Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 61

Как-то раз, гуляя, Кристина услышала детский смех. Девушка не удержалась от любопытства и подошла к ограждению, а от увиденного аж дар речи пропал: внизу, на небольшой площадке внутреннего дворика ребятишки лет шести-семи играли… с Филиппом. Кристина глазам своим не поверила, но ошибки быть не может — его худощавый силуэт в простой льняной рубашке, его светлые золотистые волосы и голос она не спутает ни с кем. И все же она уточнила у подошедшего к ней Адриана:

— Это же Филипп?

Адриан согласно кивнул ей в ответ. А ей казалось, что это галлюцинация. Убийца и тиран смеялся так же весело и заливисто, как эти детишки! Убийца и тиран, не боясь, что его увидят, задорно играл в догонялки с детворой, а, догоняя, угощал их леденцами! Убийца и тиран рядом с ними сам превращался в ребенка — светлого, доброго, искреннего… И что самое забавное, сейчас в этом счастливом златокудром мальчишке не было фальши — Кристина чувствовала и его азарт, и искреннюю радость от общения с детьми… Как будто невидимое, но ощутимое кожей облако Света и Любви исходило от него.

— Я ничего не понимаю, — растерянно проговорила Кристина, наблюдая за венценосцем. — Филипп? Играет с детьми?!

— Это сироты и бездомные бродяжки, — теплая рука маркиза мягко приобняла девушку за талию. — Дети, которым, как и Филиппу, не досталось родительского тепла.

— Это так не похоже на него… Неужели он способен на жалость?

— Жалость? — усмехнулся Адриан. — Не обольщайся. Как только кто-нибудь из этих ребятишек дерзнет стать счастливым, Филипп первым ему крылья обломает.

Кристина обернулась вполоборота и посмотрела на стоящего рядом мужчину — Адриан с тоской смотрел на детей и совсем не разделял ее надежд разглядеть в венценосце нечто доброе и светлое, дающее право зваться Человеком.

— Я ведь тоже сирота, Кристина, — задумчиво проговорил Адриан. — Я остался без родителей, когда мне было тринадцать… Из родных осталась лишь тетка, которой до меня не было никакого дела. Я сбежал от нее. Бродяжничал, пытался выжить среди странного, непонятного мира взрослых… Частенько воровал, потому что от голода подыхать не хотелось, и частенько за это огребал. Но однажды мне особенно не повезло: я стащил несколько леденцов у одного скупердяя, — горько усмехнулся Адриан, вспоминая далекий, не самый приятный в его жизни день, — не устоял, полакомиться захотелось… А он догнал, и меня в тот же день за эти леденцы несчастные так отходили, что теперь на сладкое смотреть не могу без содрогания. Чуть не убил, зараза… Не знаю, как удалось сбежать тогда от него, но я сбежал. Бежал-бежал, бежал-бежал и прибежал вот… Так я встретил Филиппа — щупленького златокудрого мальчишку среди детей слуг при Королевском Дворе. Он мне, избитому, помог тогда очень — без лишних вопросов и от погони укрыл, и лекаря откуда-то притащил. Я в тот момент и подумать не мог, что он принц — мальчишка как мальчишка… Только скрытный какой-то — всегда замыкался в себе, когда разговоры о его семье заходили. Но, несмотря на это, мы быстро подружились. Он, узнав о моей беде, как-то сразу проникся… Под опеку свою взял, хоть и младше меня был на два года… Пригрел, обогрел, накормил, одел… Я ему в рот заглядывал, а он и рад был. Я тогда не понимал, что становлюсь верным псом своего благодетеля. А его расчет оправдался. Я настолько слепо пытался ему служить, что не заметил, как стал тем, кого ты имела несчастье повстречать. Тебя ведь к нему я привел. И сестру твою привел бы, если бы не спряталась. В таверну тебя мой человек привел. И человека, который должен был стать тебе фиктивным мужем, тоже я сам лично подбирал. По приказу Филиппа, конечно. Полина меня ненавидела — я ведь и ее жизнь загубил, пытаясь выслужиться перед ним. И все же пыталась, изо всех сил пыталась к совести моей воззвать. Долго звала… А когда забеременела, зашевелилось во мне что-то… То ли от осознания, что ребенок у меня будет, а мне кроме людских проклятий и дать ему нечего, то ли Полине все же удалось до меня достучаться. Только когда в моей жизни просвет появился, Филиппу это очень не понравилось, и теперь у меня ни жены, ни ребенка нет. И в их смерти я даже вас с Этьеном обвинить не могу — побег лишь повод, Филиппу светлая душа моей жены уже давно поперек горла была… Вот тебе и дружба детства, и жалость по-королевски.

