Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 66
- Предыдущая
- 66/71
- Следующая
Я не чувствовала себя чужой в этой стране. Я не была здесь одинока — так, как бывают одиноки наши девушки, вышедшие замуж в Италию, в Америку, в Германию ( вот уж чего совсем не понимаю — как русская может выйти замуж за немца, неужели пепел деда, погибшего на той великой войне, пепел сожженной хаты не застучит в ее сердце?!! ), в Японию или на Ближний Восток.
Я не была здесь одинока, несмотря на то даже, что Юзеф с момента приезда не слишком-то много уделал мне внимания.
Он решал какие-то свои творческие проблемы… Что-то связанное с его фильмом, который вот-вот должен был выйти на экраны… И с другим проектом, под который он хотел получить деньги… К тому же — Юзеф много писал… Он лишь ночами иногда приходил ко мне, но уже не устраивал таких спектаклей, как в Москве. Все было просто и скучно. Но он хотя бы не был так груб, как покойный Андрей…
Ольгу Юзеф собирался отдать в пансион, чтобы домой она возвращалась только на выходные. В чем-то Андрей оказался прав… Юзефу мешал ребенок в доме.
А пока Юзеф нанял для Ольги очень милую девушку, студентку педагогического ( коллега! ), которая обучала Ольгу русскому языку.
Мне казалось, что Юзеф слишком много уделяет внимания этой девушке…
А я была предоставлена сама себе.
Я много гуляла по городу… Костелы, музеи, магазины…
В магазинах я особое внимание уделяла отделам, где продавались товары для будущих мам и для младенцев. Сколько всего эти капиталисты напридумывали! Все на благо человека! Даже — совсем еще крохотного, едва появившегося на свет…
Впрочем, я прожила в Кракове всего-то полторы недели.
А потом наступило Рождество.
Рождественская ночь, которую так ждал Веник!
А потом должен был наступить новый 1997 год.
А потом — день рождения Веника: 14 января ему исполнилось бы девятнадцать лет!
Ужасно…
Голубую звезду с духами «Ангел» я решила подарить Юзефу. Потому что так и не выбрала для него подарок. Я понадеялась, что он оценит мой вкус и не обратит внимание на то, что эти духи все-таки женские! Тем более, что теперь модно мужчинам пользоваться женскими ароматами, а многие духи и туалетные воды выпускают сразу и для мужчин, и для женщин!
В Рождественскую ночь шел снег…
И мне было очень грустно. Так уж вышло, что впервые свое одиночество в Кракове я ощутила именно в Рождественскую ночь, когда в доме Юзефа собралось множество людей — знакомые Юзефа и ни одного моего знакомого! — в гостиной горел камин и сияла огромная, до потолка елка, увешанная по европейской моде одинаковой величины стеклянными золотыми шариками и гирляндами лампочек в виде свечей. Под елкой была навалена груда подарков в обертках из блестящей бумаги…
Ох, бедный Веник! Не дожил ты… Всего пару недель не дожил!
Как обидно! Гости веселились очень бурно, плясали вокруг елки: какой-то веселый национальный танец, сопровождаемый выкриками и прыжками. Может быть даже «краковяк» — а что еще можно танцевать в Кракове в рождественскую ночь? — я не знаю, как танцуют «краковяк» и чем он отличается, допустим, от так же польских национальных «мазурки» и «полонеза». Среди гостей ( так же, как и на улицах Кракова, только в еще большей концентрации ) было много восхитительно — возмутительно! — красивых женщин, в роскошных вечерних платьях, с обнаженными плечами. Они все ластились к Юзефу, как грациозные юные кошки, а я рядом с ними выглядела этакой неуклюжей серой уточкой, тем более, что и выглядела я в ту ночь плохо, несмотря на макияж. Женщины ластились к Юзефу, и он даже приобнял двоих — совсем юных, лет семнадцати, блондинку и рыжую — их фотографировали вместе, девушки смеялись, Юзеф снисходительно улыбался… В столовой был накрыт стол. Блюда подавались только польские национальные: польский красный борщ с ушками, карп по-польски под серым соусом, отварной судак по-польски, старопольские праздничные пряники, польский маковник — кажется, эти поляки с ума сошли от своей вновь обретенной независимости! И даже Юзеф! Даже Юзеф, родившийся и всю жизнь проживший в России! Юзеф, конечно, представлял меня — гостям, а гостей — мне, но я не могла запомнить столько новых лиц ( кажется, человек тридцать собралось! ), а из них — никто не интересовался мною! Я была здесь чужая… И я была одинока… Чудовищно одинока!
