Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони - Страница 76

Мы достигли аллеи дворца и скоро были у подъезда.

Когда раздался на песке звук шагов, Зант выскочил к нам навстречу.

– Слава Богу, вы невредимы! – вскричал он.

– Видели ли вы кого-нибудь из них?

– Кого? – спросил я, сходя с лошади.

Он отвел нас в сторону, чтобы конюха не могли слышать.

– Милый мой, – сказал он мне, – вы не должны выезжать отсюда иначе, как в сопровождении человек шести. Вы знаете между нашими молодыми людьми высокого молодца по имени Берненштейна?

Я знал его. Он был красивый, рослый, белокурый молодой человек, приблизительно одного роста со мной.

– Он лежит теперь наверху, с пулей в руке!

– Неужели?

– После обеда он пошел побродить один и забрел в лес миль около двух отсюда; тут ему показалось, что он видит за деревьями трех людей, причем один из них навел на него свое ружье. С ним не было оружия, и он бросился бежать назад к дому. Но один из инх выстрелил и попал в него, так что Берненштейн с большим трудом достиг дома и здесь лишился чувств. К счастью, они побоялись преследовать его ближе к нам.

Он остановился и прибавил:

– Милый мой, пуля была предназначена для вас!

– Очень вероятно, – отвечал я, – и эта первая кровь пусть падет на брата Майкла!

– Хотел бы я знать, кто были эти три человека? – сказал Фриц.

– Поверьте, Зант, – заметил я, – я выезжал сегодня вечером недаром, как увидите. Но теперь у меня новая мысль!

– Какая?

– Вот какая, – отвечал я. – Плохо я отплачу за великие почести, которые Руритания оказала мне, если уеду отсюда, оставив в живых хоть одного из Шестерки… и, с помощью Божией, надеюсь ни одного не оставить!

И на это Зант пожал мне руку.

В то утро, которое следовало за днем, когда я поклялся уничтожить всю Шестерку, я отдал нужные приказания и затем стал отдыхать с удовольствием, не испытанным мною довольно давно. Я действовал: занятия, хотя не могли вылечить от любви, служили мне наркотиком; Зант, которого разбирало нетерпение, дивился, видя меня лежащим в кресле на солнечном припеке, слушающим одного из наших приятелей, который мягким голосом пел мне любовные песни и нагонял на меня приятную грусть. В таком состоянии находился я, когда Руперт Гентцау, который не боялся ни черта, ни людей, и проехал по всему поместью, как по Стрельзаускому парку, – хотя каждое дерево могло скрывать врага, – галопом подскакал к тому месту, где я лежал; кланяясь с насмешливой почтительностью, он просил меня принять его наедине, чтобы он мог передать мне послание от герцога Стрельзауского. Я отослал своих приближенных, и он сказал, садясь рядом со мной:

– По-видимому, король влюблен?

– Но мало дорожит жизнью, милорд! – отвечал я, улыбаясь.

– Это хорошо, – возразил он. – Послушайте, мы одни, Рассендиль!

Я сел и выпрямился.

– Что случилось? – спросил он.

– Я хотел позвать кого-нибудь, чтоб вам подали вашу лошадь, милорд. Если вы не умеете говорить с королем, мой брат должен найти другого посла!

– К чему продолжать эту комедию? – спросил он, небрежно сметая перчаткой пыль со своего сапога.

– Потому что она еще не кончена; а пока я выбираю сам себе имя!

– Пусть будет так! Но я говорил, любя вас; уверяю вас, вы приходитесь мне по сердцу.

– Если отложить в сторону правдивость, – отвечал я, – может быть, и так. Хотя я твердо держу обещания, данные мужчинам, и уважаю честь женщин. Может быть, оно и так, милорд.

Он метнул на меня взгляд – взгляд, полный гнева.

– Умерла ли ваша мать? – спросил я.

– Да, она умерла.

– Она может благодарить за это Бога, – сказал я и слышал, как он вполголоса обругал меня. – Что ж, в чем заключается послание? – продолжал я.

Я задел его за живое, так как весь свет знал, что он разбил сердце своей матери и населил ее дом своими любовницами; его веселость на минуту исчезла.

– Герцог предлагает вам более, чем бы предложил я, – заговорил он. – Мое предложение заключалось в петле для вас, государь. Но он предлагает вам охранную грамоту через границу и миллион крон!

