Падение Рыжего Орка (СИ) - Волкова Дарья - Страница 43

Сначала его определили на полгода. Потом — продлили еще на полгода. Тихону там сказали тогда, что это родители настояли на продлении его пребывания в центре. Ну да, конечно. Так будет лучше. И не сказать, чтобы там, в центре, было так уж плохо. Внутри Тина было плохо. Очень. Он потом не любил вспоминать то время. Замороженный тогда был. Ничего не хотелось. Словно лишили его чего-то важного. Возможности дышать. Или любить. Быть с теми, кто был нужен. И кому не нужен оказался он сам.

Из реабилитационного центра Тихон вернулся домой. И понял, что может быть еще хуже, чем было там — когда вот глаза видишь. Эти глаза. Глаза родных, которые стыдятся тебя. Уже тогда его начало накрывать осознание собственной неправоты. Но Тихон был слишком молод, слишком озлоблен, чтобы дать этому осознанию прорасти в душе. И он ушел из дома — его приютил на пару месяцев тренер. За повесткой в армию Тихон Тихий пришел самолично, весьма ошарашив военкома.

С армией ему повезло — несмотря на год пребывания в реабилитационном центре его взяли во внутренние войска, в легендарный ОДОН — сыграло роль то, что он здоровый, крепкий, борец. Служил в Балашихе, сто десять километров всего до Коломны. Хотя Тихону на это было плевать — ощущение дома он сознательно вытравливал из себя. И, несмотря на то, что в армии было непросто, по сравнению с годом, проведенным в реабилитационном центре — даже хорошо. В смысле — нормально. Понятно. А еще он вырос, повзрослел и оброс шкурой. Теперь попробуй подступись.

После демобилизации Тин даже не показался в Коломне. Сразу в Москву. Там его уже ждал перебравшийся туда его бывший тренер. Там закрутились дела серьезнее и интереснее.

Его пристроили в состав охраны к представителю того непонятного сословия на стыке бизнеса и криминала, которое вылупилось тоже на стыке — тысячелетий, и цвело пышным цветом не одно десятилетие. Звали этого представителя Леонид Лидман, и рыбу он ловил в самых разных сферах, но официальным прикрытием служил ему ресторанный бизнес. Тихон в свите у Лидмана прижился. Выглядел Тин уже тогда весьма внушительно и даже угрожающе, одним лишь внешним видом отпугивал — тогда он брился налысо, как привык в армии, да и за время, проведенное там, еще больше оброс мускулатурой. И борцовские навыки никуда не делись. И хозяин был им доволен, и напарники. Только с оружием у Тихона никак не складывалось — несмотря на то, что выдали, и на стрельбище возили, и тренировался, и опыт армейский имелся приличный. А все равно, при мысли о том, что придется стрелять в живого человека — холодок пробегал. Руками как-то понятнее. Честнее.

Да только так и не пришлось Тихону выстрелить. Он оказался по другую сторону от ствола. Сам не понял, как это произошло. Сколько ни пытался потом восстановить в памяти последовательность событий — а все никак не получилось. Но судя по словам очевидцев — прикрыл он собой своего нанимателя. Принял предназначенную тому пулю. Сам Тихон не помнил ничего — ни как принял это решение, ни самого движения. Помнил почему-то только внезапную, острую, обжигающую боль в плече. И как пытался устоять на ногах. И как быстро намокала горячим футболка на груди. И крики, и еще выстрелы. Потом был провал. Потеря сознания от обильной кровопотери.

А потом он очнулся — уже совсем в другом месте. Он не знал этого места. Но оно долго преследовало его в ночных кошмарах. Какого-то хрена обезболивающее не подействовало. Ему вкололи два шприца, больше врач — если это был врач — не решился, сказал, что сердце может не выдержать. И плечо вскрыли так. Практически на живую. Тихона держали трое. В рот засунули кожаный ремень — чтобы приглушить крик. Тин хотел отключиться, мечтал об этом — чтобы потерять сознание, как это случилось после ранения. В конце концов это произошло — но уже когда все почти закончилось.

