Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга - Страница 6

– Можно сходить, – согласился Райсул. – Но это на время. – Черные глаза халфатийца гордо сверкнули. – Хочу летать!

Ответом ему был дружный вздох. Летать хотели все.

Предаваясь унынию, команда не обратила внимания на то, как отворилась дверь.

Новый посетитель, вставший на пороге, был молод – не старше двадцати – и одет настолько нарядно, что два шулера за столом у окна переглянулись и уставились на вошедшего. Они оценили и черный с серебром костюм, и черную широкополую шляпу, украшенную серебряной пряжкой и орлиным пером, и шпагу на кожаной перевязи. Разумеется, не упустили они из виду и самое главное – витой многоцветный шнур на талии незнакомца.

А тот оглядел зал. Заулыбался, увидев то, что искал. И пошел меж столами – худощавый, долговязый, какой-то легкий, походкой напоминающий канатоходца или акробата. Светлые глаза глядели так весело и лукаво, что замотанная, хмурая подавальщица, встретившись с ним взглядом, расцвела, как роза, и почувствовала себя юной девчонкой.

Юноша-небоход был явно доволен жизнью и не намеревался этого скрывать. И потому, когда он приблизился к угловому столу, его встретили семь пар недружелюбных глаз (даже илв поднял голову и уставился на пришельца совиным желтым взором).

– Вы, что ли, команда «Облачного коня»? – поинтересовался незваный гость высоким, почти мальчишеским голосом.

– Ну, – мрачно отозвался за всех боцман Хаанс.

Остальные в упор разглядывали юного небохода. Все в нем раздражало потерпевшую бедствие команду: и щегольской наряд, и звонкий голос, а главное – чудесное настроение, которое так и светилось в каждом слове, взгляде, жесте…

Дерзкий птенец почувствовал холодный прием, но это его не обескуражило. Похоже, обладателя этих светло-серых глаз вообще трудно было смутить, а его задорный острый нос, делавший своего хозяина похожим на птицу, создан был не для того, чтобы получать щелчки.

Юнец-небоход бесцеремонно сдвинул в сторону кружки с недопитым пивом и тарелки с хамсой, оперся на край стола и сверху вниз глянул на недовольную команду.

– Поздравляю, погорельцы, вам повезло! Теперь я ваш капитан!

У потрясенного юнги отвисла челюсть, он распахнутыми глазами уставился на блистательного незнакомца, так непринужденно объявившего себя их капитаном.

Прочие члены экипажа, в отличие от Олуха, изумления своего не показали. Помрачнели, подобрались, с подозрением глянули на щеголя: кто, мол, таков? Мошенник или просто дурень со своими дурацкими шуточками?

Но промолчали: предоставили говорить старику-погонщику.

А тот, глядя снизу вверх в молодое загорелое лицо, учтиво спросил:

– Вы, ваша милость, каким кораблем командовать изволите? И почему остались без команды? И в какой небоходной академии обучались?

Первые два вопроса юнец проигнорировал, а вместо ответа на третий извлек из бархатного мешочка на поясе свиток пергамента. К свитку на тонком золотом шнурке была подвешена солиднейшего вида сургучная печать с гербом Иллии.

Юнец протянул свиток погонщику. Тот вытер руки о рубаху, бережно взял пергамент, развернул его, пробежал глазами – и с куда большим уважением взглянул на молодого небохода.

– Читай же! – не выдержала Мара.

И Отец известил команду, что Донатус деу Вильмготериан, барон, подданный франусийской короны, достойно прошел полный трехлетний курс обучения в Королевской небоходной академии Иллии. Десять почтенных ученых мужей, преподаватели академии, своими подписями свидетельствуют, что Донатус деу Вильмготериан может нести службу на летучем корабле, как частном, так и входящем в небоходный флот любой страны, в чине вплоть до капитанского. Все десять подписей в наличии. И одиннадцатая, его величества короля Анзельмо, тоже в дипломе имеется.

Диплом внушал доверие. Леташи переглянулись. Мара спросила почтительно:

– Так вам, господин барон, нужна команда?

