Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 36

— Не сейчас, Ренард, — дрогнул ее голос почти незаметно. — Я попросила Герду увезти Филиппа.

— Это еще что за новости? Зачем?

Ренард в один миг стал серьезным; он даже привстал, разрывая ее объятия, а ей показалось, что вместе с ним уходит и тепло, такое необходимое ей сейчас, опять оставляя ее наедине с болью и одиночеством.

— Вам нужен был покой, и я решила…

— Эмелин, какой покой?! Я хочу увидеть своего сына! Прикажите немедленно послать за ним!

— Хорошо, — только и сумела выдавить Эмелин.

Ренард нервничал, злился, — ему так не терпелось увидеть наследника, взять малыша на руки и прижать к груди, возблагодарив Небо за маленький комочек счастья, ради которого хочется жить, ради которого он готов полюбить и его мать.

У него есть сын… Сколько раз с этой мыслью он засыпал на чужбине, сколько раз просыпался с улыбкой на губах и сколько раз отмечал, что все же повезло ему с супругой — доброй, терпеливой девушкой, родившей ему сына и так несправедливо вычеркнутой из его жизни, проигнорированной в то спокойное, беззаботное довоенное время.

Вспоминал ли он о Терезе? Да, вспоминал. Но это было нечто другое — эфемерное, призрачное, будто бы придуманное им самим и никогда не существовавшее на самом деле. Эмелин была реальна, она была его женой и матерью его ребенка. Тереза же уходила в прошлое, оставляя за собой легкий шлейф светлых и теплых воспоминаний. Он смирился с ее отсутствием в своей жизни — когда каждый день может стать последним, когда рядом разгуливает Смерть, и ты не знаешь, кого следующим она выберет себе в жертву, пускаться в романтическую хандру глупо. Получая весточки от Эмелин и радуясь, гордясь ее успехами, Ренард уже там, в далеком Абервике, знал, что если он вернется домой живым, у них начнется новая жизнь, у них будет семья — крепкая и дружная, как у его родителей!

Он успокоился только тогда, когда Эмелин все же послала за Филиппом. Тем же вечером он подозвал к себе супругу и как бы невзначай потянул на себя, вновь раскрывая ей свои объятия, вновь улыбаясь ей.

Только позавчера он пришел в себя, вчера пытался ходить, а сегодня с утреца пораньше потребовал подготовить ему купальню.

— Вы же еще слишком слабы, Ренард, — попыталась отговорить его Эмелин. — Пока Вы дойдете туда, свалитесь на полпути! Как мне Вас потом обратно тащить?

— Вы меня недооцениваете, моя дорогая. Прикажите, пусть приготовят воду.

Делать нечего, пришлось повиноваться. И вот, спустя какой-то час, маленькая мечта неугомонного сбылась — под бдительным оком Эмелин Ренард не без удовольствия погрузился в теплую, напитанную маслами воду. Эмелин глаз с него не спускала — еще чего доброго оступится или поскользнется. Но он был прав: она явно недооценила его жажду к выздоровлению! В какой-то момент она даже залюбовалась подтянутым, прекрасно сложенным телом мужа и игрой крепких его мышц, на глазах набирающих силу.

Он никак не мог понять новую моду: узкие корыта, зовущиеся ваннами, стали мечтой почти каждого дома любого уровня достатка. За что их любить? Чуть рукой взмахнешь — и все расплескалось; коленки в подбородок упираются… Да ну ее, эту моду! Разве может сравниться это корыто с просторным, удобным бассейном? Как же давно он мечтал об этом блаженстве… Это вам не случайным болотом, кишащим всякой живностью, довольствоваться!

Эмелин взяла бутылочку с маслом и села рядом с мужем, на самый краешек мраморной чаши. От легкого прикосновения Ренард вздрогнул — никак не мог привыкнуть к ее странному пожеланию самой выполнять работу служанок. Но она была непреклонна, ревностно отвергая любую помощь. Казалось, она хваталась за каждую минуту, за каждый миг, проведенный рядом с мужем; жадно глотала каждое его слово, сказанное ей, каждый его взгляд и каждую улыбку. Он не хотел ей отказывать в этой странной, на его взгляд, немой просьбе, и первый порыв отпрянуть от нее сменился покорностью ласковой руке, прикоснувшейся к его волосам.

