Падение Рыжего Орка (СИ) - Волкова Дарья - Страница 55

Тихон вздохнул. И голос его прозвучал как-то даже устало. И очень серьезно.

— Вот как мы поступим, Варвара Глебовна. Ты мне не веришь. И правильно делаешь. Нельзя верить тому, кто тебя обманул. Я подлец, я предал тебя. Так что правильно ты мне не веришь.

Она не выдержала и зажмурилась.

Опускайся. Опускайся. Опускайся скорее, черт тебя раздери!

— А вот я тебе верю, Варенька. Ты человек порядочный и честный. Ты врать не умеешь и не станешь. Поэтому мы поступим так, как ты скажешь. Если ты сейчас скажешь, что не любишь меня, что я тебе не нужен — я открою машину. Отпущу тебя. И больше никогда не побеспокою. Твое слово, Варя. Как ты скажешь — так и будет.

Холодное, даже ледяное бешенство обожгло ее всю. Опять. Как в тот раз, когда пришел к ней «на пироги». Снова вынуждает ее говорить слова, которые ему выгодны. В прошлый раз — признаваться, что ей что-то в нем нравится. В этот раз… О, в этот раз ставка гораздо выше.

Сидит такой спокойный, такой невозмутимый. Как ни в чем ни бывало. Словно с Росей о каких-то рабочих пустяках разговор ведет. Спокоен и уверен, что все проблемы решаемы. И эта — тоже.

Думаешь, такой умный? Думаешь, все просчитал? Думаешь, поставил мне шах и мат? Считаешь, что я не скажу тебе этих слов?

Ты просчитался, Тихий.

Скажу, и с огромным удовольствием. Один раз. Два. Десять. Плюну тебе эти слова в лицо. С радостью. С наслаждением. Потому что это правда. Потому что я тебя на самом деле ненави…

Взгляд ее зацепился за каплю, покатившуюся с его виска по скуле. Потом щека, подбородок, капля нырнула куда-то вниз, под подбородок. Туда, к шее, где бился пульс на сонной артерии — бился так, словно, кожа на шее сделалась совсем тонкой, и биение пульса стало видно глазом.

Потом взгляд съехал ниже, к вырезу рубашки. Чуть-чуть двигалась ткань. Пуговица держится на тонкой ниточке, скоро оторвется, наверное. И вместе с тканью пуговица двигается едва-едва — от дыхания. Кажется, Тихон дышит так, будто каждый вдох — последний.

Еще ниже опустила глаза. На колене, обтянутом темно-голубой джинсой, покоился кулак. Сжатый так, что костяшки побелели. И снова кажется, что кожа между суставами такая тонкая — от натяжения, и что еще чуть-чуть — и порвется. И левый кулак такой же.

Обратным транзитом по левой руке вверх. И левую щеку расчертила ртутная дорожка — очередная капля пота скатилась вниз, ненадолго повисла, задержавшись ровно посередине тонкого шрама по линии челюсти. И упала вниз. В один из бежевых квадратов рубашки, сделав его тон чуть более темным, чем у соседних.

Варя какое-то время, словно завороженная, смотрела на эту более темную, чем остальные, клетку. А потом подняла взгляд. К глазам.

И зачем только она посмотрела ему в глаза? Сколько там всего было. Только вот спокойствия, уверенности и невозмутимости — ни следа. Еще одна капля прочертила скулу совсем близко от глаза. И в Эскаладе совсем не жарко. Скорее, холодно. Потому что ледяная дрожь внутри снова завибрировала. И зачем только Варя посмотрела ему в глаза. Почему она молчит? И почему все еще не опустилось это проклятое стекло!?

А оно опустилось. Чертова бронированная преграда опустилась. Оставив их двоих по одну сторону.

Варвара резко отвернулась к окну. И глядя невидящим взглядом в тонированное стекло выдохнула — устало и обреченно.

— Гад. Какой же ты гад, Тихий…

А в следующий миг она была уже у него на коленях, верхом, притянутая туда могучими руками, и этим руками он обнимал ее, прижимал к себе и шептал куда-то в волосы.

— Дааа, Варенька, дааа… Не можешь сказать, да? Потому что это неправда. Потому что ты меня… — и замолчал. Дышал как после стометровки и прижимал ее к себе крепко-крепко, пряча лицо в облако волос.

А она сидела в его руках безвольно, как кукла. Накатило сильнейшее опустошение. Она проиграла. Она сдалась. Без сопротивления. Без боя. И никаких чувств она сейчас не испытывала. Только дикую усталость. После всех этих месяцев — в попытках его забыть, вычеркнуть, возненавидеть — где она оказалась? На его коленях. А ведь всего-то и надо было — сказать нужные слова.

