Я Распутин 4 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 25

— Мы намерены провести, так сказать, ответную акцию, — Корнилов бросил взгляд на снова наполнявшийся зал театра. — У нас есть спящие агенты в Королевском дворце, мы решили подбросить Вильгельму некий предмет…

— Уж не бомбу ли? — выпучил глаза я еще раз.

— Господь с вами, Григорий Ефимович! — замахал руками генерал. — И как вам такое в голову приходит, мы что, эсеры какие, что ли? Нет, конечно. Какой-нибудь “привет из России”, дать понять, что мы можем ответить.

— Ну тогда нужен такой предмет, чтобы Вильгельм совершенно точно связал его с Россией!

— Именно. Потому-то я и здесь — нам нужен один из многочисленных подарков Вильгельма Николаю. Недавний, небольшой, полагаю, при ваших добрых отношениях с императором добыть таковой труда не составит.

Добрых, как же. Но деваться некуда — пообещал генералу достать подарок. Подключу Демчинского — пусть обрабатывает августейшее семейство. По рукам дать немцам надо обязательно.

— Гриша! Ты мой ангел спаситель!

В кабинет впорхнула Ирина Тимофеевна Сахарова. Моя “молочная” королева, с которой у “нас было”. И не один раз. Впрочем, как началась война и мои разъезды, роман не то, чтобы сошел на нет, но был поставлен “на паузу”. Впрочем свое обещания я выполнил, под шумок алкогольных прений, протолкнул закон о пастеризации. С 1 июня непастеризованное молоко в России нельзя продавать в товарных объемах. Что сразу убило весь бизнес конкурента Сахаровой — Чичкина. Точнее убивает, т.к. коровки на ферме каждый день кушать хотят и не будут ждать, пока ты обновишь производство под технологию пастеризации.

А в сыроварнях Бландова, куда Ростех вошел в долю — все было готово и на мази. Котлы закуплены, весь тех.процесс отлажен.

Чичкин заметался, бросился в банки за ссудами, но увы, когда имеешь такую кредитную нагрузку… короче ему везде отказали. А кое-где потребовали досрочно вернуть займы. Что сразу повалило всю его пирамиду. Точнее повалило бы, если…

— Купчая??

В руках у Сахаровой была кипа документов.

— Да! Чичкин все подписал. Продает со всеми приусадебными хозяйствами за полмиллиона.

Ничего так. Бизнес стоит три минимум. Ростеховские оценщики посчитали все точно.

— Я тебе очень обязана — Ира обворожительно улыбнулась, поправила оборку на блузке — Прими скромный подарок.

Сахарова приоткрыла дверь кабинета, махнула рукой. Пара служителей в халатах занесли картину в багете. На ней молодая девушка держала цветочную корзину.

— Это же…

— Пикассо! Я знаю, как ты трепетно относишься к этому художнику. Заказала маклеру выкупить одну из его картин.

Как мило! Розовый период, насыщенные цвета, никакой депрессии из голубых сезонов.

— Изумительно! — я встал, подошел ближе рассмотреть холст. Масло, необычный формат… Картина станет украшением коллекции, которую я планировал рано или поздно преобразовать в настоящий музей. Чем я хуже Третьякова? Не взятка, а инвестиция в мировую культуру. Понимать надо!

Отмечать поехали в привычный Максим. Там уже для меня держали специальный кабинет, знали вкусы, да и охране спокойнее.

За закуской болтали о том о сем, когда принесли горячее — Сахарова отчиталась о строительстве консервного завода в орловской губернии. Дело шло со скрипом, запуск специальный сыроварни под сгущенное молоко тоже постоянно откладывался.

— Страна войну ведет — поучал я Иру — И главный фронт у нас проходит не в Польше и не в Галиции. А тут, в столице!

— Это ты к чему? — Сахарова наморщила лобик

— К тому, что в Питере под два миллиона человек живет. И подвоз продовольствия — на живую нитку организован. Не дай бог какие перебои — толпа сметет любую власть. Голод — он знаешь ли не тетка. Прибавь сюда запасных, дезертиров, флотские того и гляди от безделья, за минными заграждениями сидючи, разлагаться начнут!

