Чернозимье (СИ) - Зимовец Александр - Страница 36

— Буду иметь почитать за честь, — серьезно произнес Морионе.

Несколько минут мы наблюдали за тем, как грузятся припасы на подводы, которые Морионе привел с собой. Мэр настоял, чтобы мы взяли с собой еды из его закромов, потому что Морионе в спешке из Кернадала увез не слишком много. Я расчувствовался и оставил мэру денег из тех, что остались от последней проданной партии кернадальских редкостей. Мэр отбивался изо всех сил, но я настоял — им еще стену теперь отстраивать.

Наконец, двинулись в путь — я ехал вместе с Ксай и Морионе во главе своей новой, практически уже графской армии. Замыкал шествие Макс, драгунский отряд которого, истощившись, было, до предела, теперь пополнился десятком митценских бюргеров.

— А что теперь на юге? — спросил я. — Победил ли герцог королевскую армию?

— Кто ж знает? — пожала плечами Ксай. — В любом случае, нужно отправляться туда. Может быть, успеем поучаствовать.

— Меньше всего я хотел бы во всем этом участвовать, — ответил я. — Нежить уже идет на юг, берега озера вот-вот опустеют, скоро она, может быть, будет уже возле Брукмера. А мы чем заняты? Убиваем людей, губим в междоусобице солдат, которые могли бы сражаться с Ником. Все это какое-то безумие. Ник, должно быть, потирает руки.

Я заметил, как при упоминании о Нике Ксай помрачнела, и остановился.

— Только бы они в самом деле совершить договор, — нарушил тишину Морионе. — Две армии — не одна. Выстоять проще.

— Трудно поспорить, — я с улыбкой кивнул. — Вот только для этого одному из двух герцогов придется пойти на уступки. И что-то я не уверен, что хоть один из них к этому готов.

На четвертый день пути на юг мы встретили расположившийся на привал мушкетерский полк, отправленный нам на выручку. Командир полка, молодой воевода из Тарсинской высшей знати, принял нас с почетом. Он весь кипел жаждой деятельности: казалось, даже просто сидеть на лавке ему было тяжело, отчего он постоянно то притопывал ногами, то хлопал себя по бедрам, до вертел пальцами серебряные застежки своей куртки с соболиным воротником.

— Ну-с, стало быть, орденская армия разбита? — спросил он, когда мы расположились вокруг походной жаровни посреди его небольшого шатра из плотного сукна. — Это же прекрасно, прекрасно! Все идет, как нельзя лучше.

— Что же, вы теперь повернете обратно на юг? — спросил я.

— Никак нет, — ответил воевода, пододвинувшись поближе к жаровне. — Мы идем на Брукмер. Оборонять его теперь почти некому, так что больших проблем с ним не предвидится. Скоро вся марка присягнет его светлости. Никакого Ордена Василиска больше не будет. Хватит, наигрались в монахов, безбожники. Настают новые времена. Пусть покаются в незаконном принятии священного сана. Кто не покается — на костер пойдет.

Я равнодушно пожал плечами. Ни малейшей жалости к орденской верхушке, сплошь состоявшей из разбойников и убийц, у меня не было. Хотя и промелькнула на секунду мысль о том, что воевода явно гуманист ничуть не больший, чем они.

— Что же в его светлость? — спросил я. — Если вас он отослал — стало быть, регентская армия уже разбита?

Воевода пренебрежительно махнул рукой, давая понять, что речь идет о чем-то совершенно несущественном.

— Пока нет, — ответил он, — но это дело времени. Полагаю, впрочем, что никакой битвы не будет, а они просто сдадутся.

— Где же они теперь? — спросил я. — Засели в Карнаре?

— Нет, отступили, — ответил воевода. — Карнара плохо приспособлена для обороны большим гарнизоном. Город большой, а крепость маленькая, хоть и с высокими стенами. Да и старая. Регент, видимо, решил сохранить свободу маневра, и отошел куда-то на северо-запад.

— На северо-запад? — удивился я. — Прямо в сторону Кирхайма?

