Цыганская невеста (СИ) - Лари Яна - Страница 10

Сбоку от забора бежит крутая тропинка, протоптанная мною же к глинистому обрыву. Отсюда по ночам открывается завораживающий вид: под ногами огни засыпающего города, над головой – звёзды. Мутные, как замерзшие слёзы. Одна из них срывается одновременно с брошенным вниз телефоном. А мне за нею страшно. Жить хочу.

– Рада! Вот ты где, дурында, – со смесью тревоги и облегчения окрикивает меня Нанэка. – Как чувствовала, что ты здесь отираешься. Всё, гонор показала, успокоилась, теперь домой пошли. И не реви мне, невеста с красным носом та ещё красота.

– Рада, пора выходить. От судьбы не убежишь, – прежде чем опустить мне на лицо фату, Дари пару секунд внимательно изучает платиновый кулон, спрятанный в ложбинке моей груди. – Красивый, не помню, чтобы видела его раньше.

– Берегла для особого случая.

– Половинка сердца... Не слишком ли легкомысленно для такого дня?

– В самый раз.

– Как знаешь. Главное помни, что лучше не злить жениха в день свадьбы.

Хоть я и накосячила капитально, но с головой ещё дружу, поэтому смиренно киваю:

– Помню.

Сестра лишь коротко хмыкает. Мне отлично понятен скрытый посыл прозвучавшего смешка: уж больно это стремление пренебречь массивным колье напоминает последний каприз перед казнью или прихоть влюблённой дурочки.

Но причина, побудившая меня заменить его подаренным Князевым кулоном, никак не связана с самим дарителем, скорее то дань потерянной свободе. Напоминание о времени, когда наивно верилось, что я вольна поступать как вздумается. Теперь мне даже вздохнуть спокойно не дают – Дари второй день ходит по пятам, оберегая то ли от возможного побега, то ли от происков Зары, наветов которой Нанэка в этот раз и слушать не стала.

В таком положении признаться в содеянном равно самоубийству. Родным проще свернуть мне шею, чем объяснить Золотарёвым причину внезапного отказа. И, если помолвки они ещё могли избежать, запросив неподъемный выкуп, то свадьбу остановит только правда. Правда, которая погубит будущее всей семьи, ведь подобный позор не содрать даже с кожей.

Тем временем Дари кивает в сторону окна.

– Рада, ты бы хоть улыбнулась. Глянь, сколько народа собралось у ворот, чтобы пожелать вам счастья.

– Можно подумать кому-то есть дело до её улыбок, – закатывает глаза Зара, порывисто убирая за спину волнистые волосы. Девушка разряжена так, что я в своём лаконичном платье выгляжу рядом с ней как бледная поганка. – Все эти поздравления не больше, чем предлог. Поверь, людей волнует только два вопроса: сколько отвалили Золотарёвы за её честь, и есть ли она у самой невесты. А, Рада, что скажешь – не подведёшь? Мне бы на твоём месте тоже не улыбалось.

– Тебе на её месте и не быть, – холодно констатирует Дари, заставляя младшую сестру выразительно фыркнуть и с нескрываемым раздражением передёрнуть плечами, словно отряхиваясь от подтекста язвительных слов.

Я вяло улыбаюсь своей заступнице, чувствуя, как волнами накатывает апатия.

Сил нет даже на то, чтобы выразить ей благодарность, потому что все мысли заняты вопросом, как выпутаться из сложившейся ситуации. Точнее должны быть заняты, однако пришла пора признать, что любой мой поступок аукнется плачевно. Остаётся лишь плыть по течению, уповая на гипотетическое чудо. Или внезапный конец света. Или...

Нет, на неопытность Драгоша надеяться абсурдно.

– Я бы поменялась местами, – всё же бормочу, оборачиваясь к окну, за которым действительно собрался полный двор зевак. В пёстрой толпе глаза мгновенно находят, а затем намертво прикипают к силуэту молодого мужчины от чьего решения зависит моя дальнейшая участь.

Драгомир стоит в компании друзей. Статный, в строгом костюме – до дрожи в поджилках, до мурашек на коже бескомпромиссный. Чужой. Со стороны он выглядит спокойным, полностью владеющим ситуацией, если, конечно, не обращать внимания на побелевшие пальцы, тисками сжимающие букет невесты, и упрямый плотно сжатый рот.

