Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 44

И он стоит, как дурак, и смотрит ей в спину; смотрит, как дрожит она от волнения и, конечно же, страха; смотрит, как ветер играет с выбившимися из прически волосинками, и вспоминает ее ту, что видел перед свадьбой, в той пещере… Незаслуженную оплеуху за то, что раздел ее, и теплоту обнаженного тела, пригревшегося в его руках и нещадно елозящего на коленях, будоражащего молодую мужскую сущность… Ее улыбку и долгие пронзительные поцелуи под шум ливня. Он помнит все. Но от этого не легче.

Так и не дождавшись от него никаких действий, Тереза прошла чуть вперед, вся съежилась, будто от холода, скрестила руки на груди и тихо заговорила упавшим, каким-то совсем не похожим на ее, голосом:

— Прости… Прости глупую деревенскую девку. Я, наверно, просто сошла с ума. Я эгоистка, Ренард. У тебя жена, сын, а я веду себя как… Ты прав, нам лучше никогда больше не видеться. Прости меня.

И она вдруг дернулась, побежала прочь, даже не оглянулась! Что? Ренард молниеносно перехватил ее и вернул в свои объятия.

— Не смей опять бросать меня!

— Чего ты хочешь от меня, Ренард?! — закричала Тереза.

— Я не знаю… Я хочу, чтобы ты была рядом, но я не хочу, чтоб ты была несчастна. Я не знаю, что мне делать…

— Тогда дай мне уйти. Прекрати меня мучить…

— Не могу… Хорошо, малышка, — прошептал он над самым ее ухом, — будь по-твоему. Я стану твоим первым мужчиной. Но сперва ты должна пообещать мне, что никогда больше не исчезнешь. Что никогда ты больше не оттолкнешь меня! Что ты позволишь мне быть рядом и заботиться о тебе! Пообещай, Тереза!

— Только если сам не прогонишь, — растерянно успела она прошептать сквозь слезы, прежде чем он в дикой жажде припал к ее губам.

И вновь, как два года назад, вокруг пальца наматывается тонкий шнурочек и дергается, ослабевая объятия ставшей тесной одежды. Ренард слишком быстро управился с хитрым механизмом женского платья, и пальцы, сдирая мешающую ткань, коснулись чуть прохладной, покрывшейся испариной нежной кожи. Он больше не спешил — сладко терзал он девичьи губы и освобождал юное, еще никем не тронутое трепещущее тельце, толкая Терезу в сторону небольшой поляны, заросшей цветами. Платье с тихим шорохом упало на траву, еще секунда — и маленькие девичьи пальчики залезли ему под рубашку и коснулись горячей груди. Тереза еще не забыла, как приятно пахнет лавандой его кожа, и жаждала вновь вдохнуть желанный аромат. И полетел черный шелк к ее платью — теперь уж точно не остановиться…

Он опустился на траву и потянул за собой Терезу. Юная, красивая, трепетная… Без малейшего смущения разглядывал Ренард обнаженное ее тело, все еще не веря, что происходит это с ними наяву, что рядом — она. Казалось, это только сон — один из тех, что не раз заставлял метаться по пустой холодной постели, просыпаться среди ночи и беззвучно выть на луну.

— Не передумала? — глухо спросил Ренард.

Тереза покачала головой: она уже все решила. Короткое затишье на пару вдохов оказалось никому не нужным — ни он, ни она уже не властны что-либо менять; оставалось только лететь в бездну, не думая о том, что будет с ними завтра.

Ренард не торопился. Казнил себя за сознательный грех, а остановиться не мог. Отказаться от нее — уже не мог. Он пристроил Терезу на своих ногах, давая ей привыкнуть к виду крепкого, мускулистого своего тела, к своей новой ипостаси не пастушка, пытающегося отогреть промокшую под ливнем подругу, не короля, за плечами которого жена и маленький сын, ответственность перед народом и перед ней самой, а мужчины, желающего свою любимую женщину.