– Если я должен выбирать, милорд, то, признаюсь, мне более нравится ваше предложение!

– Вы отказываете?

– Конечно!

– Я предсказал Майклу, что вы откажетесь! – и негодяй, которому снова вернулось хорошее расположение духа, наградил меня своей лучезарной улыбкой. – Между нами, – продолжал он, – Майкл не понимает благородного человека!

Я стал смеяться.

– А вы? – спросил я.

– О, я понимаю, – отвечал он. – Итак, пусть будет петля!

– Мне жаль, что вы не доживете, чтобы посмотреть на нее! – заметил я.

– Неужели его величество делает честь и питает ко мне особенную неприязнь?

– Мне жаль, что вы не старше хоть на несколько лет!

– Бог дает годы, а черт удачу! – засмеялся он. – Я сумею постоять за себя!

– Как поживает ваш пленник? – спросил я.

– Кор?…

– Ваш пленник?

– Я забыл о вашем желании, государь. Он жив!

Он встал; я последовал его примеру. Потом, улыбаясь, он сказал:

– А хорошенькая принцесса? Бьюсь об заклад, что будущий Эльфберг родится рыжим, хоть Черный Майкл и будет называться его отцом!

Я кинулся к нему, сжимая кулаки. Он ни на шаг не отступил, и его губы тронула наглая усмешка.

– Ступайте, пока целы! – пробормотал я.

Он сторицей отплатил мне за мой намек о его матери.

Тут произошла самая дерзкая вещь, которую я когда-либо видел. Мои друзья стояли шагах в тридцати от нас. Руперт крикнул конюху подать ему лошадь и отпустил его, наградивши его кроной. Лошадь стояла рядом с ним. Я стоял неподвижно, не подозревая ничего. Руперт сделал движение, чтобы сесть в седло; потом он внезапно повернулся ко мне, держа левую руку у пояса и протягивая мне правую.

– Прощайте! – сказал он.

Я поклонился и поступил так, как он предвидел, закинул руки за спину. Быстрее мысли его левая рука поднялась надо мной, и небольшой кинжал сверкнул в воздухе; он поразил меня в левое плечо – не отклонись я, и он попал бы в сердце. Я отшатнулся с громким криком. Не трогая стремя, он вскочил на лошадь и пустился, как стрела, преследуемый криками и выстрелами; последние были так же бесполезны, как и первые; а я упал в кресло, теряя много крови и следя за тем, как дьявольский мальчишка исчезал в длинной аллее. Мои друзья окружили меня, и я лишился чувств.

Вероятно, меня уложили в постель, и я лежал в бессознании или в полусознании несколько часов; была уже ночь, когда я совершенно пришел в себя и увидел Фрица. Я чувствовал себя слабым и утомленным, но он старался ободрить меня, говоря, что рана моя скоро заживет, а что пока все идет хорошо, так как Иоганн попал в ловушку, которую мы ему расставили, и теперь находится в нашей власти.

– Странно то, – продолжал Фриц, – что, как мне кажется, он не особенно жалеет, что очутился здесь. Он, по-видимому, думает, что когда Черный Майкл совершит переворот, свидетели того, как он его произведет, исключая, конечно, Шестерки, получат плохую награду.

Эта мысль доказывала большую проницательность в нашем пленнике, что дало мне надежду на его помощь. Я приказал привести его немедленно ко мне. Зант привел его и посадил на стул рядом с моей кроватью. Он хмурился и, видимо, трусил; сказать правду, после подвига Руперта у нас также явились опасения, и, если он старался стоять подальше от страшного револьвера Занта, Зант держал его как можно дальше от меня. Поэтому, когда он вошел, руки его были связаны, но я приказал развязать их.

Не стоит упоминать о тех наградах и средствах безопасности, которые мы обещали этому человеку; все мы с честью сдержали, так что он теперь живет в довольстве (я не имею права сказать, где); мы почувствовали облегчение, когда узнали, что он человек не злой, но слабый и действовал в этом деле скорее из страха перед своим братом Максом и герцогом, чем из преданности к самому делу. Но он сумел убедить всех в своей верности; хотя он не участвовал в их тайных советах, его знания их распоряжений в замке могли раскрыть перед нами все подробности заговора. И вот вкратце в чем они состоят.