Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 93

— Ничего хорошего с ней не творится, молодой человек. Она наедине со своими кошмарами. Ей бы выплакаться, выговориться, расслабиться, но пока она молчит, держит все в себе, это невозможно.

— И что мне делать?

— Ну варианта два. Либо мы ждем, пока она сама заговорит — на это могут уйти недели, а могут и годы. Если, конечно, она не сойдет с ума прежде — но этого постараемся не допустить. Я выпишу вам рецепт — позаботьтесь, чтобы все лекарства девушка принимала исправно.

— За это не беспокойтесь, лично прослежу. Но вы сказали, варианта два?

— Второй весьма рискованный.

— И все же?

— У нее сильнейший стресс, она напугана — это блокирует ее способность говорить. На моей памяти были случаи, когда такая же сильная эмоция помогала человеку заговорить.

— То есть, ее нужно напугать? Вы это хотите сказать?

— Возможно, новый стресс «вытолкнет» предыдущий. Но я обязан Вас предупредить — это рискованно. Девушка нестабильна, возможно что угодно, начиная от новых попыток суицида и заканчивая помешательством — Вам или кому-то еще придется постоянно быть с ней рядом.

— Это не проблема как раз, одна она не останется. Но пугать ее… Это…

— Вы думайте, господин де Леронд. Как надумаете — дайте знать.

За дверью замолчали, Кристина напряглась в ожидании ответа.

А Этьен не знал, какое решение будет верным — мучить ее и подвергать новым стрессам совсем не хотелось, но разве сейчас она не мучается? Остается только догадываться, что творится сейчас в ее голове, какие кошмары приходят к ней во сне, когда она так отчаянно, в слезах прижимается к нему, моля о защите и помощи.

— Но я даже не представляю, чем ее можно напугать после всего того, что она пережила, — через несколько минут тишины раздался голос Этьена.

— Только тем, чего она боится больше всего.

— Похоже, кроме мужчин она уже ничего не боится… Так, стоп! Вы же не предлагаете мне…

— Господин Леронд, я ничего не предлагаю. Вы спросили, что можно сделать — я Вам ответил.

— Нет, я не стану ее насиловать! Это исключено!

— Ну зачем же насиловать? Не нужно впадать в крайности. Достаточно чуть-чуть напугать девушку, намекнуть на возможную близость — думаю, все остальные картины в своем воображении она вполне нарисует сама.

— Нет, это жестоко. Она же засыпает у меня на руках, она верит мне — я не могу с ней так поступить!

— Я же Вас не уговариваю. Не можете — не поступайте. Значит, будем ждать, пока она заговорит сама. Но сейчас она мучается, и было бы гуманнее попытаться эту пытку прекратить. Ее молчание может затянуться на годы. Вы готовы столько ждать? А она? Думайте, молодой человек, а пока вот, держите рецепт…

И он ушел, шумно топая по лестнице. Увлеченная подслушанным разговором, Кристина не успела отойти — едва мужчины распрощались, как дверь резко открылась, и в комнату вошел Этьен.

— Ну что, подслушиваем?

Он нахмурился, хотел казаться строгим, грозным, а глаза выдали улыбку. Этьен подхватил девушку на руки, а она вдруг напряглась, совсем чуть-чуть, почти неуловимо, но тревога, мелькнувшая в настороженном ее взгляде, без внимания не осталась.

— Так, ну что еще? — недовольно спросил Этьен. — Сказал же, не буду этого делать. А подслушивать, между прочим, нехорошо!

А в ответ лишь слабая улыбка: глупенький, неужели не понял до сих пор, что ему ее не напугать? Не боится она его, да и он при всем желании не сумеет ей ту боль причинить, что замолчать ее заставила. Так что, если уж захочется ему большего — что ж, даст. К Филиппу научилась в постель ложиться — что ж, защитника своего не потерпит? Неуютно ей, конечно, будет, постыдится своего истерзанного, опороченного тела, но уверена: не напугать ему ее так, чтоб от ужаса она заговорила.