Он сумел даже расслабиться, когда она принялась вычесывать его. Он прислушивался к своим ощущениям и все больше убеждался: у них все получится, он сумеет полюбить эту женщину. И все-таки ее порывы ревностной опеки непонятны — неужели действительно она так скучала по нему? Неужели действительно так переживала?

Ренард увернулся от ее рук и вылез из воды, усаживаясь на край чаши. Не успела вода стечь на камень, а комната уже наполнилась любимым ароматом — Эмелин налила в ладонь несколько капель лавандового масла и стала натирать его кожу. Этот запах уже давно ее не раздражал — с той самой ночи, когда он впервые был нежен с ней, когда впервые она заснула на его груди. И сейчас он казался самым лучшим в мире ароматом, напоминая те мгновения, когда Ренард обнимал ее — жадно, нежно, почти так же, как сейчас она скользит ладонью по распаренному его телу, размазывая масло.

— Эмелин, — Ренард не выдержал напора ее нежности и перехватил бледную ладонь, — зачем Вы это делаете?

— Что именно?

— Все. Ухаживаете за мной как за ребенком, выполняете чужую работу. Это лишнее, Вам вовсе нет необходимости делать это.

Эмелин замерла, но потом осторожно высвободила руку и продолжила втирать масло, обдумывая, что ответить ему. Она никогда не задавалась этим вопросом. А ведь действительно, зачем? Зачем выхаживает его, сил не жалея? Зачем тешит себя ложной надеждой, уже заранее зная, что кроме презрения его ничего не получит? Зачем влюбляется с каждым часом в своего мужа, зная, что настанет час расставанья? Она не знала, зачем.

— Наверно, потому что я люблю Вас. Потому что сейчас Вы пока еще нуждаетесь в посторонней помощи. Потому что Вы встанете на ноги и опять бросите меня. Вы с головой уйдете в свои бесконечные дела, а я стану не нужна.

— Эмелин…

— Не говорите ничего. Просто не гоните меня, хотя бы сейчас позвольте побыть рядом, — мне больше ничего от Вас не нужно. Вы не думайте, я не пытаюсь выпросить любовь, я знаю, ничего не изменилось и я для Вас все такая же чужая, нелюбимая женщина, как и раньше. Я не виню Вас в этом, сердцу не прикажешь, но позвольте мне хотя бы сейчас послужить Вам, побыть рядом. Мне очень это нужно, Ренард… Не гоните меня, прошу Вас.

Ренард резко развернулся к ней лицом и, обхватив за талию, привлек к себе почти вплотную.

— Да кто же Вас гонит? И почему чужая? Вы уже давно мне совсем не чужая, более того…

— Вы не любите меня, Ренард. Я по-прежнему чужая Вам, — перебила Эмелин, с тоской глядя в его карие глаза. — Настолько чужая, что Вас удивляет мое желание помочь Вам.

— Но я скучал без Вас — это уже что-то да значит.

Эмелин покачала головой и печально улыбнулась:

— Нет. Не обманывайте меня, Ваше Величество…

— Эмелин…

— Вы скучали не по мне, Ренард. Когда Вы были в забытьи, Вы твердили только одно имя, и, увы, не мое, — вздохнула она. — Вы звали Терезу.

А вот теперь забилось его сердце от одного упоминания, от одного только имени потерянной, почти забытой его девочки… И Эмелин заметила это, усмехнулась, потрепала смоляную его гриву, пряча дрожание собственных рук; отвернулась, пытаясь загнать обратно подступившие слезы.

— Эмелин, простите меня.

— Давно простила.

— Девочка моя, послушайте меня: Вам не о чем беспокоиться, уверяю Вас. Я давно потерял Терезу, она Вам не соперница.

— Себе-то не врите.

— У меня есть только вы: моя жена и мой сын. Вы — моя семья. И я клянусь Вам, я полюблю Вас, мою законную жену, и буду любить до последнего дня своей жизни. У нас все получится, Эмелин. Только не торопите меня, дайте мне время…

«Нет… Вы меня возненавидите, Ренард!» — мысленно ответила Эмелин, а слезы-предатели не удержались и покатились по бледным щекам.

Эмелин резко наклонилась к лицу Ренарда и прильнула к его губам — ему не нужно видеть, как плачет нелюбимая женщина. У него и в мыслях не было оттолкнуть ее, а она совсем не ожидала, что ответит он с такой жадностью. Если бы она не знала о существовании другой его женщины, то могла бы подумать, что он действительно любит ее.