Ведьма и компания (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 41

Лиза фыркнула, стряхивая со лба выбившуюся из небрежно переплетенной косы прядь, напрочь мокрую то ли от дождя, то ли от пота! Опасливо обернулась, точно сторож мог расслышать ее неосторожное фырканье сквозь все нарастающий грохот дождя. Вода стояла стеной, ограда усадьбы растворилась за водной пеленой. Впервые Лиза подумала куда она денется ежели откроет решетку: обезножившая девочка, в мокрой насквозь ночной рубашке, без полушки денег… и снова фыркнула. Раз не имеется у нее возможности для подготовленного побега с переодеваниями, как в романах лорда Бульвер-Литтона[2], так и делать нечего, сбежим уж как Бог даст.

Она взлетела повыше, изогнулась в талии и принялась вывинчивать верхний винт.

Вот тут стало ясно, что здешние наводнения ничем иным как следствием проклятия быть не могли. Лиза услышала жуткий, утробный гул – и река вошла в город, словно где-то сломался держащий ее заслон. Река ринулась в улицы как вражеская армия. В свете бесчисленных молний, мерцающих рождественской иллюминацией, Лиза увидела встающую стену воды – грязно-пенная речная волна перепрыгнула ограду и ворвалась во двор. Девочка пронзительно вскрикнула, когда водный вал хлестнул ей в лицо, едва не сбросив с окна, и расплескался, залив дом чуть не до середины первого этажа. Вторая волна с грохотом врезалась в ворота, вышибая засов и корежа прутья, тараном ударила в стену усадьбы. Лиза завизжала, цепляясь за шатающуюся решетку. Под ее тяжестью решетка истошно заскрипела… и поехала вниз, удерживаясь на единственном уцелевшем верхнем винте. Повисла, краем перегораживая наполовину отрытое окно. В тот же миг Лиза почувствовала как тело ее потяжелело, и повисла, отчаянно цепляясь за прутья.

Снизу слышались тревоженные крики, за дверью раздался несомненно испуганный и оттого вовсе животный рык… и ее сторож распахнул створку, заглядывая к пленнице.

1] Пассатижи (фр.)

[2] Эдвард Бульвер-Литтон, 1-й барон Литтон (1803 — 1873) — английский мистический и приключенческий романист

Глава 6

Очередная вспышка молнии заставила Владимира застыть как испуганную дневным светом сову. Сквозь плавающие перед глазами цветные пятна он видел только полоски прутьев решетки и… висящую прямо на них длинную белую фигуру.

«Повесилась! – ужасом стрельнуло в голове. – Как в тюрьмах вешаются, чтоб не выдать никого – голову сквозь решетку, шея – крак! И конец!» - и он бросился вперед, уже в прыжке понимая, что все не так, что проклятая девчонка вовсе не повесилась, а наоборот, неведомой силой сумела своротить решетку и собирается бежать! Как ей это удалось, Владимир не раздумывал, он просто сделал то, что делал всегда в случае опасности.

Прыгнувший к Лизе парень изменялся: спина его сгорбилась, руки и ноги согнулись и покрылись шерстью, под которой исчезли и штаны, и мундир реального училища, лицо вытянулось. Железная кровать хрустнула под тяжестью, когда молодой медведь прыгнул на нее, встал на дыбы. Жаркая смрадная пасть надвинулась на девушку, сверкнули зубы. Медведь замер, а потом с шумным вздохом опустился, так и стоя задними лапами на потрескивающей кровати, а передними опираясь на подоконник. Скосил глаз, пытаясь понять, что ж такое знакомое воткнулось ему прямо в ухо.

- Револьвер. – преодолевая сопротивление горла, выдавила Лиза и точно это могло что-то пояснить, добавила. – Гассера[1]. У лембергской тетушки прихватила: кто знает, что станется в дороге? Дернешься – нажму курок. Чуешь? – она дернула медведя за вмиг затянутую на шее мочальную петлю. – На тебе мой хомут и окроме меня, его никто не снимет. Ни тетушка, ни иная ведьма – никто. Понимаешь? – и глянув в разумные и наполненные ужасом глаза, оскалилась не хуже, чем он сам. – Вижу, понимаешь. Чем дольше под хомутом останешься, тем больше зверем будешь, пока совсем человечью суть не потеряешь. Станешь не за свободу народа радеть, а за малину на кусте, пока не пристрелят да шкуру у камина не положат. По мне, судьба не хуже той, что вы мне приготовили! А теперь замри! Вот так и стой!

