Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика - Страница 24

Ожидание равносильно пытке. Всегда. Но сейчас она казалась особо изощренной. Я понимал, что просто присутствую, от меня ничего не зависит. Ничего не изменится, если я уйду, лягу спать в своей каюте. Но неумолимо казалось, что все пойдет прахом, если я выйду хотя бы на секунду. Какое-то дремучее суеверие, которое оказалось сильнее меня.

Я взглянул на таймер — прошло четыре часа. Стояла глубокая ночь. А шкала не двигалась… Толстяк сидел за столом, пил чай из стеклянного стакана. Я поймал его взгляд:

— По-прежнему без изменений?

Зорон-Ат лишь кивнул. Я закурил, меня чудовищно клонило в сон.

Шкала застыла на отметке в одиннадцать процентов еще два часа назад, словно приклеенная. Колба в держателе по-прежнему вращалась, писк не умолкал, но процесс не прогрессировал. И это беспокоило. Очень беспокоило. Я ждал пересечения отметки в тридцать процентов. Толстяк мог врать, ошибаться, заблуждаться, но я цеплялся за его слова.

Дверь содрогнулась, зашипела. Раздался стук каблуков. Я прекрасно знал эти шаги. Как и Абир-Тана, я всегда узнавал Кьяру по шагам. Ее каблуки издавали характерный звук с проскальзыванием, когда она крутила задом, будто он был грузиком маятника. Она сделала несколько шагов, окинула взглядом лабораторию. Какое-то время пристально смотрела на шкалу, и по ее лицу пробежала едва заметная тень.

Кьяра будто очнулась. Уголки губ приподнялись, глаза сверкнули:

— Зорон-Ат, вы держите его превосходительство в заложниках?

Толстяк неохотно поднял голову:

— Это не входит в мои полномочия.

Кьяра  фыркнула, медленно направилась ко мне, лениво покачивая бедрами. Соблазняла. Она опустилась на корточки у кушетки, погладила мою руку:

— Порой мне кажется, что ты сошел с ума… Я ждала тебя.

Ей было плевать на присутствие Зорон-Ата. Кажется, если бы я захотел, она без колебаний оголилась бы прямо здесь. Она вела себя неподобающе, но это давно никого не смущало.

Я не ответил.

Она положила руку мне в пах, поглаживала через плотную ткань:

— Тебе нужно отдохнуть, Нор. В последние дни ты сам не свой. И этот кошмар той ночью. Ты почти не спал. Я хочу снять это напряжение.

Кьяра едва не ложилась на меня. С надеждой заглядывала в глаза, облизывала красные глянцевые губы. Я был усталый, разбитый, напряженный. Мне было не до этого, но под ее теплыми пальцами ощутимо подрагивало, тяжелело. Я перехватил ее руку, отвел:

— Не сейчас.

— Почему?

— Я обязан объяснять?

Она с сожалением покачала головой:

— Кто я такая, чтобы ты мне что-то объяснял… Ты каждый раз на что-то надеешься. А потом неизменно разочаровываешься… Мне больно смотреть на эти мучения. Давно бы оставить эту идею.

Она вдруг поднялась, будто испугалась, что сказала что-то  лишнее. Я пристально посмотрел на нее:

— Ты была бы довольна?

Кьяра какое-то время молчала, будто не знала, что ответить. Наконец, повернулась:

— Я была бы довольна, если бы ты не терзался. Доброй ночи.

Она развернулась и поспешно вышла прежде, чем я успел ее прогнать. Предчувствовала. Но ее слова… Я был почти уверен, что дверь тогда открыла именно она. Она боится, что станет ненужной, как только вернется Этери. Но она слишком мало знала.

Я заложил руки за голову, долго смотрел в проклепанный потолок. Слушал писк датчиков. В голове было пусто, будто начисто вымели метлой. Две почти бессонные ночи… Третья давала о себе знать. Надбровья будто наливались свинцом, давили на глаза. Я прикрыл веки, стараясь расслабиться, разогнать напряжение. Сам не заметил, как заснул.

— Мой карнех, — толстяк тряс меня за плечо.

Я резко открыл глаза, инстинктивно схватил чужую руку и сжал пальцы на запястье. Через мгновение опомнился, отпустил:

— Говори.

Зорон-Ат нервно обтер потное лицо салфеткой:

— Ваше превосходительство, вымещение завершено.

Я сел рывком. Не отрывал глаз от потного лица толстяка:

— Повтори.