Несколько дней он провел в горячке и бреду, помнил только постоянную жажду, жар и уколы антибиотиков. И адскую боль в плече. И весь разгар событий тупо пропустил. Оказывается, встреча, на которой Тихон схлопотал пулю, была финалом долгой борьбы по дележу каких-то несмешных активов. Борьбу эту наниматель Тина проиграл. И почел за лучшее свалить из страны, спасая свою шкуру и то, что еще можно было спасти. И уже оттуда, из-за границы, из Хайфы, на имя Тихона Тихого службой доставки DHL пришел пухлый конверт. Тин, едва оправившийся после ранения, долго вчитывался и все никак не мог понять написанного. Пока умные люди из числа еще оставшихся в Москве подручных бывшего шефа не разъяснили.

Лидман оставил Тихону ресторан — тот самый, его гнездо, место сбора приближенных и не только. Хотя после того финального аккорда со стрельбой большая часть завсегдатаев либо спешно покинула столицу, либо переметнулась в стан врага, либо… либо что-то еще. В общем, ресторан остался без своих постоянных посетителей. Но это была недвижимость в центре Москвы. Это была золотая жила. Это была благодарность мальчишке Тину за спасение собственной жизни, цена за принятую пулю. У этих людей иногда бывали весьма своеобразные представления о порядочности. Да и не было у Лидмана уверенности в том, что в его положении ресторан, оставшийся в Москве — хоть сколько-нибудь ликвидный актив.

Тихон сидел, ошарашенный, в пустом зале за столиком своего… своего?!… ресторана. Вчитывался в который раз в документы, не понимая толком ничего. Как это? Да за что это ему? Зачем? И что теперь с этим делать? И неужели это все по-настоящему?!

Он сгреб со стола документы, отнес их в бывший кабинет Лидмана, убрал в сейф — код от него, в числе всего прочего, содержался в том пухлом пакете. И пошел на улицу. Голова гудела, плечо горело, он никак не мог осмыслить произошедшее. Тин не смотрел, куда шел. Но когда увидел, в кого врезался, и кто костерит его на чем свет стоит — расхохотался. Впрочем, когда его визави разглядел, кто это так придурочно ржет — присоединился к веселью. Надо же. Славка Ракитянский. Лет пять не виделись. Или больше. И как он его узнал? А ни черта не изменился. Все такой же вечно веселый идиот.

Рот у Славки как открылся — когда Тин отпер собственным ключом служебный вход ресторана — так и не закрывался долго. Пока Тихон рассказывал обо всех своих приключениях после той истории с колесами. Когда показывал документы на ресторан — Ракета не выдержал и тихо выругался.

— Ты везучий, мать твою, Тиныч!

Тин лишь недоверчиво хмыкнул. Сам он до сих пор не осознал — повезло ему или наоборот — жизнь очередной финт выкинула. Что ему теперь с этим рестораном делать? Да и вообще — а ну как «дружки» Лидмана явятся сюда? За каким-нибудь бесом.

— Что делать будешь? — деловито поинтересовался Ракитянский. Словно вчера расстались. Словно, как в школьные годы, закадычные друзья.

А что делать? Может, это шанс. Наконец-то — шанс. Что-то, что будет зависеть только от него. Нечто, что будет его и только его — Тихона Тихого. Как с чистого листа все начать. Что его ждет? Успех? Или поражение? Он никогда не узнает, пока не попробует. И Славку же он спустя столько лет именно сегодня не случайно встретил.

— Ресторан буду делать.

— А ты в этом разбираешься? — неуверенно спросил Ракета.

— Неа. А ты?

Ракитянский выразил свое отношение к ресторанному бизнесу громким фырканьем.

— Значит, будем разбираться, — пожал плечами Тихон, поморщился от боли и протянул товарищу детства руку. — Ты со мной?

Славян подкатил глаза под лоб и с видом «Где наша не пропадала» ответил на рукопожатие. Не случайно же он сегодня Тина встретил — спустя столько лет?

— Только имей в виду, — ткнул пальцем куда-то в угол листа. — Пока ты тут не распишешься, документы силы не имеют.

Тин, не замешкавшись ни на минуту, поставил свою закорючку там, куда тыкал Ракета. Он потом всегда так делал, потому что доверял Славке. Не зря же они встретились в тот день?

У одного на руках был свеженький, пахнущий типографской краской и чернилам, в бордовой обложке диплом бакалавра юриспруденции гражданско-правового профиля, у второго за плечами — реабилитационный центр для подростков и армия. Мозгов — примерно поровну у обоих, и с избытком. А еще — только молодостью дающаяся уверенность, что все у них получится. Что невозможного нет.