— А я читала, что наш флот себя очень доблестно показал против немцев! — возмутилась Ира — Два линейных корабля потопил

— Не потопил, а повредил, но таких кораблей у Вильгельма полтора десятка. И строят они их — словно пирожки пекут. Поверь, на море нам войну не выиграть. Да и на суше есть сомнения.

Я махнул рюмку с водкой, закусил балыком. Вот взяли Перемышль. Казалось бы победа, колокола звонят, торжественный молебен. Но немцы мигом перекинули дивизии в Галицию, стабилизировали фронт.

— Так где же мое поле боя?

— Продовольствие! Сразу закладывай вторую очередь консервной фабрики. Заказы от армии я обеспечу, кредиты на развитие тоже найдем. Но нужен результат. Срочно, вчера!

Я посмотрел на озабоченную Сахарову. Кажется, прониклась.

Во время любовных игр с Ириной из носа вдруг пошла кровь. В голове зашумело, перед глазами все поплыло, даже пришлось прерваться. Сахарова испугалась, сбегала в ванную номера за полотенцем, намочила его, приложила к носу. Я сел в кровати, запрокинул голову.

— Перетруждаешь ты себя, Гриша! — попеняла мне любовница — У тебя же контузия, лечиться надо! А ты все под юбку мне лезешь…

— Не придумали еще лекарств для головы — отмахнулся я — Главное не кончится, как французский президент Фор. У нас не поймут.

Сахарова не знала этой истории, пришлось рассказывать, как в конце прошлого века, Феликс Фор дал дубу от инсульта на своей любовнице — Маргарит Стенель. Прямо во дворце на Елисейских полях. После чего благодарные соотечественники поставили президенту надгробный памятник, где политик лежал в обнимку с французским флагом. Тонкая галльская ирония.

— Ну ты и пошляк! — Сахарова больно ущипнула меня и принялась одеваться

— Был бы пошляк — засмеялся я — Разложил бы тебя на рабочем столе в кабинете Таврического

— Как тебя только терпит твоя жена?! — Ира натянула чулки, внимательно на меня посмотрела. Тему моих супружеских отношений мы никогда не затрагивали.

— Она у меня дремучая, сибирская. Я ее берегу. Предложи наши игрища втроем, не поймет.

Тут мне прилетело уже серьезно. Правда, не по голове. И на этом спасибо.

Кровь текла не только у меня из носа — война уверенно перешла в позиционную фазу, стороны увлеченно гвоздили друг друга артиллерией и зарывались в землю. И если раньше нас тиранил Морвед с требованием взрывателей, то теперь на Ростех насел и Военвед — дайте толуол! Привыкли, вишь, что мы практически палочка-выручалочка, чего не попросишь — ррраз! и достаем из кармана.

Одно счастье, что высшее военное руководство со мной малость знакомо и “челночная дипломатия”, когда я метался от одного высокого кабинета к другому, принесла свои плоды — удалось-таки убедить генералов не ставить нереальных планов. И без того все наши производства работают в полную силу, местами на износ.

Обещал, что приложим все усилия (ну не смешно? Концерн в казну передан, а Гриша давай, гони продукцию и побольше, побольше!), зато взамен выбил право на военнопленных — многие попавшие к нам в результате наступления в Галиции были не прочь улучшить свое положение и поработать. Принуждать-то их конвенции запрещают, но коли ты сидишь на так себе пайке, а за забором есть возможность подзаработать, то почему бы и нет? Конечно, на военные производства их пускать нельзя, но чернорабочими, на Бел-Балт, в сельские наши предприятия очень даже запросто, мужтиков-то отовсюду призывали, хоть часть прорех закроем.

Нам пришлось увеличивать даже производство бертолетовой соли, чего я никак не ожидал — мало того, что спрос на шведские спички вырос, так еще и доставка сырья из других мест сильно затруднилась. Ну грех же таким оборотом не воспользоваться! Вот и гнали по воде через финские озера и каналы, а дальше на шведских пароходах. И по всему выходило, что надо бы эту новую ситуацию в отношениях со шведами закрепить новым же контрактом.

Тем временем Демчинский отныкал у государя императора дареный кайзером портсигар, с портретом Вильгельма. Корнилов, наконец, вещицу одобрил — первые две не годились, одна слишком старая, даритель наверняка про нее забыл, вторая неприметная, хрен вспомнишь. А портсигар был получен, что называется, из рук в руки при совместном катании на яхте в финских шхерах всего два года назад.