что решил сразу всех Старицких, уничтожить, даже девок, кроме одной — той, что ливонскому королю была обещана. Оставил одного первенца Ваську от Нагой, да и того отравили вскорости. Но разве можно знать, что выродок Одоевской, корня Курбского, живой останется, да еще взрастет в лета взрослые. Обмишулился Иоанн Васильевич, кхе-кхе, надо было не из пищалей всех стрелять и яд пить заставлять, а вначале на дыбе князя допросить с пристрастием — а все ли привезенные детки его корня точно.

На губы царя набежала улыбка, кривая, больше похожая на оскал. Он был испуган известием, так же как и его брат. Это за отсутствием потомков Калиты, он мог стать царем, и то «выкрикнутым», а не «избранным», а вот с прямым потомком первого государя Иоанна Васильевича не ему тягаться. Даже Симеон Бекбулатович, татарского рода, и то больше прав на шапку Мономаха имел, так как мать его дочь Ивана Великого и Софьи Палеолог, племянницы последнего базилевса ромеев. И хорошо, что Мстиславский от поисков царского венца отказался, ибо в нем тоже по женской линии та же кровь течет. Просто хитер князь, знал, что не проживет долго, отведав кубок вина с «приправой» особенной, от которой три дня страдают, как от немощи, но все же умирают. «Царя Симеона» и травить нужды не было. Сыновья его давно померли, а потому старика можно в Соловецкий монастырь упрятать — там сам сгинет от холода и стужи, в каменной келье.

Он очистил себе дорогу к трону, устроив убийство первого «Димитрия Ивановича», с согласия Боярской Думы его выкрикнули царем, а он боярам «крестоцеловальную запись» сделал, что не будет лишать их живота и имущества по собственной воле, без согласия других бояр. Ведь все помнили об опричнине и ужасах казней царя Иоанна, которого за то даже нарекли «Грозным», и сразу потребовали гарантий, что подобного с ними не повторится. И Василий их дал, и крест целовал прилюдно, и грамоту подписал — куда ему было деваться, сообщники необходимы были, чтобы москвичей унять, если что не так пойдет. Но не знал тогда, что новый «Дмитрий Иванович» появится, а он так всем ненавистен станет, что к самозванцу перебегать начнут, внимания обращать не станут, что тот очевидный «подменыш».

Да и зачем, если «тушинский вор» их боярскими шапками жалует, и тех, кого в Боярскую Думу на порог никогда не пускали, у него в ней заседают. И патриарх у него свой появился — митрополит Филарет, в миру боярин Федор Никитич Романов, сам царского венца домогавшийся, но борьбу с Бориской Годуновым проигравший. Москва в блокаде, люди голодать начали, и во всем его, а не «вора» обвиняют. Города отказываются власть признавать, и уже начали на сторону самозванца переходить.

Непрочно царство стало, трон зашатался!

А тут новая напасть, гораздо серьезнее — наследник Старицких появился — «государем» себя объявил, пусть пока своего удела, что из царской вотчины отобрал. И тут это признавать надобно, и возвращать удел тому полностью — против грамот царских, законных самодержцев, что до тебя правили, не попрешь. Либо не признавать, объявить князя Ивана Владимировича самозванцем, предать анафеме, благо патриарх Гермоген от Шуйских зависит, и многим им обязан, и войско на Дмитров двинуть. Вот только нет полков под рукою надежных, от Лжедмитрия и так еле отбиваются. И князья с боярами побежали, только не в Тушино, а к Старицкому, на службу напрашиваться. Одно хорошо, что из Тушино тоже бегство пошло — самозванец даже заставы выставил, чтобы таких перебежчиков ловить…

— Что делать будем, брате?

— Полюбовно договориться с Иваном Владимировичем нужно, иначе без войска останемся — все дурному примеру князей Одоевских последуют — а они ему братья по матери, кровь родная. Их тоже удела Иоанн Васильевич лишил. Так что возвернуть все надо, и с добавкой изрядной…

— Да тут волостей не напасешься — Старицкому семь градов вместо четырех отдай, Одоевским их княжество!

— Отдай, брате, но те города, что власть самозванца признали, — улыбка Дмитрия стала гримасой, — и пусть они сцепятся меж собой. И в удел отдай все великое княжество Тверское, как царь Иоанн Симеону Бекбулатовичу в свое время пожаловал. Грамоту о том отпиши, с пожеланиями братскими, и о том, что хочешь обиды его загладить — возьмет из рук твоих княжество, власть твою этим полностью признает.

— А ежели не примет, он же все получить может?

— Патриарха направь с увещеванием, а я в его «поезд» своих людишек дам. Выпьет что-то на пиру, али где, и нечаянно помрет — и удивляться нечему, все люди смертные. А еще отпиши в грамотке, что тяготишься венцом царским, и пусть Земской Собор за вас двоих решает, кому царем на Руси быть. К тому времени мы возможность отыщем, а до того вдвоем самозванца живо прищучим. Но Москва за тобой, а Старицкий тут гостем будет, вот и поднесет ему кто кубок с «винишком».

Василий Иванович поежился, глядя на брата, и памятуя, что жена того, дочь самого Малюты Скуратова, а после убийства сестры совсем осатанела от злости и зависти…