Загадка загадочной загадки (СИ) - Чернов Василий - Страница 2

— Ванечка, зачем ты встал? — голос за спиной заставил вздрогнуть.

— Да я это… Одеться хотел, участковая же придёт.

Вот почему педиатр, оказывается — Ванечка явно несовершеннолетний. А женщина тогда вполне может быть Ванечкиной мамой, и из этого следует, что «папа в командировке» — это Ванечкин папа, а не её. Вроде логично.

— Ох, горе моё, — пробормотала возможная мама, протискиваясь мимо меня к шкафу. Оттуда она достала спортивные штаны и белую футболку. — На, надевай и ложись снова. Есть точно не хочешь?

— Ну можно, — неуверенно сказал я. Есть не хотелось, но вдруг бы отказ выглядел подозрительно?

— Сейчас принесу, — обрадовалась женщина и поспешно вышла. На этот раз дверь она не закрыла, и я выглянул в коридор.

Планировка квартиры была мне незнакома — справа в конце коридора была видна прихожая и входная дверь, прямо напротив моей — ещё одна дверь, а налево коридор загибался, и что там за углом располагалось, было не понятно. Оттуда как раз раздалось звяканье посуды, значит, кухня точно там. Всё так же держа в руках штаны с футболкой, я осторожно заглянул за угол. Так, вот эти узкие двери — явно ванна с туалетом. Я потянул первую на себя — упс, не угадал — это кладовка: какие-то коробки, на переднем плане вёдра и веники. Я быстренько захлопнул её, и потянул следующую — ага, ванная, отлично.

Я снова завис перед своим отражением, но сразу отдернул себя — пока не время, надо составить картину целиком, подробности потом. В стаканчике на зеркале две зубные щётки, обе сухие. И какая из них моя? Блин, а зубы-то почистить хочется. Я оскалился в зеркало — хорошие зубы — ровные и белые. Ладно, после еды. На стиральной машине (ого, «Вятка-автомат-12», неужто действующая?) — таз с сухим бельём, видимо, для глажки. Верёвки над ванной — прошлый век, опускающиеся сушилки куда удобней.

Я не увидел полотенец, кроме маленького для рук, и поэтому решил пока душ не принимать, а просто умылся над раковиной, уделив особое внимание вонючим подмышкам. Надел, наконец, выданную одежду — футболка нормально подошла, а вот штаны оказались мало того, что коротки, так ещё и жутко растянуты в коленях, не говоря уж о том, что были слишком тёплыми для домашних.

Покончив с водными процедурами, я посетил ещё и туалет, где висящий выше моего роста бачок с цепочкой слива произвел на меня неизгладимое впечатление. Вспомнился фильм «Стиляги», там такой же был.

А странная квартира, можно музей советского быта открывать.

Женщина-возможно-мама как раз несла понос в комнату, когда я вышел.

— Как ты? Голова не кружится? Иди ложись скорее.

— Вроде нормально, — неуверенно ответил я. Может, действительно притвориться больным? А то начнёт лезть с разговорами, спалит на раз. — Так, голова немного побаливает. И слабость.

— Ложись, ложись. Слабость от голода может быть. Покушай.

Я сел в кровати, она вместо салфетки укрыла мне колени полотенцем и подала миску с куриным супом. Вкусно! Я съел всё, хотя голода и не ощущал.

— Спасибо!

— На здоровье, сыночек!

Всё-таки мама… Ой-ой. Точно нельзя признаваться, что тело её Ванечки занято теперь… э-э… мною. Не могу вспомнить, как меня зовут на самом деле. Надо подумать, как быть — она же меня на мах раскусит! Необходимо хоть что-то узнать о Ванечке. Надеюсь, у него фейс ай ди или отпечаток, и графический ключ сбрасывать не придётся.

— Мам, а где мой телефон? Что-то не вижу.

— В смысле — где? В гостиной телефон, до сюда провод всё равно не дотягивается. А второй аппарат мы и не распаковывали ещё, забыл, что ли? А кому это ты звонить собрался?

— Провод? — тупо переспросил я, проигнорировав последний вопрос.