Тихо стало. Просто очень тихо стало… Просто двое нашли друг друга, и плевать им на все на свете. Билось сердце хмурца, как сумасшедшее, дрожала Тереза, ощущая, как горячая мужская ладонь скользит по ее спине, пока еще не решаясь подчинить своей власти, как отвлекается, касаясь ее волос, и неторопливо вытаскивает шпильки из прически. Совсем не страшно с ним… Так просто, так естественно… Он ее первый, любимый и единственный. Она уже знала: другого не будет. От этой мысли на душе бальзамом разлилось тепло. Тереза чуть заметно улыбнулась и потянулась к губам любимого, чувствуя, как в ответ все сильнее и сильнее прижимает он ее к себе, как зарождается незнакомое чувство внизу живота — странное, животное, неведомой силой зовущее покориться власти сидящего напротив мужчины. Она почувствовала даже его улыбку, когда, не выдержав, она прижалась еще сильнее, пытаясь угомонить собственное тело, изнывающее в его руках. И он действительно улыбался — впервые так искренне за последние несколько месяцев. Все смелее ласкал он свою девочку, внимательно наблюдая, как тает она в его объятиях, как покорно и самозабвенно отдается ему…

И легкий привкус горечи спешит разбавить счастливую минуту: он губит ее, любя.

Отравленным вином течет по венам запретная любовь — он это понимает, он это сознает. Становится страшно. Не за себя — за нее, доверчивую, глупую пташку. Он губит ее. Вот в эту самую минуту, когда зов голодного тела кричит громче разума; когда губы тянутся к заветной твердой горошине на ее груди, а рука, опустившись, сжимает упругую ягодицу; когда в глазах темнеет, и кроме ее запаха и тихого стона, кроме тяги внизу живота и желания ее юного тела ничего не остается на свете… Он это понимает. Он это пока еще осознает. И он хочет остановить это безумие, остановить их обоих, но Тереза, словно чувствуя его готовность отступить, лишь крепче цепляется за его плечи, не давая отстраниться. Ее ладонь соскальзывает к затылку, зарываясь в густых темных волосах, а губы крадут поцелуй с его губ — тот самый, которому два года назад он сам ее научил… Всего один долгий, пронзительный поцелуй и губы робко спускаются к его шее — она пробует на вкус чуть солоноватую загорелую кожу; она еще пока не знает, как ласкать мужчину, и действует по наитию, но от этих прикосновений, неумелых, осторожных и таких искренних, он дрожит, будто мальчишка, в первый раз познающий тепло женских губ. Он дрожит, и тело изнывает, гоня разум в отставку — нельзя остановиться.

Поздно. Слишком поздно. Осталось только лететь в бездну…

Во Дворце законная супруга места себе не находила. Уже давно ей не до праздника, не до танцев, не до охмелевших гостей, — Эмелин искала мужа. Никто из стражников не видел, чтобы Ренард покидал Дворец, но, несмотря на это, она не поленилась даже до конюшни добежать — Алмаз оказался на месте, а Милош только руками развел.

— Простите, Вы не видели Его Величество? — обращалась она к каждому, попадавшемуся на глаза, но разноцветные маски только улыбались ей в ответ, мотая головой. — Простите?..

Казалось, она уже всех об этом спросила, начиная от гостей и заканчивая слугами, но никто короля не видел.

Наконец, в одном из пустых коридоров ее настиг вкрадчивый голос:

— Ваше Величество, я слышал, Вы ищете супруга?

Эмелин обернулась. Перед ней, словно ниоткуда, появился высокий мужчина. Судя по комплекции, он был знаком с тяжелыми физическими работами — массивный, сбитый; темная рубаха не сумела скрыть ни мощные его руки, ни крепкую грудную клетку, выглядывающую из расстегнутого ворота. Лицо незнакомца скрывала черная кожаная маска, расшитая серебром, что было даже странно: аристократы могли себе позволить такую, а вот откуда такая вещица у трудяги — большой вопрос. Впрочем, Эмелин не до этого.

— Да. Вы знаете, где он? — с надеждой спросила она.

— Нет-нет, где он, я не знаю. Но около часа назад я видел его, он был здесь.

— Час назад я тоже его видела, — с досадой отмахнулась Эмелин.

— Вы меня не дослушали, — загадочная ухмылка коснулась тонких бледно-розовых губ незнакомца. — Он был не один.

— С кем же?

— С девушкой!

Он сказал это с таким гордым и довольным видом, будто за такую новость ему ну прям полцарства и саму королеву в придачу полагается! Но Эмелин только усмехнулась его словам, не придав ни малейшего значения намеку: здесь девушек пруд пруди — что ж такого, что он остановился обменяться с кем-то парой фраз? Ренард ведь никогда не брезговал общением с народом.