Чернозимье (СИ) - Зимовец Александр - Страница 40

Вот только я — не Спаситель. Я ничего не могу дать этим людям, от которых ничего не осталось, кроме сгустка боли и страха смерти. Могу только вобрать их боль в себя. Могу стать тем, кто хранит в себе память о них.

С каждой душой, нашедшей приют в моей менюшке, я чувствовал, как немного меняюсь сам. Это трудно было описать словами. Так, наверное, чувствуют себя люди с раздвоением личности. Я был собой, но я в то же время был немного пикинером Гульдом, у которого в большом торговом селе под Тарсином осталась жена и четверо детей, и которому старший сын, десятилетний мальчишка, на прощание с комичной серьезностью пообещал беречь их в отсутствие отца. А тот усмехнулся и потрепал сынишку по соломенным волосам.

Я был одновременно и молодым стражником из Митцена, примкнувшим к армии герцога в надежде на славу, а нашедший лишь когти и жвала насекомоподобной твари, разорвавшей ему сперва бедро, а затем и горло.

Я был всеми ими: дворянами и простолюдинами, тарсинцами и карнарцами, молодыми и старыми, простодушными и циниками. И я умирал вместе с ними — десятки, если не сотни раз. Как я не сошел с ума? И точно ли не сошел?

Эта ночь была очень долгой. Я брел и брел вперед, порой утопая по колено в снегу, перебираясь через поваленные деревья, и останавливаясь лишь для того, чтобы забрать себе еще чью-то жизнь. В какой-то момент я даже забыл, куда и зачем вообще иду. Процесс поглотил меня полностью, и я начал считать, что никакой другой цели у меня нет.

Выйдя на небольшую полянку, весь снег на которой был вытоптан конскими копытами, я остановился.

Несколько часов назад здесь кипел отчаянный бой. И закончился он тем же, чем заканчивается любая война. Победой мертвецов. Они всегда одолевают живых — ведь их число с каждой битвой только растет.

Посреди груды мертвых людей и лошадей блеснул в лунном свете краешек золоченой кирасы. Я подошел поближе. Так и есть — герцог. А рядом с ним… ну, да — рядом с ним была Кира в набухшем и почерневшем от крови плаще лежала Кира. Ее тело было исполосовано чудовищными ранами, но лицо сохранилось в неприкосновенности, и, казалось, даже сохранило свой обычный цвет — бледный.

— Вот она, твоя победа и твое спасение, — подумал я, склонившись над ней. — Каково это, умирать во второй раз? Страшнее, чем в первый?

Я сам поморщился от своей мысли — во внутреннем голосе мне послышалось что-то, напоминающее злорадство. Я прогнал его от себя — Кира хотела, как лучше. Она не могла предвидеть то, что случиться. Звучит странно: Вестница Рассвета, знаменитая пророчица, дар которой вдохновлял тысячи людей идти в бой — «не могла предвидеть». И все-таки, это так.

Я протянул руку и вызвал телекинетическую сетку, попытавшись достать образ Киры. Я изо всех сил надеялся, что мне это не удастся, и даже едва не отдернул руку, когда над ее головой заклубилась белая нечеткая сфера. Но я забрал себе и ее.

Дрожащими руками я открыл меню и нашел образ Киры среди десятков собранных мной. И открыл его.

Я знал, что не буду смотреть все. Я уже научился это контролировать. Но мне важно было увидеть одну вещь. Это было еще мучительнее, чем со всеми, чьими образами я завладел раньше.

И я увидел то, что хотел. В самый последний момент, истекая кровью и теряя сознание от невыносимой боли, Кира, все же, знала, что не ошиблась. Что это будет победа, пусть и совсем не такая, на какую она надеялась. Эта ее вера согрела меня, словно пламя костра, невесть откуда взявшегося посреди мертвого, занесенного снегом, леса. Вот только я не мог разделить ее уверенность. Что бы ни открылось Кире в предсмертный час, теперь уже все погибло, и надежды нет. Мог ли я их спасти, если бы действовал иначе? Не знаю — да и чего теперь гадать…

Я бережно вернул образ Киры на место и протянул руку к телу герцога. Его образ оказался расцвечен алыми искрами, словно запечатлел его ярость. Отчаяние, злость смертельное разочарование.

