Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 37

Ненасытным зверем тянулся он к ней, искренне, от всего сердца желая полюбить девочку, стойкости и силе духа которой мог бы позавидовать любой. «У нас все получится!» — твердил он себе, скользя ладонью по шелковой ткани. Словно бы специально для этой минуты на ее платье не было всех этих чудовищных шнуровок, застежек, корсетов; будто бы она готовилась, ждала заветный миг, когда он возжелает свою супругу. А всего-то-навсего, посвятив все силы и время уходу за мужем, Эмелин теперь отдавала предпочтение куда более простому и удобному домашнему платью, оставив пышные наряды только для срочных аудиенций, коих, к счастью, за эти дни так и не случилось — все уже знали о возвращении короля и его состоянии, а потому решали накопившиеся вопросы сами, по мере своих сил, давая возможность своей королеве спокойно заниматься мужем. Как назло, еще не совсем зажившая рана от резкого движения заныла, сковала движения.

— Снимите, — попросил Ренард, на секунду оторвавшись от податливых губ супруги.

— Неужели Вы возжелали свою бедную жену?

— Возжелал. Не побрезгуешь?

— Глупец…

Дважды просить ее не пришлось. Эмелин привстала, послушно сняла платье, чуть смутившись своей наготы и немного располневших после родов форм. Она опустилась рядом с мужем и успокоилась лишь тогда, когда его горячая ладонь ласково коснулась ее плеча.

Впрочем, спокойствие было недолгим. Ренард не торопился — не без интереса разглядывал он жену, все пытаясь поймать ее смущенный взгляд.

— Он похож на меня? — вдруг тихо спросил он.

Эмелин аж передернуло — она ждала этих вопросов, но никак не ожидала, что говорить о сыне ему захочется именно сейчас.

— Эмелин, что с Вами? — испугался Ренард ее внезапной бледности. — Вам плохо?

Эмелин только головой покачала:

— Душно здесь, — слабая улыбка коснулась ее губ, пытаясь спрятать ложь. — Сейчас пройдет.

— Эмелин, так нельзя. Вы слишком заботитесь обо мне, совсем позабыв о себе. Я настаиваю, чтобы Вы отдыхали, тем более, что я уже прекрасно могу обходиться сам.

Эмелин ничего не ответила — только накрыла его ладонь своей и крепко сжала, боясь опять расплакаться. Уж скоро она отдохнет от него! Еще как отдохнет! Когда вместе с сыном он выставит ее за дверь без права оправдаться…

— Он похож на меня, — обреченно проговорила она, не в силах больше терпеть эту муку — уж лучше пусть прямо сейчас Ренард утопит ее здесь, чем терзать себя ложной надеждой, что как-нибудь все исправится, наладится и склеится в их жизни.

— Эмелин, — улыбнулся Ренард, глядя на ее слезы, — и из-за этого Вы так расстроились?! Ну на Вас так на Вас, Вы же мать его! Красивый, значит, будет мальчик, но вот посмотрите, упрямый вырастет — весь в меня!

«Скажи ему! Скажи же прямо сейчас! Скажи, и будь что будет!» — вопил внутренний голос, терзая измученную девушку, но слов не нашлось сказать мужу правду. Эмелин плакала, почти не слушала его, а Ренард, не понимая, что происходит, тянул к себе, укутывая в плед своих объятий и теплых, нежных поцелуев, шепча тихонько, желая успокоить:

— Эмелин, Вам нужно отдыхать! Так нельзя! Вы плачете по всяким пустякам… Иди ко мне, иди же — я обниму тебя, и все пройдет… Ну же, не плачь, глупенькая моя девочка…

Ренард прижал ее к себе, и Эмелин поддалась, желая до последней капли испить его нежность. Как знать, быть может, в последний раз он так ласков с нею. Через несколько дней Филипп будет уже здесь… Через несколько дней Ренард проклянет ее. Так хоть сейчас насладиться глотком призрачного счастья!

Филиппа привезли через три дня, ближе к полудню. Ренард уже набрался сил и даже сам провел утреннее заседание. Правда, стоило ему узнать, что наследник уже во Дворце, он сразу же бросил все дела, обнял свою супругу и отправился знакомиться с сыном.

Затаив дыхание, он остановился перед дверью комнаты, с любопытством и детским восторгом прислушиваясь к крику ребенка — Герда только что вышла, и теперь, на несколько минут оставшись без присмотра, мальчик капризно требовал внимания к своей маленькой царственной персоне.

— Эмелин, я не знал, что буду так волноваться!

Девушка смотрела на мужа, а самой хотелось сбежать отсюда куда подальше, не дожидаясь минуты расплаты. Наверно, если б не его рука, так крепко, почти с любовью прижимающая ее, она бы точно сбежала!

