Переполох на Буяне - Голотвина Ольга - Страница 3

Пока птица, соблазнившись на «цып-цып-цып», уплетала угли с поставленного в стороне блюда, богатырь опустошил ковш – и замер в горестном изумлении:

– Эх… стерва жареная, все-таки прожгла изнутри ковш-то! Не починим мы катапульту до приезда Кощея, не успеем! Снимет он нам с плеч буйны головушки!

Василисе понравилось давать взрослому человеку советы, да к тому же захотелось внести свою долю в кружащийся вокруг кавардак. Она предложила:

– А давай, дядечка, я в леске цветов нарву, побольше венков совью. Мы венки тут развесим, вроде как для красоты, вот порча и не видна будет.

– Ай да Василиса! – просиял богатырь. – Малая, а уже премудрая! Делай, девонька!

Набрав полный передник цветов, Василиса уселась у ворот, неподалеку от берега. Руки ловко сплетали стебли, а глаза глядели в распахнутые ворота на то, как Первый отлавливает богатырей, которые не приводят в порядок Детинец:

– Что делаете, парни? Ах, ничего? Так делайте быстрее – и живо сюда, к воде. Буду прививать вам любовь к строю и бою. До самой темноты буду прививать, пока не полюбите! Не хотите жить как уважаемые люди – будете жить по уставу!

Василиса не могла наглядеться на Первого. Был он сейчас очень похож на Черномора, хоть и моложе: та же поза (ладони заложены за пояс), тот же разворот могучих плеч, тот же орлиный взор, та же манера разговаривать:

– А ну, в воду зашли – из воды вышли! Да не как попало, а чредой! И бегом! Пятнадцатый, чего плетешься? Я ему сказал «бегом», а он как шел, так и шлет! Эх, Пятнадцатый! Ты мне это кончай, не начиная! Был бы я Черномором – шарахнул бы тебя об дуб так, чтоб кирпичи полетели!.. Так, всем стоять! Задаю вопрос: что делать, если у тебя в бою кончились стрелы?

– Отберу колчан у противника!

– Шестой, неверно! А ежели у него тоже стрелы кончились? Нет, надо продолжать стрелять, чтобы ввести супостата в заблуждение!.. Ладно, отрабатываем наступление. Ворог – во-он в том деревянном ивняке! А ну, бегом шагом марш!..

Поужинала Василиса в трапезной вместе с богатырями. Наелась каши и похлебки с курятиной. А когда почти стемнело, растворились двери терема, вышел Черномор, осунувшийся, усталый, но очень довольный. Гаркнул на весь Детинец:

– Эй, дружина моя верная! Посулила Яга Велесовна на то место, где стена должна быть, навести морок. Вид будет такой, словно стена стоит, как ей уставом велено. Но чтоб получилось то колдовство, никто из вас на него глазеть не должен. Кто лишнее увидит, тот ослепнет. А потому всем отбой! И чтоб из избы никому до рассвета не высовываться!

Вслед за Черномором на крыльцо вышла Яга – тоже усталая, но веселая и словно помолодевшая.

Василиса к ней подошла, спросила тихонько:

– Бабушка, и впрямь никому видеть нельзя, как ты чары творишь? Ослепнуть можно?

Яга Велесовна ответила так же тихо:

– Я нарочно зевак разогнала. Ежели у меня ничего не получится, то сможем потихоньку удрать, не пришибут нас богатыри…

А потом сидела Василиса в ночи у костерка, глядела, как зеленым звериным огнем горят из мрака глаза Яги, и запоминала несущиеся из тьмы слова:

– Две сестры – заря вечерняя да заря утренняя, да братец их – мрак полночный! Вы сходитесь ко мне, Яге, Велесовой дочери, верой служить да работу исполнять! Ты, заря вечерняя, луну тучей занавесь! Ты, заря утренняя, буйный ветер уйми! А ты, мрак ночной, брат старшой, морок завей-сплети, людям очи отведи. Чтоб не видел правды ни стар, ни млад, ни сам Кощей!..

А наутро вся дружина с восхищением глядела на стену из потемневших от времени дубовых бревен, что замыкала ограду вкруг Детинца. Только Тридцать Третий сердито бубнил, что за подобный обман Кощей всех покрошит в капусту. Но его никто не слушал.

– Долго морок продержится? – спросил Ягу довольный Черномор.