— До Кирхайма ему, конечно, не дойти, — сказал воевода. — По слухам, встал он лагерем в трех переходах от столицы, в окрестностях Фарвиллы. По тем же слухам, главная забота сержантов в его армии — ежеминутно следить за тем, чтобы солдаты не разбежались. Офицеры же не менее бдительно следят за тем, чтобы не разбежались сержанты. В общем, боевой дух в армии царит невероятно высокий, и нам, конечно, будет очень тяжело их разбить.

Воевода рассмеялся своей шутке и потянулся к почтительно протянутой денщиком украшенной орнаментом глиняной кружке с горячей грушевкой.

— Что же Карнара? — спросил я. — Выходит, регент оставил ее без защиты?

— О, я полагаю, Карнара теперь вполне защищена! — снова усмехнулся воевода. — Тарсинские медвежьи латники защитят ее и никому не дадут в обиду. Думаю, они уже сейчас обживают городскую цитадель, потому что герцогская армия должна была прибыть к стенам не позднее вчерашнего.

— И им сразу откроют ворота? — спросил я с недоверием.

— А то куда же им деваться? — ответил воевода беззаботно. — Правитель сбежал, гарнизона нет. Можно, конечно, самим взять вилы и обороняться, но чего ради? Защищать человека, который их бросил? Думаю, охотников мало найдется. Так, что, полагаю, с его светлостью вы встретитесь уже в карнарском королевском дворце. Даже завидую вам немного.

— Отчего же? — осведомился я.

— Ну, как же! — оживился воевода. — Вы будете среди тех, кто увидит первые шаги его светлости… да чего уж там, можно сказать — его величества в качестве повелителя Карнары. Это ведь значит — навечно попасть на страницы будущих хроник. И потом, наверняка там сейчас прольется поток милостей на тех, кто будет рядом. Я, конечно, не сомневаюсь в справедливости его величества и уверен, что и таких, как я, он тоже не забудет. Но, все-таки, быть рядом с монархом в день его триумфа — это всегда и очень приятно, и небезвыгодно. А вы еще и привезете ему весть о своей победе. Нет, вам точно можно позавидовать.

Он сделал большой глоток из кружки, смачно чмокнул губами и откинулся на спинку стула.

— И все-таки, вы так рассуждаете, словно победа уже одержана, — сказал я, сдувая остро пахнущую пряностями пену со своей кружки — поскромнее воеводиной, без украшений.

— Ах, оставьте, — ответил воевода. — Говоря откровенно, я больше всего боялся именно того, что придется драться с орденской армией — хорошо обученной, с серьезной артиллерией. Тут какая-нибудь дурацкая случайность — и все могло пойти не по плану. Но когда они все перешли на нашу сторону, стало ясно, что главная сила в стране теперь — это мы. Дальше просто нужно не зевать. А уж его величество не зевнет, это будьте спокойны.

У меня было свое мнение по поводу того, кто сейчас главная сила в стране, но высказывать его воеводе я не стал. Просто допил пенную грушевку, пожелал ему доброй ночи, проверил перед сном Джипа, потрепав по мохнатой шерсти между роками, и отправился на боковую. Меня ждали еще дня два пути до столицы.

Над воротами Карнары вился зеленый тарсинский флаг, а охраняли их мушкетеры из герцогского авангарда. В остальном город, казалось, почти не изменился с тех времен, как я его оставил, да ведь и было-то это не больше пары месяцев назад.

Рынок, втрое больше крюстерского, все так же бурлил. В гавани стояли крутобокие ансуйские каравеллы и вытянутые галеасы из Моны. Народу на улицах, правда, было поменьше, и горожане с опаской посматривали на герцогских гвардейцев в зеленых мундирах, стоило им появиться в поле зрения. Особенного страха, впрочем, не было: герцогская армия вошла в город без боя, и никаких бесчинств не последовало.

А вот телег и фургонов на улицах, напротив, было сильно больше обычного. Сновали туда-сюда армейские обозники, часть жителей от греха подальше выбирались из города, другие — напротив, торопились извлечь выгоду из нового положения.

По запруженным улицам пробираться к дворцу пришлось долго, даже несмотря на то, что воинство свое я оставил в лагере возле ворот, и двинулся налегке, верхом на Джипе. Местные смотрели на моего скакуна равнодушно — в отличие от Брукмера, здесь ездовые бараны из Запроливья встречались нередко. Я даже встретил по дороге повозку, в которую было запрещено двое таких же, только светлой масти.