Кристина протянула руку и осторожно коснулась лица напротив. Колючий, небритый… И глаза уставшие. Совсем она его измучила: ни сна нормального, ни отдыха ему рядом с ней. Виновато глядя в теплые шоколадные омуты, Кристина провела ладонью по его щеке, а он приластился вдруг, глаза прикрыл, подставляя лицо робким ее прикосновениям. Скучает. По голосу ее, по тем далеким дням, когда смеялась рядом с ним, скучает. По временам, когда в объятия его шла, ничего не боясь, и ласку неумелую дарила, скучает…

И она скучает, вспоминая, как осторожно, трепетно ласкал ее, боясь обидеть; как обнимал, как целовал, как слова искренние, наивные шептал ей по ночам на ушко, заставляя улыбаться… И ей хотелось прижаться к нему чуть сильнее, рискнуть и прикоснуться губами к смуглой теплой коже — вот только нельзя. И не потому, что страшно ей, а потому что судьбой им не начертана прекрасная любовь навеки; разлука впереди, и будет лучше, если оба не станут терять разум, поддаваясь обреченному на казнь чувству.

Кристина осторожно отстранилась, с тоской посмотрела на мужчину и головой покачала: не надо, отпусти.

И он отпустил, думая, что ей нужно лишь время. Довольствовался малым: редкой улыбкой и невинным объятием, когда они гуляли по тенистым улочкам Абервика. Эти прогулки действовали на нее благотворно — глядя на кипящую в городе жизнь, на звонкий смех детей и беззаботность горожан, Кристина успокаивалась. Этьен видел это и тихо радовался, стараясь по мере возможностей почаще выгуливать свою «маленькую Риантию» в городе отца. Получалось нечасто — забот всегда хватает, а за время его отсутствия их стало еще больше. Но Этьен старался. Это сродни вызову самому себе: спасти ее, выходить, вернуть к нормальной жизни — быть может, тогда он сам поверит в собственные силы; быть может, будет легче принять уготованную отцом нелегкую участь венценосца.

И Кристина набиралась сил, оживала, отогреваясь заботой и покоем рядом с любимым мужчиной. И все меньше старалась думать о том, что наступит час, когда она решится от него уйти. И все же этот час настал. Нежданно и негаданно. В одну тихую лунную ночь.

Кристина в тот вечер заснула довольно быстро, а Этьен еще долго сидел за столом, изучая бесчисленные бумаги…

Ей приснился запах сандала — отчетливый, до мурашек знакомый. Холодно, неуютно в маленькой комнате, спрятанной в полумрак… Холодный шелк чужой постели скользкой змеей касается обнаженной кожи… Страшно. Она одна… Так ей казалось, пока она не почувствовала чье-то тепло: оно бесшумно прикоснулось к коже, осторожно, едва ощутимо прошлось по оголенному плечу, дошло до запястья… Остановилось. Кристина всматривалась в полумрак перед собой, но там пустота и только это тепло с едва различимым в тишине отяжелевшим вздохом. Ей казалось, эта пустота смотрит прямо ей в глаза. На несколько мгновений все замерло вокруг, а потом… Обжигающе холодный обруч сковал ее запястья; нечто, что еще недавно было теплом, опрокинуло Кристину на спину, разводя ее руки, приковывая к постели. Оно наползало, давило, ворочало ее по кровати; воздух стал сгущаться, похолодел и вдруг принял очертания светловолосого молодого мужчины… На мертвом лице его растянулись в победном оскале тонкие губы:

— Ты моя, Кристина… А его я убью. И тебя убью… Потом.

Дышать невозможно, кричать невозможно. Кристина пятилась, цеплялась за скользкую простыню… Ноги не слушаются, руки не слушаются — гипноз, колдовство, чары? Светловолосое чудовище засмеялось, глядя на ее бесполезные попытки вырваться и уползти…

— Ну куда же ты, Кристина? Не нравлюсь я тебе, да? А мне все равно, я никогда не отступаю. Ты же знаешь…

Услышав сдавленный всхлип, Этьен отложил бумаги — Кристине опять снятся кошмары. Загасил свечу, подошел и улегся рядом. Он знает, как действует на нее его присутствие — кошмар сейчас отступит, она прижмется к нему и остаток ночи проспит в его объятиях.

Но там, в мире грез, чудовище не отступало. Оно схватило за лодыжки пытающуюся ускользнуть жертву и рывком притянуло к себе. Навалилось, подмяло — все как всегда, исход неравной схватки предопределен. Кристина заплакала от безысходности, понимая, что снова сдастся…