Кристина внимательно слушала исповедь палача, и ей хотелось пожалеть и его самого, и его несчастную жену, которая не дала убить Этьена; за одну только надежду, что наследник жив, Кристина готова простить маркизу все, и ей хотелось сказать ему об этом, но Адриан, заметив ее намерения, осторожно прикоснулся пальцем к ее губам, понимая, что не заслуживает ни ее жалости, ни ее прощения:

— Не говори ничего, не надо. А сейчас пойдем — тебе лучше не показываться Филиппу на глаза.

Пролетела неделя как один короткий день. На исходе седьмого дня в комнату Кристины вошел Филипп, держа в руках серебряную фляжку. Белоснежные штаны, белоснежная небрежно расстегнутая рубашка, и золотистые, солнцем поцелованные локоны волос — глядя на него, и не скажешь никогда, что вошел сюда жестокий тиран и убийца… Зверь. Девушка замерла посреди комнаты, улыбка в одно мгновенье слетела с губ Адриана, подставляя пытливому взору венценосца привычного верного пса, готового растерзать любого, на кого кивнет его король.

— Свободен, — проговорил Филипп маркизу, кивая на дверь.

Адриан послушно покинул комнату, оставляя девушку наедине с венценосцем. Филипп отпил из фляги и подошел к пленнице; запах вина ударил в нос, заставляя Кристину содрогнуться — прекрасно! Сегодня он еще и пьян! Вот только этого для полноты «счастья» не хватает! Он остановился за ее спиной, а она сжалась вся, готовясь к очередной мерзости, что задумал ненавистный венценосец… А он стоял и ничего не делал — молча разглядывал, как кожа ее покрывается мурашками, как дрожат едва заметно ее плечи от одного только его присутствия рядом. Боится. Как огня его боится! А он ведь за эту неделю ни разу к ней не подошел… Ни словом, ни делом, ни даже видом своим не потревожил пленницу! Филипп сделал еще один глоток вина и закрутил флягу; осторожно, будто бы боясь причинить боль, коснулся плеча Кристины и приспустил лямку платья. Рваный вздох сорвался с ее губ, но отпрянуть, уйти она не решилась — лишь задрожала еще сильнее, даже не пытаясь скрыть от венценосца страх. Она боялась, что пришел он за тем, за чем и раньше — только не готова она ложиться с ним сейчас в одну постель, не готова удовлетворять низменную его похоть. Пальцы его — холодные, тонкие — коснулись тем временем кожи. Но не спешили они избавить ее от платья — только спину раскрыли, волосы ее убрали и осторожно прошлись по следам кнута, будто удивляясь, не понимая, откуда взялись на тонкой коже красные, еще пока заметные полосы.

— Почему дрожишь? Тебе ж уже не больно, — тихо спросил Филипп, изучая следы своей жестокости.

А она не от боли дрожит, а от мысли, что сейчас он сорвет с нее платье, и после нескольких дней тишины и покоя опять начнется ад.

— Не по вкусу я тебе, да? Конечно, я же не ваш драгоценный Этьен…

Приспущенная лямка аккуратно вернулась на место. Филипп отошел от Кристины и уселся на диван, потягивая из фляги ароматное вино — жадно, громко, не сводя льдистых своих глаз с перепуганной сжавшейся девушки.

— Почему вы все меня ненавидите, Кристина?

Тоска в его тихом голосе. Пьяная и не прикрытая привычной маской злобы. Кристина, не ожидавшая подобных вопросов, недоверчиво посмотрела на мужчину, а потом, осмелев, присела рядом.

— А сами-то Вы кого любите, Ваше Величество? — тихо ответила она.

— Любите, — задумчиво повторил Филипп, перекатывая странное слово на языке. — А что это? Я слов таких не знаю.

Льдистый взгляд молодого мужчины застыл на несколько секунд, устремившись куда-то вдаль. Филипп замолчал ненадолго, будто вспоминая что-то одному ему ведомое, а потом с какой-то безудержной злостью отхлебнул из фляги и, не глядя на Кристину, заговорил: