Один шанс из тысячи (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 35

Кармела с удивлением посмотрела на Хорхе.

— Ну… вообще с восемнадцати. А у вас?

Кубинец вздохнул.

— У нас девушкам после шестнадцати разрешают. Мы с Бель собирались свадьбу в июне сыграть, когда она медицинскую школу окончит…

— Да? А мне восемнадцать как раз в июне и будет, — неожиданно для себя выпалила Кармела.

— Правда?

— Ага.

Примерно с минуту они молчали, делая вид, что эта тема полностью себя исчерпала.

— Знаешь, Мели, мне тут товарищ Рамон предлагал в отряде остаться. Говорил, их через неделю на материк перебрасывают.

— На материк? А куда? — заинтересовалась девушка.

— Не знаю. Но думаю, что на север.

— И ты согласился?

— Да.

— Хм, интересно…

Кармела загадочно улыбнулась.

— Что интересно? — не выдержал Хорхе.

— Интересно, что мне он предлагал то же самое.

— А ты?

— Сказала: подумаю.

— И?

Девушка изобразила задумчивость.

Хорхе смотрел на неё и ощущал себя негодяем. Перед глазами стояла Бель, такая, какую он помнил. Её улыбка с каждой секундой становилась всё более грустной, черты лица расплывались и таяли в памяти, словно она прощалась с ним навсегда…

— Подумала и поняла, — Кармела вдруг протянула руку и осторожно погладила Хорхе по небритой щеке. — Нельзя мне тебя оставлять. Ты один пропадёшь…

[1] Корпус Морской Пехоты.

[2] Redcocks — самоназвание 22-й эскадрильи 17-го авиакрыла.

[3] Hornet — по-английски «шершень».

[4] «бородачи» — кубинские революционеры, во главе с Фиделем Кастро свергшие режим Батисты на Кубе в 1959 году

[5] Грумман C-2 Грейхаунд — палубный тактический транспортный самолёт средней дальности

'День 129 (21 октября, понедельник)

Болеть — плохо, а болеть тяжело — вообще ужас. Трое суток лежал с температурой под сорок. Думал, что всё, сейчас копыта отброшу. То ли грипп, то ли какое-то «креативное» ОРЗ. Даже не знаю, где его подхватил. Логичнее всего, что от уток. Птичий грипп, ему ведь не просто так дали такое название. А я со своими пернатыми возился — чуть ли не в задницы их целовал, хотел, чтобы всё было по уму… Дохотелся, короче. И по всему видать, что от большого ума.

Ни антибиотики, ни противовирусные не помогали. Любое движение — пытка. Один раз сумел себя пересилить, встал и даже дошёл до двери… Дошёл, и тут же будто бы свет вырубили. Ничего не вижу, в глазах темнота, и «страшно, аж жуть». Неужели ослеп⁈ Осторожно, по стеночке добрался до лежбища и рухнул пластом. Минут, наверное, пять трясся, словно в припадке, пока зрение не начало восстанавливаться. Окончательно же отпустило, только когда снова смог различать предметы. Хотя смотреть на свет было всё равно больно…

Именно в этот миг я, наконец, понял: одному здесь и вправду не выжить. Что бы ни говорил, как бы ни убеждал себя, что и умнее, и опытнее, и сил у меня в десять раз больше, но… Лиза оказалась права — я без неё пропал бы.

Хотя силёнок ей действительно не хватало. Попробуйте в двенадцать лет при весе тридцать с копейками поворочать взрослого мужика, когда он не ходит, а просто лежит. Тем более что у самой со здоровьем бо-ольшие проблемы, и если бы не доктор Свиридов, её бы здесь не было… Нет, не так. Если бы не доктор Свиридов, её бы вообще не было. А она была. Здесь и сейчас. Рядом. Готовила еду, меняла одежду и простыни, обтирала салфетками, кормила с ложечки, поила травяным чаем и — даже стыдно признаться — помогала с естественными отправлениями. Мало того, на неё навалились и все проблемы по дому, огороду и птичнику. Топить печь, носить воду, полоть, копать, следить за коптильней, ухаживать за «уткокурями».

