Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс - Страница 27

• Предыдущая
• 27/72
• Следующая

— Все мы знаем, что разумны и правдивы слова Аргын-бия и нет в них присущей кое-кому из нас родовой кичливости. Не одни ведь кипчакские матери рожали батыров… Говорят, когда-то были мы неправоверными, поклонялись камням и деревьям. Возможно, что и так. Но я знаю, что с тех пор как керей называется кереем, мы всегда были с вами, о братья мои уйсунь, дулат, аргын, кипчак, найман, уак, алшын, жалаиыр и все остальные — большие и малые, счастливые и несчастные, потому что мы все казахи!

С кровавым Чингисханом боролся мой народ целые десять лет, и от руки его погибли тогда лучшие наши люди. Мы знаем, что такое свобода, и не хотим повторения Чингисханова ярма, которое стремится всеми правдами и неправдами набросить на нас Абулхаир!

— Говори, Каптагай-батыр!

Лишь вторым предоставил Аргын-бий слово знаменитому батыру рода найман, потому что был он несколько моложе Кара-ходжа-батыра. С древности была среди казахов честь по старшинству.

— Я продолжу речь, которую начал Кара-ходжа-батыр, — сказал глава найманов. — Сломив род керей, на наш род надвинулся некогда Чингисхан. Разве мы сдались без боя? К беде нашей, предал нас коварный союзник хорезмшах Мухаммед, и все сидевшие на коне найманы во главе со своим ханом Даяном легли на поле боя.

Но и тогда не покорились найманы. Сын Даян-хана — славный Кучлук-батыр — двадцать лет воевал с монголами. Они в отместку истребили все взрослое население наших аулов, но случайно уцелевшие начали строить жизнь, словно человек, выплывший из вселенского потопа. Им помогли в этом вы, казахские племена и роды…

Но как же случилось, что не смогли мы тогда отстоять свою землю? Ответ на это в наших старых сказаниях и песнях жырау. В то время как Найман пас свои табуны у Алтая, Керей в одиночку встал против врага на Орхоне, мы не пришли вовремя к нему на помощь, ибо не были тогда едины. Потом навалились на нас тумены Чингисхана, а ты, кипчак, занимался своими набегами на Русь и Византию. Наши стоны не дошли до тебя, потому что не считал ты себя с нами единым народом. Но потом пришла твоя очередь, кипчак…

А разве не то же происходило, когда громили нас барласы Хромого Тимура? Он ведь тоже натравливал наши роды друг на друга и бил нас поодиночке с тем большим успехом, что был нашим родственником. Живучий, жилистый наш народ пережил и это погром.

Но что толку, когда остались мы по-прежнему разобщенными и кому только не подчиняемся на своей земле: Синей Орде, Золотой Орде, Казани, Астархани, Крыму. Что с того, что все они наши родственники? От этого лишь большее бьет кнут и дольше не заживают наши раны!..

Слушайте меня, казахские племена и роды!.. Если сегодня не объединимся, то будет поздно. Сейчас или никогда!.. Ты слышишь, меня, каракипчак Кобланды-батыр, убивший брата своего?

— Говори, джалаир Борибай!

Батыр рода жалаиыр, крепкий и жилистый Борибай, был средних лет. От имени семиреченских и турфанских родов заговорил он:

— Многие из вас не видели того, что мы пережили… Кроме Чингисхана, мы боролись с китайскими императорами, с калмыцкими вождями, а задолго до этого — и с греками. Мы, выжившие после всего этого, пришли к вам, наши братья. Только с вами нам по пути… Почему же ты, каракипчак Кобланды-батыр, стал наемной дубиной в руках Абулхаира и опускаешься на нашу голову? Я говорю тебе так, потому что голова убитого тобой Акжол-бия — это наша голова!

— Говори, Карабура-батыр!

Самый молодой из батыров — горячий Карабура из Тамы — обратился сразу к Кобланды:

— Сорок человек не переспорят упрямого. Не думай, что мы уговариваем тебя, Кобланды. Сорок есть сорок, и они кого угодно заставят уважать себя. Если бы ты просто убил на поединке кого-нибудь из нас, можно было бы обойтись выкупом, как делали наши деды. Бывают и между братьями ссоры. Но рука твоя замахнулась не на одного батыра. На весь наш народ поднял ты свою тяжелую десницу. Ибо убийство Акжол-бия имеет глубокий след, и все мы знаем это. Ты тоже знал, Кобланды. Так помни, что твоя могучая рука переломится, как соломинка, о нас!..