— Все! Идемте! — решительно заявил Ренард, открывая дверь.

Маленькое светловолосое чудо тут же замолкло, с любопытством уставившись своими серыми, чуть прищуренными глазками на незнакомое лицо рядом с матерью. Ренарду не терпелось взять малыша на руки и в полной мере ощутить, каково это, быть отцом! Он выпустил жену из объятий, подошел к кроватке и уже протянул руки к ребенку, но что-то остановило его, что-то пошло не так.

Ренард всматривался в личико ребенка и никак не мог понять, что же настораживает его, что останавливает и не дает обнять долгожданного младенца. Эмелин предупреждала его, что мальчик светленький, как она. Странно, конечно, что северная кровь победила южную — в их роду всегда дети рождались смугловатыми даже у самых бледнолицых женщин, — но мало ли какие чудеса выкидывает мать-природа! Но было в маленьком личике что-то еще, чужое и до боли знакомое. И нет, он не видел в ребенке Эмелин. Ни себя, ни ее. И этот прищур сероокий… Он даже обернулся посмотреть на Эмелин, сравнить — быть может, в ней он что-то не заметил, не доглядел… Но та стояла возле стены, опустив глаза. Смертельно бледная.

«Черт возьми, Эмелин, что происходит?!» — не понимал он, не допуская даже мысли о том, что к нему это маленькое чудо не имеет никакого отношения. Он потянулся к ребенку, желая отогнать странные, непонятные предчувствия; Филипп заулыбался, потянулся ему навстречу, и в этой улыбке, искренней, детской, Ренард вдруг отчетливо увидел маленькую копию одного из своих подданных. Риньеса. Он так и не смог прикоснуться к ребенку. Конечно, так и есть: и этот прищур, пока лишенный подлой хитрецы, и эта улыбка, пока чистая, но уже с зачатками насмешки, и даже впадинка на переносице, такая же, как у подлеца-маркиза! Ренард замер над кроваткой, растерянно глядя на мальчонку. Казалось, маленький Риньес уже ехидно посмеивался над обманутым папашей, пристально прожигая своими серыми глазками.

«Риньес… Но как?! Это же невозможно…» Он и подумать не мог, что скромная, целомудренная Эмелин могла найти себе утешение на стороне, и уж тем более, связаться с этим подонком. Та девочка, которая так трепетно выхаживала его, которая уверяла его в своей любви, и которой он почти поверил… А может, дело вовсе не в любви к своему горемычному мужу? Может, это была лишь попытка загладить вину перед ним? Плата за измену и надежда, что он сжалится и пощадит ее?

Мечта, что утешала его и давала силы жить дальше, разбилась на крохотные осколки — у него больше нет сына. Его отняли, вырвали из рук, вдоволь насмеявшись над незадачливым папашей, не сумевшим уследить за ветреной женушкой. Что делать теперь? С девчонкой, с этим ребенком? Если участь Риньеса у него вопросов не вызывала, то что делать с неверной женушкой, он не знал. Впрочем, нет у него больше жены.

«Ну что же ты молчишь? Давай, расскажи мне, дорогая, как так получилось, что «мой» сын так на этого подонка похож?»

Она так и не сумела посмотреть ему в глаза, когда Ренард подошел к ней и, упираясь руками в стену, перекрыл ей все пути для побега. Он молча требовал ответа, объяснений, а вот объяснить она ничего не могла. Она вообще вряд ли бы сумела сейчас хоть что-нибудь сказать, не то что оправдаться. Она слушала его тяжелое дыхание и ждала приговор.

Как странно мир устроен… За измену мужу женщину карают нещадно; когда же изменяет мужчина — женщина не вправе даже упрекнуть. Интересно, что полагается делать с женщиной, изменившей мужу? Да не с простой женщиной и не простого мужа. Что в таких случаях полагается?

Она знала, измена — исключительный повод для расторжения брака. Но дальше что? Изгнание с позором? Монастырь? Да, пожалуй, монастырь — самый желанный был бы для нее вариант. Вернуться домой к родителям она не посмеет, да те и не примут заблудшую дочь, отмеченную клеймом позора. А может, не будет никакого изгнания? Он просто прикажет казнить неверную, ненужную, мешающую ему женщину. А какая казнь полагается королевам? Виселица? Гильотина? А пытки будут? На ее родине с оступившимися женщинами не церемонятся — обманутые мужья с изощренным садизмом счищают с себя позор блудниц, бедняжки умирают в немыслимых муках… Неужели и ее, королеву, он подвергнет столь чудовищному, варварскому наказанию?