А он все обнимал ее. И все шептал куда-то в волосы — ее имя и нараспев: «Дааа». И, кажется, что-то еще, какие-то еще слова, но она не различала. Какое-то пыльное отупляющее равнодушие накрыло ее, глуша все чувства.

— И откуда ты только взялся на мою голову? — едва слышно, со всхлипом, выдохнула она. — За какие грехи ты мне достался?

— Не знаю, — он по-прежнему прятал лицо в ее волосах. — Тебе виднее, Варюш. Где-то накуролесила, видно. Или батя твой — а ты за его грехи расплачиваешься. — А потом все-таки повернул голову и посмотрел ей в лицо. — Но я точно знаю, за что ты мне. Матушка намолила мне тебя. За все эти годы…

И зачем только она снова посмотрела ему в глаза? Потому что он — прочитал все и получил ответы на все свои вопросы. И принялся целовать — часто, мелко, торопливо. Лоб, скулы, щеки. И руки заняли привычное место на талии, и сейчас поползут вниз. И губы коснулись угла ее губ. И тут Варю словно ошпарило, и она проснулась. Да что же за морок, за наваждение такое?

— Так, стоп!

Она отодвинулась. И для надежности уперлась ладонью ему прямо в вырез рубашки.

— Мы должны поговорить, Тихон.

Он кивнул — немного торопливо.

— Не могли бы начать разговор с того, что ты отпустишь меня на сиденье?

— Нет, — сегодня это его излюбленное слово.

— Ну хотя бы перестань меня лапать! У нас будет серьезный разговор!

— Я не лапаю.

И это при том, что его мизинцы уже практически сползли ей на ягодицы.

— Ну да, конечно! Или что — снова волнуешься, боишься и тебе для успокоения нервов надо подержаться за что-то мягкое?!

Его пальцы лишь сильнее сжались на талии.

— Чувствую, обстоятельства нашего знакомства мне будут всю жизнь припоминать. Но я и в самом деле волнуюсь. Очень.

Варя сжала губы. Тихон Тихий — номинация «Предсказуемость и Непредсказуемость года» в одном лице. Ну и ладно. Начинать серьезный разговор со скандала из-за того, что его пальцы расположены на ее ягодицах — глупо. Варя вздохнула. Он на секунду отвлекся от ее лица, но потом снова посмотрим ей в глаза.

— Я готов к серьезному разговору. Слушаю тебя внимательно, Варя.

Готов? Получи.

— Вот как мы поступим, Тихон Аристархович, — Варвара нацелила указательный палец ему прямо в переносицу. — Прежде чем ты начнешь что-то еще говорить и что-то еще делать, я обозначу тебе свои условия. На которых будет строиться наше дальнейшее взаимодействие.

— Взаимодействие? — он продемонстрировал идеальный прогиб брови. — Угу. Понятно. И какие это условия?

После своей позорной капитуляции терять Варе было нечего. Стало быть — ва-банк. Или, может быть, Тихий все-таки испугается? Варвара сама не знала, чего хочет больше. Но выскажет все.

— Во-первых, я не собираюсь играть с тобой в отношения. Никаких больше свиданий-ресторанов-букетов. Никаких «мы встречаемся». И никаких давай «попробуем пожить вместе». Если ты меня любишь и я тебе нужна, Тихий — женись. Отныне я признаю только официально зарегистрированные отношения.

Он недолго помолчал. Потер правый висок. Вздохнул.

— Слушай, Варь, это как-то несерьезно…

— Кому не нравятся условия, тот может смело идти на хрен!

— Не, туда не пойду, я там был. Ничего интересного там нет. Слушай, я просто к тому, что… Во-первых, твой отец совершенно точно знает, что он моей тушкой имеет полное право распоряжаться по своему усмотрению. И если он захочет, чтобы я пошел с тобой в ЗАГС… а он может захотеть, как мне кажется… я Глебу Николаевичу ни словом не возражу. Как-никак он мне жизнь спас. А во-вторых, мой собственный батя там с утра полируют любимую икону, чтобы нас благословить на священный брачный союз. И потом, позже, он нас обязательно сам обвенчает — в этом я не сомневаюсь. Поэтому после двух солидных, уважаемых и умудренных жизнью людей ставить еще какие-то условия — это просто несерьезно, Варвара Глебовна. Там до тебя все решили уже.