В отличие от Киры, он в последние минуты жизни не верил ни в какую грядущую победу, а в загробную жизнь не верил и раньше. Для него это был конец — тем более ужасный, что смерть настигла его накануне триумфа, который вот-вот должен был случиться. Его мир рушился у него на глазах, погребая его под обломками. В последние секунды он был даже немного рад, что всей стране суждено погибнуть вместе с ним.

Неприглядная мысль, но я не стал осуждать его светлость за нее. Наверное, множество пережитых чужих жизней — и, главное, смертей — сделали меня снисходительным. Я бережно подхватил его образ, и он исчез в моей ладони, а я стал осматривать по сторонам в поисках кого-то еще, кого можно было бы взять с собой, пусть даже в виде одной лишь сферы из сгустившися воспоминаний.

Я хотел протянуть руку к телу лежавшего рядом воеводы с грудью, перечеркнутой крест-накрест следами чудовищных когтей, но, услышав за спиной скрип снега, резко вскочил и оглянулся, отчего менюшка распалась и исчезла.

На краю поляны стояла Ксай, зябко придерживая воротник кожаной куртки.

— Ты жива… — тихо проговорил я. Откуда-то пришла мысль о том, что все это время в глубине души я отчаянно боялся найти Ксай, точно так же лежащую на снегу.

— Жива, — она кивнула. — Меня трудно убить, особенно… в моем втором облике. Я обратилась. Чего было скрывать, если все, кто видел, погибли?

Я пожал плечами. Да уж, теперь скрывать нечего.

— Из армии никто не уцелел? — спросил я. Глупый вопрос, если уж герцог мертв…

— Если только горстка людей из арьергарда, — ответила Ксай. — Сейчас те, кто был верхом, галопом несутся в Карнару. Завтра или послезавтра они будут там, в городе начнется паника.

— Начнется, — равнодушно кивнул я.

— Мы можем предотвратить это, — сказала Ксай, но уверенности в ее голосе не слышалось.

— Как? — спросил я. — Да и зачем? Оборонять город некому, вся армия погибла. Ник его возьмет и убьет всех. Пусть лучше бегут, в самом деле.

— Эй! — Ксай подскочила ко мне, схватила за ворот и сильно встряхнула. — Мы остались одни, слышишь⁈ Там ребята, они еще ничего не знают. Подумай о них! Мы должны что-то сделать!

Я постарался взять себя в руки. Она права. От ответственности за егерей меня никто не освобождал. Макс, Тим, Вика, Матвей, все прочие. Кто позаботится о них, если не я? Но ведь и я тоже не знаю, что делать. Бежать за море к этим непонятным пустынным егерям? Да полно, существуют ли они вообще!

— Лети туда, — твердо сказал я. — Предупреди их. У них есть еще пара дней, пусть готовят артиллерию, пусть откроют королевские арсеналы, вооружат людей, займут цитадель.

— Я не полечу без тебя, — ответила Ксай.

— А как? — спросил я.

— У тебя ведь есть навык по управлению экзотическими животными? –спросила она.

Я кивнул.

— Вложи туда еще одно очко, — сказала она слегка смущенно. — Тогда сможешь удержаться у меня на спине. Вот только не вздумай мной управлять. И не вздумай называть меня экзотическим животным!

Все напряжение этого дня словно выстрелило во мне. Я повалился в снег, истерически хохоча. Ксай смотрела на меня смущенно и с некоторым укором в глазах. Я буквально задыхался от смеха, сжимая руками комки снега, слезившиеся так же, как мои глаза. Только минут через пять меня отпустило, и я смог подняться с земли, вытерев мокрые ладони о брюки.

— В порядке? — спросила Ксай. — Прокачивай навык, у нас мало времени.

В своем драконьем облике Ксай была не меньше купеческого когга, и на спину мне пришлось карабкаться по крупным чешуйкам, стараясь их не повредить. Благодаря новому навыку, вызвавшему у меня знакомое приятное головокружение, я знал, куда лучше ставить ногу, так что забраться удалось быстро.

— Ты там норм? — раздался в моей голове ее голос, когда я устроился между лопатками, ухватившись за зубец небольшого гребня, выделявшегося более темным, сапфировым цветом на фоне лазурного тела.

— Вроде, да, — ответил я. — Держусь.

— Держись крепче, — ответил Ксай и переступила ногами.