Черные Шипы (ЛП) - Кент Рина - Страница 11

Борьба.

Может быть, она не так безнадежна, как я, в конце концов.

Потому что на данный момент я действительно верю, что они привели нас сюда, чтобы убить.

Или убить одного из нас.

Мои бабушка и дедушка не могли быть замешаны в этом. Как бы сильно они ни хотели преподать мне урок, они не стали бы подвергать мою жизнь опасности.

Означает ли это, что меня похитили? Требовали ли они выкуп?

Если бы они это сделали, мои бабушка и дедушка уже заплатили бы. Это не обычный случай похищения. Если бы это было так, не было бы игр на выживание.

Чья-то рука мягко касается моей щеки, а на лоб кладется прохладная ткань.

— Я вытащу нас отсюда, Себастьян. Обещаю. Так что, пожалуйста… пожалуйста, держись.

Так много слов застревает у меня в горле, но единственное, что вырывается наружу — это болезненный стон.

Наоми гладит меня по щеке, как будто она точно знает, что я пытаюсь сказать.

Она чертовски сильная, моя Наоми. Она совсем одна, и все же она не ломается и не сдается. Она добросовестно промывает мою рану и заставляет меня пить воду. Она даже шепчет успокаивающие слова, чтобы удержать меня в настоящем.

Если бы ее здесь не было, я бы уже давно умер.

Статические помехи пронзают мои уши, и на секунду я думаю, что это у меня в голове, что все это плод моих воображаемых теней.

Но Наоми застывает, ее грудь задевает мою, когда она наклоняется ближе.

Голос, который я никогда не хотел слышать снова, наполняет комнату: —Пора возобновить нашу игру, не так ли, Хитори-сан?

— Чего ты хочешь? — рычит она, но ее голос слабый, усталый.

Я уверен, что она не спала уже какое-то время. Между заботой обо мне и колотьем по стенам она всегда что-то замышляет.

Недостаток пищи также способствует изменению человеческого разума. Когда тело не удовлетворяет свои потребности, мозг тоже отключается.

Тот, кто привел нас сюда, уже планировал сделать нас настолько слабыми и отчаянными, насколько это возможно.

Только тогда они раскроют то, чего хотят. Потому что они знают, что у нас не будет шанса отказаться от любого нелепого требования, которое они выдвинут.

— Полагаю, вы хотите, чтобы врач осмотрел рану квотербека? — Рен цокает. — Было бы жаль, если бы он вообще лишился руки — или жизни.

— Какого черта тебе нужно? — шипит она.

— Мы снова пойдем на риск. Я вызову квотербеку врача. В свою очередь… — его голос понижается, и весь юмор исчезает. — Ты будешь трахать меня так, как ты захочешь.

Рев клокочет в глубине моего горла, и громкое рычание срывается с моих губ. — Нет.

— О, ты еще не потерял сознание, — Рен звучит скучающим. — Это хорошее развитие событий. Ты должен посмотреть.

Низкое ворчание вырывается из меня, и мое тело содрогается. Наоми кладет дрожащую руку мне на плечо, успокаивая меня, но когда она говорит, ее голос дрожит. — Все в порядке.

— Неееет, — стону я. — Не…

— Ты умрешь, Себастьян.

— Мне, черт возьми, все равно… Нет…

— Малыш… пожалуйста… Если это поможет тебе, я могу… — она делает глубокий вдох. — Я могу это сделать.

— Нет… — я звучу с болью, яростью и таким чертовски разочарованным. Хотел бы я отрезать себе чертову руку вместо того, чтобы позволить ей уйти к этому подонку.

Никто, ни один гребаный человек, кроме меня, не прикоснется к ней, даже если мне придется умереть за это.

— У тебя осталось пять секунд. Голос Рена эхом отдается в динамике.

— Четыре, три…

— Я сделаю это, — прерывающимся шепотом объявляет Наоми.

— Нет… — я качаю головой. — Она… этого не говорила… Нет…

— Подойдите к двери, Хитори-сан, — говорит Рен.

Наоми прерывисто выдыхает, что отражается от моей потной кожи. Она прикасается своими теплыми губами к моим. — С тобой все будет в порядке, Себастьян…

Когда она начинает вставать, я не знаю, откуда у меня сверхчеловеческая энергия, чтобы схватить ее за руку. Она поворачивается ко мне в тот момент, когда в комнате загорается свет.