"Есть ли шанс с таким договориться?" – спрашиваю саму себя, отчего внутренний голос дребезжит надрывным смехом. Что я такого могу предложить этому зверёнышу, возможно убийце, чего бы он и сам не мог заполучить?

Уважение? Так ни одна цыганка никогда не станет перечить мужчине, не повысит голос, не вступит в мужской разговор, пока к ней не обратятся. Для нас недопустимо опозорить супруга при посторонних или, не дай бог, указать ему как себя вести.

Преданность? Тоже не диво. О целомудрии цыганок ходят легенды, и беречь честь семьи едва ли не главная наша обязанность. Это у мужчины верность выражена финансово: можно изменять сколько угодно, главное стабильно обеспечивать семью.

Любовь? А кому она нужна?

Несмотря на то, что время вносит свои коррективы в устоявшиеся традиции, никто у нас не женится и не выходит замуж по любви, как раньше, так и сейчас. Если говорить словами Нанэки – главное, чтоб деньги к деньгам, а там стерпится.

Мало того, на сегодняшний день я умудрилась облажаться по всем трём пунктам. Первый – нахамив на рынке, второй – не оттолкнув Пашу, а третий... даже пожелай того Драгош, любви не получится. Одно его имя вызывает во мне страх и невыносимую унизительную робость.

– Пора.

Дари берёт меня под локоть, и я в который раз морщусь, глядя на свои руки унизанные массивными браслетами. Стоит признать выглядят они символично: как тяжёлые, вычурные кандалы, надетые по строгому указанию отца.

Всё-таки образ цыганской невесты не допускает компромиссов, минимализма и скромности, а значит моё простое с виду платье, купленное по принципу "заверните самое дорогое", вне всякого сомнения вызовет у окружающих шёпот недоумения. На нём ни кристаллов, ни пышной драпировки, ни золотого тиснения. Никто здесь не оценит по достоинству нежную ручную вышивку и элегантность А-силуэта – одобрят только эти треклятые браслеты.

Выйдя на крыльцо, я обвожу рассеянным взглядом присутствующих. Чуть дольше задерживаюсь на приёмной матери, нервно мнущей праздничный передник. Она стоит неподалёку, поэтому мне отлично видно с каким неодобрением воспринят свадебный наряд, ведь из-за спешки Нанэка не успела лично проконтролировать его покупку. Понадеялась на Дари, а та вдруг взяла да и поддержала мой бунтарский выбор.

Секунда, вторая, затем под вступительную дробь заигравшего марша, гости взрываются громкими криками на родном диалекте, так как в особо торжественные моменты привычная для нас русская речь частенько отходит на второй план.

– Те авен бахтале, зурале!*

– Те траин лэ тэрне жи анде-к шэл бэрш!*

Под звуки фанфар Драгомир медленно движется к украшенному искусственными цветами крыльцу, и с каждым его шагом я чувствую, как ужас всё туже стягивает мышцы, а воздух будто не доходит до лёгких.

– Те авес бахтали,* – произносит он спокойно глубоким голосом, протягивая нежный букет из белых фрезий, а взгляд его воровато скользит по моему лицу.

Согласно обычаю, нам нельзя смотреть друг на друга или проявлять какие-либо чувства, возбраняется даже вежливый разговор, тем не менее, Драгош почему-то решил пренебречь этим запретом, что выглядит вдвойне поразительно с оглядкой на строгие устои его семьи.

Молчание с момента начала свадьбы – знак моей покорности и порядочности. Да то ли в глубине души мне не хочется кому-либо покоряться, то ли порядочность поздновато разменивать, но я дерзко размыкаю губы, набирая в лёгкие немного лишнего воздуха. Лишнего – потому что он пропитан его духами: холодными, чуть горьковатыми. Запахом человека, который привык добиваться своего.

– Те авес и ту,* – шепчу после небольшой заминки, ругая про себя высокий рост жениха, что скрадывает солнечный свет, вынуждая сердце биться так же хаотично, как в нашу прошлую встречу, на рынке.

Широкая атласная лента, оплетающая стебли цветов, хранит тепло чужих пальцев, тревожа неотвязной мыслью, что всего через пару часов мне уже не удастся избежать их прикосновений. Всё предрешено. Каким бы жестоким ни был Драгош, каким бы ненавистным не представлялся, он мой единственный шанс отвести позор от близких. Угораздило же оказаться в ситуации, когда личный кошмар стал единственным союзником.