Заклятие на любовь (СИ) - Платунова Анна - Страница 56

Преследование продолжалось. И долгое время в тишине раздавалось лишь наше хриплое дыхание и едва слышный шелест, похожий на шорох песчинок по камням. Пару раз мы свернули в один и тот же коридор, сделав круг, – а поняла я это, лишь увидев разбитую тумбочку: я ее заприметила раньше. Сжала губы от досады, но приказала себе не расклеиваться.

Не понимаю, как я еще держалась и держала Меринду, которая едва переставляла ноги. Думаю, это рисунок, спрятанный под мантией, придавал мне сил.

Круг света сделался еще ýже, и можно было разглядеть белесые глаза чудовища на расстоянии вытянутой руки. Он глядел мне прямо в лицо мертвыми, рыбьими глазами, точно покойник, поднятый из могилы. От него и пахло так же – тленом. Как я ни боролась со страхом, он постепенно заполнял меня, будто капля за каплей заливая студеной черной водой.

Костенюк почувствовал, что жертва покоряется судьбе, и осмелел. Подбирался все ближе и ближе, хоть алый свет и обжигал его.

Я, напрягая последние силы, затащила Меринду за поворот и неожиданно почувствовала движение свежего воздуха на лице. Вдали серел прямоугольник выхода. Отчаянная надежда завладела мной. Может быть, в конце коридора нас ждет очередная ловушка, а может быть – спасение!

Костенюк повернул из-за угла вслед за нами. Я вздрогнула всем телом: он снова принял облик моего отца.

– Куда ты так торопишься, глупая девчонка, – произнес он красивым, уверенным голосом, из которого пропали все свистящие и шипящие звуки. – Там, наверху, тебя никто не ждет.

Разумом я понимала, что ко мне обращается чудовище, а вовсе не мой отец, но тварь выглядела как граф Уэст, говорила как граф Уэст, и выражение лица и нотки в голосе – все было таким настоящим!

– Тебя никто не любит, – продолжал он. – Да за что тебя любить? Я рад, что нашел способ избавиться от тебя. Никто не поверит, что ты моя дочь. Ни наследства, ни титула ты не получишь.

Он громко рассмеялся. Чудовище вытягивало из глубин моего разума мои неосознанные страхи, облачая их в слова. Он знал, как побольнее меня задеть. А я против воли верила… верила всему, что он говорит.

– Будешь прозябать в одиночестве, всеми забытая старая дева. Уродина. Бесприданница. Ты никому не нужна. Ни мне, ни Доминику. Он уехал сразу после спектакля. Он ждал только твоего поцелуя, чтобы снять заклятие. Все сложилось для него лучшим образом.

Мои руки дрожали, едва удерживая трость. Уехал. Конечно, уехал. Он и письмо не прочитал. К чему тратить время, собирая вещи. Одежда Ди ему теперь не к лицу. Он и не ищет меня, зачем…

Отец избавился. Доминик предал. Может, и не стоит мне идти туда, к выходу?

Я шла все медленнее и медленнее. Воля к борьбе почти погасла. Я продолжала ковылять уже не ради себя, а ради Меринды, которая от страха совсем потеряла разум. Она то хихикала сама с собой, то принималась петь детскую песенку. Оправится ли она, если спасется? Я должна попробовать. Должна дотянуть ее до ступеней, ведущих наверх. Мы с Мериндой терпеть друг друга не можем, но это сейчас неважно. Рой любит эту идиотку, а она, при всей своей безмозглости и стервозности, похоже, любит его.

– Остановись, девочка. Отдохни, – продолжал двойник моего отца. – Зачем бороться? Я заберу всю твою боль и весь твой страх. Останься со мной. Обними скорее папочку.

– Да пошел ты! – крикнула я. – Ты не мой отец!

От неловкого движения рисунок выскользнул из-под мантии и с тихим шорохом опустился к моим ногам. «Амалия, ты горишь, словно пламя. Ты ведешь за собой. Мое сердце навсегда принадлежит тебе. Твой Энвер».

– Ты не мой отец! – заорала я, и алое пламя на конце артефакта вдруг вспыхнуло с новой силой. – Я тебе не верю! Он любит меня!

Я будто наяву снова увидела себя маленькой девочкой, играющей в кабинете на полу у ног вечно занятого отца. Почему я не замечала, что его лицо всегда так печально? Он так никогда и не оправился после смерти мамы. Он совершил море ошибок, его не было рядом, и назвать его идеальным родителем точно нельзя. Но он любит меня! Всегда меня любил! А я всю жизнь обижалась на него и только теперь это поняла. Поняла и простила.