— Это что, угроза? — Кобланды-батыр вдруг выпрямился и посмотрел на всех налитыми кровью глазами. — Не раз каракипчак Кобланды-батыр встречался лицом к лицу со смертью, но еще ни разу не оставался жив осмелившийся угрожать ему!

— Да, это предупреждение тебе, батыр, или угроза, как ты называешь, — спокойно ответил Аргын-бий. — Напрасно гордишься тем, что убил Акжол-бия. Рано или поздно возвращается конь к своей привязи, и мы не советуем тебе отрываться далеко от родного косяка. В конюшне Абулхаира, конечно, много корма, но ездить там на тебе будут чужие…

Да, Кобланды, нас много, и если не в состоянии мы пока сокрушить Абулхаирову Орду, то у нас хватит сил наказать отступника и убийцу. Нам жаль тех людей из твоего рода, которые потянутся за тобой к Абулхаиру. Их злая судьба будет на твоей совести, Кобланды.

И еще одно запомни, неразумный каракипчак! Раньше лишь Джаныбек с Кереем болели за бия Акжола и требовали расплаты с тобой. Теперь в нашем лице с тобой говорит вся наша великая казахская степь!..

Если весь наш народ потребует у тебя выкупа за смерть бия Акжола, то не хватит добра и крови ни у тебя, ни у всего твоего рода, каким бы большим и богатым ни был он!

— Чего же ты хочешь от меня, бий? — спросил сдавленным от ярости голосом Кобланды-батыр.

— Ты преступник, Кобланды, и мы не можем предложить тебе сейчас следовать за нами. Но если дорога тебе родина, собирай свои аулы и откочевывай к берегам Тургая, чтобы не мог использовать здесь каракипчакские сабли наш враг. Не показывай дурного примера слабовольным, когда мы начинаем святую борьбу за самостоятельность. Пеняй на себя, если сделаешь по-другому. Проклят будешь своим народом, и на тебя обрушится весь его гнев!..

— Правильно говоришь, наш бий!

— На Тургай пусть едет!..

— Нет у тебя другого выхода, Кобланды…

Аргын-бий поднял обе руки:

— Мы все сказали тебе, каракипчак Кобланды…

Когда, не ожидая готовящегося обеда, все они вышли из юрты, Кобланды-батыр вскочил и схватился за свою знаменитую дубину. Ему хотелось догнать их и драться, сокрушая головы людей, топча их в землю и рыча от гнева. Но разум взял верх. Ему вспомнились слова о коне, отбившемся от табуна. Только такие образы понимал батыр Кобланды…

Давно уже скрылись за степным горизонтом уехавшие гости, а он все сидел и думал, подперев свою громадную голову поросшей волосами рукой. Слишком поздно спохватился он. Неслыханный позор уже пал на него, и исправить что-либо было поздно. О коварстве Абулхаира, который подтолкнул его на это убийство, появились у него мысли. И подумал он, что правы батыры, советующие ему откочевывать к Тургаю…

Все больше аулов снималось с места и уходило вслед за Джаныбеком и Кереем в сторону Моголистана. Те, кто не захотел открыто идти за мятежными султанами, просто уходили в бескрайнюю степь подальше от греха. Когда совсем уже пусто стало вокруг Орда-Базара, с южной стороны показался одинокий всадник. Во весь опор скакал он на громадном коне, и длинный хвост коня стелился по ветру. Это был Кобланды-батыр.

Услышав о том, что большинство аулов откочевало от ханской ставки из-за убийства Акжол-бия, он вскочил на коня и поскакал сюда. Больше суток мчался он без остановки на своем необыкновенном коне и по дороге убеждался, что никого не осталось в этой стороне. Только потухшие огнища да конский навоз говорили о том, что еще вчера в этих местах было многолюдно.

Остановив коня о Орда-Базара, долго стоял над опустевшей долиной Кобланды-батыр. Вдруг в глазах его появилась жизнь, разошлись нахмуренные брови. Другого всадника на холме заметил он и пришпорил коня.

Медленно подъехал к холму батыр, слез с коня и приблизился к всаднику. Это была девушка лет пятнадцати. Лучи солнца играли на белом лице, в маленькое сердечко были сжаты пунцовые губы, а в черных глазах отражался батыр Кобланды с неестественно расставленными руками.

• Предыдущая
• 27/72
• Следующая