Юноша взял из рук погонщика свой диплом, аккуратно уложил его в бархатный мешочек у пояса. Затем обернулся к Маре и ответил легкомысленно до простодушия:

– Вообще-то я не барон. Меня зовут Дик Бенц. Но я же не виноват, что в небоходные академии принимают только дворян! Вот и пришлось для них измыслить…

Такого удара команда не перенесла. Все разинули рты не хуже юнги Олуха. Ни у кого не нашлось что сказать этому… этому Дику Бенцу, который продолжал взирать на них приветливо и благодушно.

Только халфатиец Райсул, не доверяя своему знанию чужого языка, переспросил:

– Измыслить? Что измыслить?

– А дворянские грамоты! – с готовностью пояснил Дик Бенц. – Я их сам нарисовал, такие красивые получились! У меня это здорово выходит – изображать разные почерки.

Мара непроизвольно двинула локтем, оловянная кружка грохнулась на пол. Все дернулись от этого звука.

Боцман Хаанс спросил недоуменно:

– Так ты, стало быть, не барон? Только называли так?

Дик Бенц, снова опершись о столешницу, нагнулся к леташу и ответил:

– А тебе кто нужен, барон или капитан?

Хаанс растерялся. А Бенц продолжал таким тоном, словно растолковывал малышу, как надо ложку в ручонке держать:

– Вот наших зверушек называют лескатами. То есть летучими скатами. Хотя они вовсе не скаты. И даже не рыбы. У них и лапки есть.

– Ну и что? – буркнул Хаанс. Он не мог понять, каким галсом пошел разговор.

– Ну и всё, – разъяснил Дик Бенц. – Как их ни называй, главное – летают!

Тут вмешался халфатиец:

– Подожди, господин Как-бы-там-тебя-ни-звали… Ты сам нарисовал грамоты, говорящие о знатности твоего рода? Так, может, ты и этот пергамент сам нарисовал? И поддельную печать прицепил?

Мара хлопнула в ладоши:

– Браво, Райсул! А может, он спер диплом у настоящего барона?

– А как же я тогда собираюсь летать? – удивился Бенц. – Знания не украдешь.

– Вот знаний твоих мы еще не видели, – негромко сказал Отец.

Неожиданно в разговор вступила Лита:

– Насчет обучения – это легко проверить… Ты кончил академию этой весной?

– Да, сударыня, – учтиво ответил Дик.

– Значит, твое обучение началось три года назад? Тогда ответь: что ты делал в тот год, четвертого дня жатвенного месяца?

– Ну, дочка, ты хватила! – вмешался погонщик. – Три года назад? Неужели молодой человек помнит каждый свой день…

И замолчал, увидев снисходительную ухмылку Бенца.

– Три года назад? – переспросил юнец небрежно. – Жатвенный месяц? Четвертый день? Помню, чего там не помнить! Я сидел верхом на бронзовом коне. Точнее, на крупе, позади покойного императора Ригардо Непреклонного.

Это заявление вновь повергло команду в сосредоточенное молчание. На этот раз первым заговорил Райсул:

– Все понятно. Этот несчастный безумен. Если он повествует о том, что ездит на бронзовых конях…

– Кто ездит? – обиделся странный юнец. – Что я – чародей, что ли? Никуда я не ездил. Просто сидел за спиной у Ригардо Непреклонного, а потом на плечи ему влез… Четвертый день жатвенного месяца, три года назад – это был всем дням день, мы к нему загодя готовились. В этот день племяннице ректора, сеора Антанио диль Фьорро, исполнилось шестнадцать лет. По этому поводу сеор Антанио устроил роскошный праздник. Угощение было – м-м-м! И гостьи – сеореты из лучших семей Белле-Флори. Танцы прямо на площади, перед зданием академии… то есть начали-то мы в саду, а потом выплеснулись на площадь, прямо с музыкантами, и всех прохожих тащили с собой плясать. И тут ветер сорвал с сеореты диль Фьорро вуаль и унес. Там на фронтоне конная статуя основателя университета – императора Ригардо. Он руку с мечом воздел вверх, так за кончик меча вуаль и зацепилась. Ну, вокруг сеореты закружились остроумцы: мол, императору при жизни не доставалось такого ценного трофея… а я взял да полез!