По лицу чудовища пробежала судорога. Рот искривился от злости.

– С-стоять! – прошипел он, закручиваясь в черную воронку.

Артефакт угасал. Дыхания не хватало. Я втягивала воздух со всхлипами. Мы выбрались в маленький холл, который я тут же узнала: я провела в нем не самые приятные минуты в своей жизни.

Я понимала, что наверх мне не подняться: не хватит сил.

Я с трудом отцепила пальцы Меринды, мертвой хваткой вцепившиеся в край моей мантии, и подтолкнула ее к ступеньке. Ущипнула, да покрепче, чтобы привести в чувство.

– Иди! – крикнула я. – Там наверху тебя ждет Рой!

– Рой… – пробормотала она. – Рой…

И начала подниматься. Сама я встала у выхода, загородив проем, выставив вперед слабо мерцающий артефакт.

Ну вот и все. Вот и хорошо. Дело сделано… На душе стало легко и спокойно. Я оперлась о стену, а потом сползла на пол.

– Мы ос-стались вдвоем… – просвистела тварь. – Вмес-сте… Вмес-сте навс-сегда…

Черный дымный отросток протянулся и проткнул грудь. Он был таким холодным, что я сразу заледенела. А вот страха совсем не осталось. Еще чуть-чуть – и я вовсе перестану бояться…

Мое умирающее сознание, видно, решило порадовать меня напоследок и побаловать сладкими грезами. Иначе не могу объяснить картину, что развернулась перед моими глазами в гаснущих алых отсветах чародейского артефакта.

Человек в бордовой мантии вырос между мной и костенюком, отшвырнул его от меня. С треском разбился стеклянный флакон, заполняя светом узкое пространство. Чудовище с воем отступило. Склянки с жидким пламенем разбивались одна за другой, не давая монстру опомниться. Я зажмурилась: после тьмы подземелья яркий свет казался невыносимым – но сквозь сомкнутые ресницы видела, что человек сжимает в руке серебряный кинжал и ловко орудует им, отхватывая сгустки тьмы, кромсая чудовище на части.

Однако и костенюк так просто не сдавался. Черные отростки прошивали грудь отважного человека один за другим. Я представляла, как ему больно! Я от одного такого удара едва не умерла! Человек стонал сквозь сомкнутые губы, дергался, как удара молний, но не отступал ни на шаг, заслонив меня от чудовища.

– Алисия! – крикнул он. – Вставай! Ты должна встать! Уходи!

Я честно попыталась, стесала ладони, опираясь на стену, но так и не смогла. Прости, папа, прости свою неразумную дочь. Мне жаль, что тебе придется пережить еще одну потерю…

И все-таки Солнцеликая, обычно безучастно взирающая на своих детей с благополучных светлых небес, заглянула в темное подземелье и ужаснулась творящемуся злу. Я могу объяснить лишь чудом, что кинжал в слабеющей руке, уже на излете, неожиданно поразил врага между двух белесых мертвых глаз.

И костенюк тут же без звука, без вскрика развеялся в воздухе струйкой дыма, а на пол упали несколько белых косточек, таких тонких, что казалось, будто они принадлежали птице.

Человек выронил кинжал. Пошатываясь, приблизился ко мне и опустился рядом на колени. Он взял мое лицо в ладони и, наклонившись, поглядел в глаза.

– Моя маленькая, – сказал Доминик, – я чуть с ума не сошел, тебя разыскивая.

– Маленькая? – переспросила я.

И то ли рассмеялась, то ли заплакала.

– Ты погляди на меня! Что во мне осталось маленького?

Я подняла руку с пальцами-сардельками и помахала ею перед носом Ника – а то, может, в темноте не разглядел? Меня колотила дрожь. Наверное, не нужно выяснять отношения. Разве до того сейчас? Мы живы. Живы. И это самое важное. Ведь так? Но я увидела Доминика – и душа разболелась с новой силой.

Нужно завершить нашу историю. Мы поставим точку, а когда поднимемся из подвала, у каждого начнется новая жизнь.

– Я благодарна тебе за все, Ник. Ты спас меня. Но теперь ты свободен, и я хочу, чтобы ты уехал.

Доминик с тяжелым вздохом опустился на пол рядом со мной. Он был совершенно вымотан. На лбу блестели капли пота. Он взял меня за руку, раскрыл ладонь и принялся осторожно водить пальцем вдоль царапин и ссадин, залечивая их. Я была так измучена всем случившимся, что не сопротивлялась. Мы оба были опустошены морально и физически – не время и не место выяснять отношения.