– Доколе человек или зверь сквозь эту стену не пройдет.

Черный с серебряными кистями ковер-самолет мягко приземлился у распахнутых ворот. Тут же грянули на балалайках леший с лешачатами. Музыке ответил с моря хор русалок – они пели величальную дорогому гостю.

Ни один мускул не дрогнул на лице Кощея. Он стоял на ковре, высокий, худой, в вороненых латах. Лысую голову венчала черная корона. Лик казался мертвым, а глазницы полны были кипящим алым огнем.

Сойдя с ковра, он молча двинулся в ворота мимо выстроенных в почетном карауле дружинников. Длинный меч в серебряных ножнах концом чертил линию по земле.

Дойдя до жилой избы, гость поднял огненный взор и прочел надпись на свежевыкрашенной стене.

Наступила страшная тишина. Оборвалась музыка. Даже русалки в море почуяли неладное и умолкли.

– Ждали, стало быть, – негромко, хрипловато произнес Кощей. Каждое его тихое слово прокатилось по Детинцу и было услышано всеми. – И кто же предупредил? Яга, ты?

– Ну, я, – вынырнула из задних рядов старуха. – Уж больно любопытно было смотреть, как они тебя, Кощеюшка, до обморока уважают.

Яга держалась хоть и учтиво, но без подобострастия. Видно было, что говорит она не с грозным повелителем, а со старым приятелем – от которого, впрочем, могла и крепко схлопотать.

Не ответив ей, Кощей ровным шагом двинулся дальше. Проходя мимо крыльца гостевого терема, он носком блестящего сапога чуть тронул цветущий куст змееголовки. Куст послушно брякнулся в пыль.

Сзади кто-то негромко охнул. Кощей не обернулся. Его взгляд скользнул по увитой цветочными гирляндами катапульте. Василиса от волнения забыла дышать, но Кощей молча проследовал дальше. Дружина следовала за ним очень тихо, чуть ли не на цыпочках.

Над распахнутыми настежь дверями трапезной протянулась полоса белой материи с нарисованными на ней черными черепами, мечами, скрещенными костями, а также надписью, старательно выведенной: «Дорогой Кощея – в темное будущее!» (Василиса, которая вызнала уже все тайны острова Буяна, ухмыльнулась: была та нарядная ткань портянками, выстиранными, накрахмаленными и сшитыми вместе.)

Летел навстречу гостю дух аппетитный, наваристый. Здешние домовые, собравшись все втроем, всю ночь жарили, парили, варили да в горшках томили, а поутру на блюдах яства раскладывали. Хоть своего Кощея-батюшку принять, хоть заморских царей да королей – стыдно не будет!

У дверей Кощея встречали две русалки, Дунька да Манька, в чистых сарафанах, в венках из водорослей зеленых. Вдвоем они держали большущий поднос с хлебом-солью.

– А пожалуй, сокол ты наш, на пир, на весельице, – хором сказали русалки. – Хлеба-соли нашей отведай, медами да винами запей!

Кощей не бросил на русалок и взгляда. Его внимание устремлено было на небольшой хлипкий сарайчик возле трапезной. Неприметный такой сарайчик, скромный, да еще и бочкой заслоненный…

Не убыстряя шага, Кощей подошел к сарайчику, пинком отшвырнул бочку, вторым пинком вышиб дверь.

Всем взорам открылась странная штуковина, состоящая из витых трубок. Из штуковины капала в подставленную миску прозрачная жидкость.

Рядом со штуковиной сидел Баюн и грыз окорок. Увидав воина в черных доспехах, кот поперхнулся, выронил окорок и заголосил:

– Цыц, – тихо сказал Кощей, и кот заткнулся посреди фразы.

Кощей повел огненным оком на трубки и капающую из них жидкость:

– Это что?

Тут же пред начальственным взором возник лобастый, с умными глазами богатырь. (Василиса знала уже, что это Второй.) Вытянулся в струнку, браво доложил:

– Так что, Кощей-батюшка, новое оружие разрабатываем. На страх супостату. Пока не работает в полную силу, потому и не доложили.

Кощей протянул руку. Закатившаяся в угол серебряная чарка взлетела на воздух, зачерпнула из миски прозрачную влагу, подлетела к Кощею и легла в ладонь. Гость опрокинул чарку в рот. Губы его тронула… нет, не улыбка, лишь намек на улыбку. Он сказал серьезно, без гнева: