Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 72

— Просьба?! Вы хотите отдать меня садисту и называете это просьбой?

— Нет, Адриан все-таки допрыгается! — с досадой выпалил Филипп куда-то в сторону. — Кристина, ничего он тебе не сделает. Да, у него специфические вкусы, но… но не убьет же он тебя! Кристина, потерпи. Я не могу ему отказать. Если откажу — будет вражда, а нам с ними враждовать нельзя. В твоих руках сейчас судьба страны. Я прошу тебя, не подведи. Потерпи, Кристина! Потерпи всего одну ночь…

Могла ли она подумать, что защиты ей придется искать у своего главного врага? Могла ли она подумать, что будет еще хуже, чем было еще совсем недавно? Просто что-то сломалось, отключилось перед лицом нависшей угрозы… Неожиданно для себя самой и для Филиппа Кристина вдруг соскользнула с пуфика и бросилась перед Филиппом на колени, с мольбой, со слезами на глазах ища спасения от уготованной ей участи:

— Не отдавайте меня ему! — взмолилась она, цепляясь за врага как за спасительную соломинку.

— Я не могу.

Филипп подошел к шкафу и достал бутыль с вином. У самого кошки на душе скребут… У самого уверенности нет, что вернется она наутро к нему живой и невредимой. Филипп сам отхлебнул вина, а потом, опустившись на пол рядом с Кристиной, заставил выпить и ее. Кристина заупрямиться пыталась — пришлось заставить силой.

— Пей.

Удерживая ее лицо, он влил кисловатую жидкость ей в рот. Кристина сморщилась, слез даже не попыталась сдержать…

— Пей, Кристина.

Он все-таки заставил ее выпить и чуточку захмелеть. Она совсем не похожа сейчас на ту упрямую гордячку, которую он когда-то встретил на своем пути; он совсем не похож сейчас на тирана, растоптавшего, убившего хрупкую девочку в ней… Он утирал ей слезы и пытался успокоить. Где-то в глубине закостеневшего сердца что-то больно кольнуло — сейчас она, убитая, растоптанная им самим, была такой же несчастной, как и он сам; два несчастных человека на мгновенье породнились своими разрушенными, искалеченными судьбами.

— Убейте меня лучше, — прошептала Кристина. — Перестаньте меня мучить…

— Прекрати об этом думать. Кристина, ты сильная — ты справишься. Так надо, ни у меня, ни у тебя нет выбора. Кристина, послушай меня, ты должна это сделать. Ты пойдешь к нему и сделаешь все, что он захочет. Тихо, покорно, без всяких сюрпризов. Если все сделаешь как надо, я… я отпущу тебя.

Решив, что она ослышалась, Кристина подняла глаза на Филиппа.

— Насовсем отпущу, — кивнул Филипп, подтверждая, что поняла она все верно. — Обещаю.

Отпустит?! Не верится в это даже с трудом. Кристина смотрела на Филиппа и искала в глазах его правду — неозвученную, циничную и жестокую.

— Он убьет меня? — спросила она, уже уверенная, что ответ сама знает.

— Ну что ты говоришь такое? Нет, конечно, — пытаясь разрядить обстановку, Филипп даже улыбнулся.

— Я Вам не верю. Вы знаете, что я оттуда уже не вернусь…

— Кристина, ну что за мысли? Успокойся. Все будет хорошо. Поверь, убить тебя могу здесь только я, а не какие-то залетные гости. Ты проведешь с ним всего одну ночь, и потом я отпущу тебя и больше не потревожу. Но если ты сделаешь что-нибудь не так… Если он останется недоволен чем-то… Если жаловаться будет… Кристина, если ты меня подведешь, я убью тебя — это я тебе тоже обещаю. А мне этого очень не хотелось бы. Соберись, девочка, ты очень сильная. Потерпи всего одну ночь. На кону твоя свобода и твоя жизнь.

Этой тихой ночью по опустевшим коридорам Дворца практически на казнь вели молодую девушку. В покои заморского гостя ее вел сам Филипп. Он шел следом, смотрел на худенькую спину пленницы и пытался смириться с мыслью, что завтра ему может достаться лишь изувеченное холодное ее тело.

Кристина же старалась и вовсе не думать о том, что будет через несколько минут — она шла навстречу неведомой опасности, греясь надеждой, что Филипп сдержит свое слово, и в обмен на пережитые мучения она получит долгожданную свободу. Что будет делать она с этой свободой, куда пойдет, оказавшись за воротами проклятой своей клетки, она не знала. Как и не знала, можно ли вообще верить словам венценосца… Но он обещал, и ей очень хотелось верить. Потому что нельзя без надежды. Потому что надо всегда во что-то верить. Не может же быть в жизни все так плохо! Должен же когда-нибудь показаться просвет…

* * *

Адриан не пришел сегодня к ней на помощь — он сегодня напьется до забытья в пустом холодном доме, проклиная жизнь свою никчемную, бестолковую; проклиная Филиппа и тот день, когда судьба свела его со светловолосым мальчишкой с затравленным взглядом. В минуты просветления он будет вспоминать Полину, которую не сумел защитить, и будет вспоминать Кристину — эту отчаянную девочку, за любовь, за жизнь наследника ступившую на слишком сложный путь; эту девочку, сделавшую его самого чуточку человечнее, чуточку добрее… Он так надеялся ее спасти, но теперь по пустым коридорам ее как агнца на заклание ведут на алтарь, где сегодняшняя ночь может стать для нее последней. А он ничем не может ей помочь.

* * *

Секундная задержка перед дверью — Филипп будто бы засомневался, стоит ли ее открывать. Еще секунда — решительный рывок, и дверь приоткрылась, приглашая Кристину в полумрак.

— Иди, — кивнул Филипп, с тоской разглядывая девушку, которую предпочел бы видеть сегодня в своей постели, а не здесь.

— Вы, правда, потом отпустите меня? — еле слышно спросила Кристина, не в силах унять дрожь перед неизвестностью.

— Правда. И то, что убью, если сделаешь что-нибудь не так — тоже правда. Иди, Кристина, все будет хорошо.

Вдох-выдох. Кристина собралась силами и шагнула в полумрак комнаты.

Ее уже ждали. В довольном оскале растянулись губы сидящего на постели обнаженного мужчины, когда он разглядел в вошедшей девушке ту, что видел утром в саду. «С виду нормальный», — подумала Кристина, исподлобья разглядывая восточного гостя. Действительно, человек как человек! Не будь она напугана, наверняка отметила б его прекрасную физическую форму, чарующую игру мышц и дикую кошачью грациозность, когда мужчина привстал и направился к ней; завораживающий, с акцентом, бархатный его голос и мягкие подушечки пальцев, что прошлись по ее щеке, изучая… Но сейчас она знала лишь одно: перед ней садист, отправивший на тот свет несколько ни в чем не повинных девушек.

— Хорошенькая, — довольно промурлыкал Ансар, приспуская с плеч ее тонкую ткань; жадно разглядывая светлую кожу и следы синяков, вчера щедро оставленных Филиппом.

* * *

Филипп уйти не смог. Прислонившись к двери, он прислушивался к каждому шороху в комнате — слышал, как скрипнула кровать, как послышались неспешные шаги, а потом голос вкрадчивый что-то стал нашептывать Кристине. Может, обойдется еще? Может, предпочтения Ансара изменились? Вернул бы девчонку живой хотя бы… Филипп заметно нервничал. Как хищник метался из угла в угол и не мог найти покоя. Неужели переживал он за Кристину? Неужели искренне стало жаль девушку, которую еще вчера беспощадно убивал, топтал на глазах десятка людей? Неужели что-то теплое зашевелилось в ледышке под ребрами венценосца? Нет. Просто он давно отвык отдавать свое. Просто никто не смеет решать судьбу людей, принадлежащих ему, и убивать его наложниц имеет право только он сам, а не какой-то гость залетный! Просто Кристина сейчас должна в его постели быть, а не за этой дверью, и мучить, упиваться слезами ее — удел его, Филиппа, а не наглого гостя, вообразившего себя султаном, не иначе; позабывшего, что он всего лишь посол.

Когда за дверью послышался сдавленный женский всхлип, Филипп взреветь был готов. Кристина плакала, и, кажется, пыталась сопротивляться. «Потерпи же», — молил про себя Филипп, искренне желая, чтобы все закончилось как можно скорее, и Кристина вернулась к нему, целая и невредимая.

Филипп метался по коридору, а за дверью, все громче, все истошнее кричала Кристина. В какой-то момент, не выдержав, она стала звать на помощь, она молила, чтобы ее выпустили, чтобы не трогали; с каждой минутой она кричала все сильнее, срывая голос, захлебываясь слезами… Филипп стоял за дверью и слушал ее крики, не решаясь войти и пытку ее прекратить. Но вот послышался шум — глухой, тяжелый, Кристина заверещала так, что содрогнулись даже стражники, что стояли в конце коридора, а потом… А потом наступила тишина. Абсолютная. Филипп прикрыл глаза, догадываясь, что эта тишина означает.