Он кивал. Мелко, часто. В глазах застыло какое-то безумие, перемешанное с паникой.

— Кажется, все удалось…

Я поднялся на ноги, смотрел на него сверху вниз:

— Кажется? Что ты несешь? Что значит «кажется»?

Зорон-Ат попятился. На щеках выступили розовые пятна.

— Я никогда не участвовал в процессе, ваше превосходительство. Я знаком с ним лишь в теории…

Хотелось вновь схватить его за китель, тряхнуть. Но я сдержался. Этот ланцетник не понимал всю важность ситуации. Или не хотел понимать. Я утер лицо ладонями, прочесал пальцами волосы. Невыносимо хотелось пить. Я огляделся в поисках кувшина, кивнул Зорону:

— Дай воды.

Он метнулся к столику с колпаком у медицинского кейса, налил в бокал и подал дрожащей рукой. Жидкость плескалась так, что залила его рукав. Я выхватил бокал, опрокинул в горло содержимое. В воде попадалось мелкое крошево льда.

Стало лучше. Только теперь я заметил, что в огромные иллюминаторы вливался дневной свет, будто наполнял пространство воздухом, объемом. Я взглянул на часы: без четверти двенадцать. Не помню, когда я в последний раз столько спал… И никто не потревожил… Вероятно, Пруст никого не пропускал. Мальчишка далеко пойдет. Не смертельно: Абир-Тан в состоянии решить все текущие вопросы без меня. Даже если нажрался.

Я посмотрел на висящую в воздухе шкалу. Только сейчас осознал, что писк прекратился. Таймер замер. Шкала прогресса была полностью синей. На все сто процентов.

Я напряженно ловил взгляд Зорон-Ата:

— Ну?

Он молчал, лишь облизывал губы. Высовывал язык, как змея.

— Что с телом? Она жива?

Толстяк предусмотрительно отошел на несколько шагов:

— Пульс нитевидный. Температура тела ниже критической отметки.

— Что это значит?

Я уже чувствовал, как по венам разливалась лава. Под кожей пекло, лихорадило. Зорон-Ат сказал лишь о том, что вымещение завершено. Формально процесс окончен, но это не дает гарантий, что девчонка выжила.

Я сделал шаг к толстяку, и он тут же выставил панель с индикаторами, чтобы отгородиться. Боялся, сукин сын! Он сам не знал!

Я сцепил зубы, чтобы не сорваться, шумно дышал:

— Она жива?

Зорон мучительно сглотнул:

— По медицинским показателям — нет. Но приборы фиксируют мозговую деятельность. Согласно научному исследованию Камир-Гана, который провел два результативных вымещения, это состояние является нормой,  и жизнедеятельность донорского тела возобновится через несколько часов. — Он помедлил, попятился еще на несколько шагов и опустил голову: — Если за это время не произойдет отторжение…

Я на миг потерялся во времени и пространстве. Будто оказался в черной глубине космоса, лишенного звезд. Ослеп и оглох.

— Ты не говорил об этом! — Я так стиснул зубы, что поплыло перед глазами. — Ты никогда не говорил об отторжении, сукин ты сын!

— Говорить об этом раньше было совершенно беспочвенно… — он произнес это так буднично, будто я спрашивал о погоде.

— Что это значит?

— Здесь три варианта, мой карнех. — Голос ланцетника вдруг окреп, когда он начал вещать о своих научных теориях. Он будто на глазах обрел значимость. — Первый: пересаженная сущность заякорится в теле, и все завершится так, как должно. Второй: сущность не сумеет закрепиться, и отторгнется. Чем в этом случае станет донорское тело, доподлинно не известно.

Он замолчал, сделал вид, что занят показаниями приборов.

— А третий? Третий вариант?

Толстяк нервно переваливался с пятки на носок:

— А третий… Мы теряем и тело и сущность. Если гибнет физическое тело, сущность гибнет вместе с ним.

Я вновь онемел. Какое-то время стоял бездумно, чувствуя, как клокочет внутри. Наконец, посмотрел на держатель метатора. Колба больше не вращалась, не исходила светом. Она…

Я кинулся к прибору, взглянуть поближе. Колба была совершенно пуста и чиста, будто только что вышла с конвейера. Я протянул руку, но толстяк остановил:

— Не трогайте, ваше превосходительство. Я не уверен, что сейчас это можно сделать. Там могут остаться пары.