Ольга была «царицей бала», ходила важная, в новом сливочно-белом кисейном платье, все наперебой ласкали ее, заигрывали с ней, совали конфеты — единственная внучка хозяина дома! Сколько молодых актрисок, мечтающих получить роль в фильме Юзефа, надеялись пробиться к его сердцу, завоевав симпатию Ольги! И мне все казалось, что они с насмешкой поглядывают на меня, неловкую, с опухшими ногами, с мешками под глазами, убого — по их понятиям! — одетую в свои еще московские тряпки… Оказывается, то, что у нас в Москве — дорого и роскошно, у них в Кракове — дешевый ширпотреб! А Андрей был не настолько богат, чтобы одевать меня в вещи от Диора и Шанель!
Я ушла из гостиной за двадцать минут до пика праздника: в полночь над Вифлиемом засияет звезда-вестница, и во всех костелах Кракова забьют в колокола и вознесется к небесам благодарственный хорал — «Благословенна ты, Мария!»
Я решила пережить этот священный миг в одиночестве… И укрылась в той единственной комнате, в которую уж точно не ворвется ни один, даже самый наглый гость, и в которой меня вряд ли надумают искать ( если вообще хоть кто-нибудь заметит мое отсутствие и захочет меня вернуть! Очень сомневаюсь, чтобы кому-то здесь я понадобилась… ) — в святая святых дома, в кабинете Юзефа.
Я никогда не входила сюда.
Только заглянула один раз украдкой…
Мягкий ковер на полу, огромный письменный стол у окна, левая стена занята стеллажами с книгами, а на правой стене, над старинным кожаным диваном — фотографии Ланы! Маленькие и большие, любительские и художественные, Лана-младенец на руках матери и Лана-женщина с Ольгой на руках…
Ни одной фотографии Веника.
За все эти полторы недели в Кракове, Юзеф ни разу даже не вспомнил о нем!
Наверное, боялся бередить еще живую рану…
Свет я не решилась включить, чтобы не обозначить своего присутствия здесь. Мне было достаточно серебристого света уличного фонаря, тем более, что фонарь находился прямо перед окном!
Я обошла кабинет, потрогала корешки книг…
Ни одной — на русском языке!
На высокой этажерке, среди старых игрушек явно советского производства ( Ланины игрушки! ), я увидела маленький «вертеп» — пещеру, в которой родилось святое дитя. В пещере — фигурки: младенец, Мария, Иосиф, три царя, три пастуха, овечки, корова с теленком, ослик, пухлая розовая свинка…
Наверху — два ангела и Вифлиемская звезда.
Тот самый «вертеп», о котором мечтал Веник! Снова увидеть его… Завести…
Стоял ли он здесь постоянно?
Или — как прежде, в детстве Ланы и Веника, вынимался только под Рождество?
Я осторожно коснулась золотоволосой коленопреклонной Марии в белом платье и голубой накидке… На фигурке скопилась пыль! Да и вообще — весь «вертеп» был в пыли! Это была не такая густая пыль, какой «зарастают» совсем забытые вещи… Нет, наверняка «вертеп» стоял здесь постоянно и его раз в неделю протирали.
Бедный Веник… Вот она, твоя сказка!
«Вертеп» на был заведен: я специально повернула его и посмотрела — он заводился, как таймер на кухонной плите, с помощью круглой ручки с циферблатом, с красной стрелочкой, устанавливавшейся на определенный час. Я попыталась покрутить ручку… Хотела завести его, в память о Венике, и посмотреть, действительно ли светятся младенец в яслях и нимбы над головами Иосифа и Марии. Но — не получилось… Я быстро поняла причину: «вертеп» работал от батареек, а сейчас «кармашек» для батареек был пуст! Да и все три «гнезда» для лампочек, располагавшиеся под сводом «пещеры», так же были пусты…
Я оставила в покое игрушку, подошла к столу Юзефа, села в его рабочее кресло… И попыталась представить себя удачливым знаменитым сценаристом.
Нет, ничего не получалось…
- Предыдущая
- 66/71
- Следующая