Не осмеливаясь взреветь, медведь только глухо заворчал, когда девчонка вдруг вцепилась ему в загривок, повисла на шкуре всей тяжестью и… не отрывая револьверного дула от его башки… взгромоздилась на спину. Вот тут медведь не выдержал и рыкнул!

- Что, неловко? А мне вроде и ничего – я-то ног не чувствую! – свешивая ноги по бокам медведя, хмыкнула девчонка – и вдавила револьвер в ухо с такой силой, точно хотела достать до прячущегося за толстой черепной костью мозга. – А теперь вперед – пошел! – полыхнула новая молния, а pince-à-tige со всей силы стиснули второе медвежье ухо. Медведь взревел в полный голос от лютой боли и… ломанулся прямо в окно!

Хряпнуло, треснуло… Провисшая на одном винте решетка вздыбилась, и непрерывно ревущий от боли молодой медведь протиснулся в окно, волоча на себе визжащую девчонку, и рухнул в воду. Забил лапами...

- Пошел, пошел! – закричала Лиза, роняя pince-à-tige и отчаянно вцепляясь в обернутое вокруг толстой медвежьей шеи сухое мочало. Повисла, едва не сползая с мокрого медвежьего бока. Медведь побежал через двор, рассекая грудью воду и оскальзываясь лапами по размытому гравию дорожки – раскаты грома глушили его рев!

Они вырвались на улицу. Земля вовсе ушла у медведя из-под ног, он пошатнулся, забарахтался, макая всадницу в воду – и поплыл вместе с несущимся между домами бурным потоком воды, погрузившись по самые ноздри и мерно работая лапами.

Они проплыли мимо погрузившейся в воду глиняной хибары: обняв ногами трубу, на крыше сидела девчонка с кошкой на руках. Лизу и медведя что девчонка, что кошка проводили взглядами. Поток повернул и медведя вынесло на респектабельную улицу, застроенную доходными домами: в окнах третьего этажа изукрашенного гипсовыми херувимами особняка толпились люди – не иначе как там собрались все соседи с этажей нижних. Пыхтел самовар и невозмутимая горничная обносила «потопельцев» чаем.

- Маменька, маменька, глядите, девочка на медведе плывет!

Лиза с трудом повернула голову: рядом с ними на бурных волнах крутился круглый обеденный стол, а на нем, поджав ноги, сидела молодая дама с прижавшимися к ней двумя ребятишками.

- Чего только с этим прóклятым наводнением не увидишь. – хмыкнула дама и подгребая доской, принялась подгонять стол к окнам ближайшего особняка – оттуда, готовя веревки, уже свешивались местные жители. На Лизу и медведя поглядывали, но «причалить» не звали, видно, медведь смущал даже ко всему привыкших горожан.

- Бессоромница! Почитай, раздетая по улицам плаваешь, да еще на животном! – обругала ее устроившаяся среди спутанных корней огромного пня старушонка: сама она была в праздничном платке и шитой душегрее поверх платья, точно собиралась на наводнение как на праздник.

Сжимающая револьвер рука дрогнула. Лиза б не отказалась от чего потеплее ее ночного одеяния: мокрая рубашка облепила тело, а хлещущий дождь тек по лицу и волосам. Лиза дрожала от невыносимого холода. Она сбежала, но… что ей делать теперь? Попроситься в какой-нибудь дом – и что дальше? Наводнение кончится, и сердобольные хозяева вернут несчастное тяжко больное дитя его бедной доброй тетушке. Плыть? Куда, и долго ли она удержит револьвер?

Словно прочтя ее мысли, медведь торжествующе взревел… и начал поворачивать.

- Не смей! – Лиза попыталась ткнуть его дулом, но рук она уже почти не чувствовала, как и ног. – Ни за что хомут не сниму, и генеральша не заставит!

Медведь снова заревел: а куда ты денешься! Поднапрягся… и въехал боком в проносящуюся мимо афишную тумбу.

- А-а-а! – от толчка Лиза все же соскользнула в воду, повиснув только на обмотанном вокруг его шеи мочальном хомуте. Поток поволок ее, норовя оторвать от медведя – ухватиться за него второй рукой означало выпустить револьвер.

- Вот она! – раздался голос, который она узнала бы из тысячи. Из-за угла высотного, аж в четыре этажа, здания с ротондой вымахнула гребная лодка, оснащенная по всем правилам Санкт-Петербургского речного яхт-клуба, и разрезая воду узким носом, ринулась к афишной тумбе.