Границы (не)приличия (СИ) - Лари Яна - Страница 26

В какой-то момент перестаю осознавать себя. Везде её запах. Непередаваемый вкус до отчаянья неуловимый печёт на сухих губах, продирается внутрь, поглощает личность. Это одновременно завораживает и пугает до чёртиков.

Я вхожу в неё без предупреждения. В одно движение, до упора и плавно, но Ася вскрикивает. Мы оба тихо вскрикиваем. Ошеломление сходит на нас лавиной. Тугой обхват её мышц вышибает дыхание. Она выгибается всем телом, врываясь сквозь туман в голове, и взрывает мозги невыносимо острым кайфом. От прежнего терпения остаются одни щепки — острые и колючие, как толчёное стекло.

Жёстко обхватываю ладонью тонкую шею, вынуждая Асю запрокинуть голову. В ней так горячо и узко, что я не удерживаюсь от хрипящего выдоха в раскрытые губы. Это стоило каждой секунды ожидания, но неожиданная теснота отзывается недоумением.

— Как давно у тебя никого не было? — шумно выдыхаю. Мгновения до ответа бьют дробью по затылку. Сейчас я ни в чём не уверен. Ни капли.

— В последний раз твои пальцы… — упавшим голосом, тихо.

Сжимаю рукой волосы на её затылке, натягивая их ровно настолько, чтобы, не причиняя боли, удерживать лицо повёрнутым к себе. Убрав ладонь с шеи, тоже упираюсь ею в стену.

— А перед этим? — едва торможу в себе рефлекс рвануть поглубже.

Свет перед глазами меркнет. Восприятие целиком уходит в ощущения. Я всё-таки делаю пару пробных поступательных движений. Медленно… Намного медленней, чем мне нужно.

— Давно, — она прикрывает глаза, выталкивая одно это слово с выдохом.

Больше Ася ничего мне сейчас не скажет. Мне и не нужно. Что хотел я узнал… и получил, да…

В тишине тесной комнаты не слышно ни стона. Мы остервенело наращиваем темп, закусывая зубами то слишком личное, чем не готовы делиться друг с другом. Я — одержимость, она — чёрт знает что.

С ума можно сойти насколько Ася тугая. Сжимает внутри, будто выпускать не хочет. Каждый раз выскальзываю с боем, чтобы с животной яростью выбить короткий, скупой всхлип. Отвечаю на него тяжёлым и хриплым дыханием.

Давай, малышка… смелее…

И она делает это — сама подаётся бёдрами назад, начиная подстраиваться с той же лёгкостью, что и в вальсе.

Мощный выброс дофамина выдёргивает ощущения далеко за грань моей выносливости. Волна удовольствия набегает высотой с небоскрёб. Рухнет — размажет. Торможу себя на голом эгоизме. Хочу с первого раза идеально. Свободной рукой отыскиваю затвердевший узелок плоти. Пальцы не слушаются, царапают затвердевший клитор, то сжимают, то снова оглаживают, извлекая из Аси несдержанные, сбитые выкрики.

— Дааа, Стас, дааа, — она вся сжимается и пульсирует, выжимая меня подчистую, досуха, до пустоты в голове.

Ася царапает плитку, охренительно приоткрыв рот. Будто дышать заново учится, причём сразу за нас двоих.

Слетаю за ней почти сразу. Всё тело горит, кровь бурлит в венах, колотится в паху. Ещё несколько финальных толчков и я слепо выставляю руку вперёд, чтоб упереться в стену и не снести её своим весом. В ушах звенит. С запозданием осознаю, что продолжаю сжимать девичье бедро. Вцепился намертво, как лепрекон в золото. Золото и есть. Покорная, обмякшая. Моя. Для меня.

Я так опустошён, что ноги не держат. Аккуратно выхожу, стягиваю презерватив, машинально перевязываю его у основания и складываю на край стиральной машины. Сам упираюсь спиной в змеевик, притягиваю лицом к себе затихшую Асю. И вот это чувство, когда она тёплая, мягкая, такая моя — пробирает глубже всего, что ему предшествовало.

— Это ничего не меняет, — хриплый выдох касается моей кривой улыбки.

Действительно ведь не меняет. Уже изменило.

Молча продолжаю ослаблять ремень с запястий. Мутные от схода глаза беспокойно бегают по ванной в очевидной попытке избежать моего взгляда.

— Иди ко мне, — закидываю её руки себе за шею.