Я хорошо помню, как ржал, когда впервые услышал об анатидаефобии. Оказывается, это одно из наиболее странных и в то же время довольно распространенных расстройств человеческой психики. Люди, страдающие этой фобией, до дрожи в коленях боятся уток и прочих похожих на них водоплавающих, потому что уверены: утки следят за людьми и только и ждут, когда те расслабятся, чтобы напасть. Лиза, как выяснилось, тоже испытывала необъяснимый страх перед этими крякающими пернатыми. То ли они напугали её в раннем детстве, то ли имелась какая-то другая причина, но до моей болезни она к ним ближе пяти шагов не подходила.

После, когда я спросил её «Как же ты справилась?», она лишь пожала плечами и совершенно по-взрослому заявила: «Ну, а куда деваться?»

И ещё. В памяти почему-то отложилось такое видение. Словно гляжу на себя больного откуда-то сверху и вижу: сидит перед изголовьем худенькая девчушка, протирает мой лоб тряпицей и тихо так приговаривает: «Дядя Лёша, ты только, пожалуйста, не умирай раньше меня. Хорошо?»

Даже не знаю, бред это или на самом деле…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

К зданию ИВТ[1] Трифонов подъезжал не со стороны Дмитровки, а от Бусиново. Всего лишь месяц назад этот маршрут показался бы странным — глупо ехать из Хлебниково и делать ненужный крюк через Левобережную — однако иной дороги сегодня попросту не было. Двадцатого декабря часть Дмитровского шоссе попала под сдвиг вместе с развязкой. Конечно, «буханка» могла бы проехать и по бездорожью, и по глубокому снегу, но — смысл? Лучше использовать этот козырь потом, когда отпадут все прочие варианты…

Ижорский проезд, худо-бедно, но чистили. УАЗ пронесся по нему без остановок. На хвосте никто не висел и прижать к обочине не пытался. Приезжать в Москву Алексей не то чтоб побаивался, просто старался поменьше мелькать на полицейских и военных постах. Ксива ксивой, но если его начнут проверять вдумчиво и дотошно, то не помогут ни «вездеход» под стеклом, ни «Макаров» за поясом.

Пистолет, кстати, он носил совершенно легально. Ну, если конечно считать таковым привязку оружия к удостоверению, выписанному на имя капитана 12-го ГУМО Сергеева Алексея Игоревича. Его документы Трифонов нашел в бардачке, вместе с бумагами на машину. Совпали и имя, и звание, и шеврон на форме. Грех было не воспользоваться. Светить себя Алексей не хотел. В посёлке его знали и так, а демонстрировать каждому постовому свои настоящие корочки было бы опрометчиво. Приобретать проблемы на ровном месте, объяснять, где взял оружие и машину, почему опять не пошёл на службу, как спасся от сдвига… Нет, пока он сам не поймёт, что случилось и почему эксперимент закончился катастрофой мирового масштаба, ноги его в официальных структурах не будет. Заумным теориям там уже никто не поверит. Потребуют доказательств и, в лучшем случае, снова запихнут в какой-нибудь «ящик» под начало очередного «Михальчука»…

— Капитан Сергеев?

— Так точно.

— Алексей Игоревич?

Трифонов усмехнулся.

— Слушай, охрана. Ты буквы читать умеешь?

— Ну, умею, — набычился проверяющей.

— Полоску на пропуске видишь?

— Ну, вижу.

— Ну, так и не борзей.

Алексей аккуратно вынул документы из рук охранника и кивнул на шлагбаум.

— Давай, открывай. Не тяни.

Пару секунд «вохровец» размышлял, обидеться ему или нет, но потом просто махнул рукой и, что-то бормоча себе под нос, ушёл в КПП. Перекрывающая проезд «стрела» поднялась. УАЗ въехал на территорию института.

Олега Михайловича Лунёва (для своих — просто Михалыча) Трифонов отыскал там, где и предполагалось — в технологической зоне одной из лабораторий.

О встрече договорились за сутки. Старый приятель отозвался только на пятый звонок — неизвестные номера он, как правило, игнорировал, но если абонент оказывался слишком настойчивым, то разозленный Михалыч всё-таки жал на «ответить», а после… После всё зависело от фантазии и степени занятости ведущего инженера. Его речевым загогулинам могли позавидовать не только специалисты-филологи, но и все, без исключения, боцманы Российского флота.

Друга Лунёв узнал лишь после третьего по счёту «загиба».