Я прищуриваюсь, прежде чем вижу ее лицо впервые за много лет, хотя, наверное, прошло всего несколько дней.

Ее губы потрескались, а щеки впали. Ее черные волосы, обычно блестящие, кажутся тусклыми и безжизненными. По ее бледным щекам струятся сухие струйки слез, а глаза наполняются свежими слезами.

Она выглядит такой разбитой, такой опустошенной, и мне хочется дать себе по яйцам за то, что я не могу вытащить ее из этого места.

— О, Боже, — шепчет она, изучая меня.

Я, наверное, выгляжу в десять раз хуже, чем она, но я даже не смотрю на свою рану. Если я потеряю чувствительность в руке, в данных обстоятельствах это, наверное, будет хорошо. Таким образом, я мог бы заставить их отрезать ее, и ей не пришлось бы идти на какие-либо жертвы ради меня.

— Дверь, Наоми, — голос Рена словно царапает гвоздями внутреннюю часть моего гребаного черепа.

Она бросает на меня извиняющийся взгляд, поджав губы, и снова начинает вставать.

Но я крепче сжимаю ее запястье. — Не… черт возьми… уходи…

— Я должна, чтобы спасти тебя.

— Трахнуть… кого-то другого… ничем не отличается… от убийства… меня, Нао…

— Мне все равно, лишь бы ты был в безопасности, — она прижимается своими губами к моим, и, в отличие от других ее поцелуев, этот не легкий и осторожный. Тоже не успокаивает.

Она входит полностью, просовывая язык внутрь и целуя меня, как в последний раз.

Ее рука обхватывает мой затылок, а другая тонет в моих волосах, когда она растворяется в поцелуе. Ее язык переплетается с моим, а ее стоны смешиваются с моим ворчанием.

К черту боль.

Я хватаю ее за горло, моя хватка ослабевает, когда я исследую ее рот, целуя ее с отчаянием, под стать ее.

Но вскоре чары рассеиваются, когда она отстраняется и шепчет мне на ухо: — Я притворюсь, что это ты.

— Нет… — стону я, в моем тоне слышна физическая и эмоциональная боль.

— Я люблю тебя, Себастьян, — бормочет она так тихо, что я едва ее слышу.

Слеза скатывается по ее щеке и прилипает к верхней губе, когда она убирает мою руку и встает.

Дверь открывается, и она направляется к ней, не оглядываясь.

Когда дверь за ней закрывается, я издаю рев, который эхом разносится по тихой комнате.

Образ ее с другим мужчиной режет меня, как тысяча ножей. Я не могу перестать представлять его руки на ней, прикасающиеся к ней, поклоняющиеся ее телу. Я единственный, кто должен это делать.

Единственный, кто может ее увидеть. Как физически, так и эмоционально.

Только я.

Но что убивает меня еще больше, так это тот факт, что она делает это для меня.

Она позволяет кому-то другому трахнуть себя, чтобы спасти меня.

Впервые после смерти моих родителей горькая слеза скапливается в уголках моих глаз.

Черт!

Я пытаюсь сесть. В моем воображении я бегу за Наоми и убиваю каждого ублюдка, который смотрит в ее сторону. В моем воображении я проливаю их кровь и целую ее посреди всего этого.

Я едва двигаюсь, и меня отбрасывает на землю, когда мое плечо взрывается ожогом, а легкие задыхаются.

В глазах сгущаются черные точки, и я с радостью отдаюсь им.

С таким же успехом я мог бы сейчас умереть, черт возьми.

Потому что я ни за что на свете не прощу себя за то, что поставил Наоми в такое положение.

НАОМИ

Громкий скрип закрывающейся за мной двери потряс меня до глубины души.

Смелый фасад, который я выставляю перед Себастьяном, трескается и рушится вокруг меня.

Я солгала.

Все будет не так хорошо.

Это будет что угодно, только не хорошо.

Мой подбородок дрожит, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

Я хочу вернуться туда и прижаться к Себастьяну. Я хочу держать его за руку и заботиться о нем. Неважно, заперты мы, похищены или что-то еще, пока мы вместе.

Но я видела его.

Я видела, как его рана превратилась в гневные оттенки фиолетового и синего. Не говоря уже о его лихорадке, которая то повышалась, то понижалась, то снова повышалась без какой-либо четкой закономерности.