Злой рок. Политика катастроф - Фергюсон Нил - Страница 47

В том, как завершилась Первая мировая война, была некая неизбежная двойственность. Наряду с вирусной инфекцией мир охватила и идеологическая пандемия. Идеи Владимира Ленина и его соратников-большевиков распространились по Российской империи и смогли вызвать вспышки по всему миру, в то время как принцип национального самоопределения, которому следовал Вильсон, грозил подорвать колониальное господство от Египта до Кореи. В глазах многих современников болезни и политика переплелись воедино. В разгар Гражданской войны в России, в которой сыпной тиф убил до трех миллионов человек, Ленин провозгласил: «Или вши победят социализм, или социализм победит вшей!»^[610][611] Прошло не так много лет, и уже антибольшевистские силы в Европе – а среди них резкий и грубый оратор Адольф Гитлер – использовали биологические метафоры, говоря об идеологии советского режима и о евреях, которых они считали сообщниками Ленина в своих странах. «Не думайте, будто можно сражаться с расовым туберкулезом, – заявил Гитлер в августе 1920 года, – не позаботившись о том, чтобы избавить людей от возбудителя расового туберкулеза. Влияние еврейства никогда не прекратится, и отрава по-прежнему будет поражать людей, пока ее источник – еврей – не будет устранен из наших рядов»^[612]. В книге «Моя борьба»^[613], бессвязном трактате, написанном в тюрьме после провального Пивного путча 1923 года, Гитлер развил тему, осуждая «еврея» как «типичного паразита, нахлебника, который, словно болезнетворная бацилла, в мгновение ока начинает размножаться, как только его призовет к тому благоприятная среда. А последствия его существования подобны тем, какие вызывают паразиты: где бы он ни появился, народ-хозяин рано или поздно вымирает»^[614]. Книга пронизана мрачной образностью с медицинским уклоном. Гитлер утверждал, что Германия больна и что только он и его сторонники знают, как ее исцелить. Именно в этом садистском слиянии расовых предрассудков и псевдонауки скрыт исток самой страшной из всех рукотворных катастроф – потому самой страшной, что претворяли ее в жизнь люди, имевшие самое лучшее образование, применявшие самые передовые технологии и часто заявлявшие, что действуют на основе науки. Горькая ирония заключалась в том, что сперва в 1941-м, а потом в 1942 году, в самый разгар Холокоста, Гитлер уподобил себя Роберту Коху. «Он открыл бациллу и тем самым вывел медицинскую науку на новые пути, – объявил немецкий фюрер. – Я открыл, что евреи – это и есть бацилла и бродильный фермент любого общественного разложения»^[615]. Да, легко забыть, что когда-то и евгеника, и расовая гигиена практически повсеместно считались «устоявшейся наукой»^[616].

Глава 6

Психология политической некомпетентности

Против глупости сами боги бессильны.

Фридрих Шиллер

Толстой против Наполеона

Психология военной некомпетентности прекрасно изучена^[617]. Но возможно ли определить подобную психологию для некомпетентности политической? Норман Диксон утверждает, что военная жизнь, со всей ее зубодробительной скукой, отвратительна людям талантливым и по карьерной лестнице в ней восходят лишь посредственности, не имеющие ни особого интеллекта, ни желания проявлять инициативу, а к тому времени, как эти люди достигают высших руководящих постов, их мыслительные способности и вовсе переживают некоторый упадок. По словам Диксона, плохой командир не хочет или не может ничего изменить после того, как совершит неверный выбор. Стремясь избавиться от когнитивного диссонанса и убедить себя в том, что его решение справедливо, он будет вести себя напыщенно и важно^[618]. Некомпетентный военачальник предпочитает бездарно терять солдат и ресурсы; цепляться за отжившие традиции и не учиться на прошлом опыте; неверно применять доступные технологии или не пользоваться ими; отвергать или игнорировать сведения, вступающие в конфликт с предрассудками; недооценивать противника и переоценивать силу собственных войск; воздерживаться от принятия решений; упорствовать в той или иной стратегии, когда ясно видно, что она не годится; действовать вполсилы там, где нужно решительно нападать; пренебрегать разведкой; отдавать приказы о лобовых атаках, причем зачастую на самые сильные позиции врага; предпочитать грубую силу внезапной атаке или военной хитрости; искать козлов отпущения в случае неудачи; замалчивать или искажать новости с фронта; верить в мистические силы вроде судьбы и удачи^[619]. Диксон определяет два типажа некомпетентных людей в британской военной истории: во-первых, это «люди мягкосердечные, учтивые и миролюбивые, которые, несомненно, в глубине души глубоко переживают из-за страшных потерь, понесенных их армиями, – но, как кажется, совершенно неспособны улучшить положение», и, во-вторых, «такие, которых преследует грех самонадеянности и чрезмерных амбиций наравне с ужасающей бесчувственностью к страданиям других»^[620]. Возможно, читатели уже поразились, осознав, что по крайней мере некоторые из этих черт свойственны и представителям гражданской администрации.

В то же время из лидерства – военного ли, гражданского ли – не следует делать фетиш. Как уже давно убедительно показал Карл фон Клаузевиц, боевой дух армии оказывается во время сражения столь же важной переменной, как и способности ее генералов. Один исследователь, более близкий к нашей эпохе, сказал, что поражение армии – это прежде всего итог ее «организационного распада», который может случиться из-за тяжелых потерь, неожиданных провалов и из-за сложностей, связанных с особенностями местности или погодными условиями^[621]. Мы еще увидим, что такое явление, как «организационный распад», способно поражать как военных, так и гражданских. Но насколько можно и нужно называть причиной катастрофы какого-либо отдельного человека? В поразительном фрагменте из романа «Война и мир» Лев Толстой пытается показать, сколь тщетны попытки объяснить события 1812 года волей императора Наполеона. По его словам, когда французы вторглись в Россию, свершилось «противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие…»

Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.

Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п. ‹…›

Но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей-христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими^[622].

На самом деле, говорит Толстой, «действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору».

Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин^[623].