Ася, наконец, смотрит на меня, еле заметно дёргает краем губ. Но не спорит, только пальцами крепче цепляется за мои плечи. Молчит она и когда я увожу её в свою спальню, укладываю на кровать. Подальше от телефонов, планшетов и дурной реальности, с которой абсолютно неясно как теперь быть. Сейчас тишина между нами впервые не трещит ни искрами, ни гневом. Есть только умиротворение. Засыпаю мгновенно, зарывшись лицом в пушистые волосы. Если рай существует, значит — я мёртв.

А на рассвете я просыпаюсь один.

Хмуро шатаюсь по пустым комнатам. Спотыкаюсь в прихожей о её босоножки. Туфли тоже рядом, а вот тапочек нигде нет. Мне не хочется выпускать её из рук ни на минуту. К счастью, я быстро начинаю догадываться, где свою пропажу искать. В доме есть только одно место, годное для уединённых раздумий. И это мой шанс дать почувствовать Асе, что она больше не одна.

Но сначала иду на кухню и завариваю две кружки чёрного чая.

Ася

На крыше ветрено. Под ногами простирается спящий город, уснул Стас, едва прижав меня к груди. А я так и не сомкнула глаз. Поворочалась пару часов, улыбнулась, когда он, не просыпаясь, попытался притянуть меня ближе, и тихо вышла проветрить дурную голову.

Ночная прохлада кусает спину. На разорванном платье не хватает пуговиц, во второй раз его без помощи уже не застегнуть. Пальцы не слушаются. Обнимаю себя за плечи, чуть склонив голову. О произошедшем стараюсь не думать.

Случилось и случилось. Не меньше, чем ураган, но и не больше, чем взаимовыгодное забвение.

Ему это нужно было. Мне тоже. В моей голове никогда не приживалась романтическая чушь, а в памяти слишком свежа цена возможной ошибки. Если Стас не упрётся, то я буду не против повторить. На этом всё.

Разрешаю считать меня стервой. Я, как и все, хочу любить, но жить хочу больше.

Здесь и сейчас мне хорошо до дрожи в теле. Только вот сильно не хочется, чтобы завтра это тело остыло. Единожды побывав на грани, заигрывать с удачей станет только безумец.

Лимит своего везения я исчерпала, когда ушла от Миши. Тот юноша, за которого я собиралась замуж, исчезал незаметно. Я слишком уматывалась, разъезжая по заказам. Стричь, красить и завивать клиенток приходилось за полцены на дому, так как для дилетантки вакантных мест в местных салонах не нашлось.

Я возвращалась поздно, Миша вообще за полночь, без лишних слов валился на диван. Его раздражительность сменялась весельем, а размышлять об этом было некогда. Мы так увлеклись, строя наше «завтра», что умудрились упустить своё «сегодня».

Ад разверзся после того, как я узнала, что мы фактически бездомные. Прозрение оказалось болезненным, хотя Миша меня тогда даже пальцем не тронул. Но попытка выяснить, куда ушли наши деньги, закончилась тем, что он меня запер в комнате. И забыл.

Просто забыл наедине с бутылкой выдохшейся минералки.

Несколько суток я провела в четырёх стенах без еды и возможности сходить в туалет. Мне не понаслышке известно, что такое голод и справлять нужду в вазу. Сейчас это вызывает усмешку. Когда б я ещё воспользовалась хрустальным унитазом? А тогда желание жить затмило всё.

Как же я молилась, чтобы Миша меня выпустил! Как же я этого боялась…

Обо мне вспомнили на пятый день. Вот когда стало понятно, что пережитое — курорт.

Уже смеркалось. Вспышка яркого света заставила зажмуриться и одновременно испытать нечеловеческую радость. Убраться вон из клетки хотелось нереально. Глухая соседка не торопилась стать мне спасением, а стены долгостроя спрятали от меня солнце.

— Чего впотьмах сидим, нечисть?

Я подняла голову с подушки и сквозь пелену на слезящейся слизистой с недоумением уставилась на Мишу. Будто впервые рассматривала серую кожу на жилистом теле, незнакомые полуосмысленные буравчики глаз. Не понимая, как можно было довести себя до такого состояния, боялась спугнуть единственный шанс выбраться.

— Молчишь? Вот и хорошо. Такой ты мне больше нравишься, — оттолкнувшись трясущимся плечом от дверного косяка, он шагнул к кровати.