Мама обеспокоилась.

— Так тут розетки телефонной ведь нет, ты что, правда забыл? Ванечка…

— «Телефонной розетки?!!» — я еле успел подавить вопль, пришлось имитировать кашель. До меня начало доходить. Боже, боже, куда я попал! Или правильнее спросить — в когда я попал?

— Ах да, точно, — промямлил я. — Слушай, мам, а число сегодня какое?

— Тринадцатое, среда. Или нет, четырнадцатое уже.

— А не пятнадцатое? — подыграл я, для правдоподобия добавил. — У меня ощущение, что я больше суток спал.

— Фу, запутал, сейчас проверю, — нахмурившись, мама вышла, а я подошёл к окну. Зелень деревьев было видно и так, но я жаждал подробностей.

А высоко тут, этаж восьмой-девятый, если не выше. Окно выходило во двор, раскидистые тополя закрывали обзор, но вроде детская площадка есть, и ряд гаражей, что ли, виднеется. Листья на деревьях большие, лето, значит. Тем лучше, у Ванечки каникулы должны быть, а там уж мало ли кто как изменился за лето.

Ох, я так рассуждаю, будто навсегда уже тут остаюсь. Может, есть шанс вернуться? Я лёг в постель и сосредоточился из всех сил, крепко зажмурив глаза, пытаясь вспомнить, кто я на самом деле. Пусто.

— Сынок, ты что? Что-то болит? — шурша газетой, появилась мама.

— Да, — слабым голосом ответствовал я, — голова…

В этот момент раздался дверной звонок.

— Ну наконец-то врач!

Мама упорхнула встречать, и я цапнул брошенную ей газету с программой телепередач. «Российская газета № 32 (112)», «Программа радио и телевидения на следующую неделю»… Да где же? А, вот, совсем мелкий шрифт — «пятница, 9 августа 1996 года».

Как девяносто шестой?? Был же дветыщи двадцать второй!! — торкнуло в мозгу. Но тут вошла неопрятная толстая врачиха, на ходу облачаясь в мятый халат, и мысль ускользнула.

Начался опрос и осмотр. К счастью, на все вопросы отвечала мама, я изображал обессиленного. Удалось выяснить, что меня зовут Иван Александрович Белов, 1983 года рождения, то есть мне сейчас тринадцать лет. И что мы, оказывается, в эту квартиру переехали только в начале лета, поэтому и к детской поликлинике меня прикрепить не успели, а больничная карточка была у мамы «на руках». Солидная такая карточка, толстая и растрёпанная, с зайчиком из «Ну, погоди» на обложке — видимо, Ванечка рос болезненным мальчиком.

Странно было видеть, как мама заискивает перед этой нелепой хабалистой врачихой, которая ведёт себя, как хозяйка жизни, а у самой ни маски, ни перчаток, термометр стеклянный и маникюр облупленный.

Мысль была неправильной, но додумывать её я не стал, боялся пропустить важное.

В школу я должен был пойти с сентября в новую, «Высота» называется. Тут врачиха, тараща криво подведённые чёрным карандашом глаза (левый размазался), разразилась пятиминутной возмущённой речью на тему «Угробили образование, кто попало может какие попало школы открывать», игнорируя робкие мамины попытки что-то ей объяснить.

— Послушайте, — наконец не выдержал я, — давайте уже вы займётесь своим делом: протоколом осмотра и планом лечения. А с учёбой мы разберёмся сами.

Они обе уставились на меня, как будто заговорила кровать, на которой я лежал.

Мама ахнула и принялась извиняться за моё поведение, а у врачихи стал такой вид, будто я в неё плюнул. Резким движением она вырвала из блокнота листок, швырнув его на стол, и промаршировала к дверям, не удостоив меня ни словом.

Мама побежала за ней, всё так же бормоча извинения, а я взглянул на листок, на котором было накарябано: «Постельный режим. На приём 19.08».

И всё.

Меня разобрал истерический смех. Вот курица-то, а?

— Не вижу ничего смешного, Ваня, — строго произнесла вернувшаяся мама. — Ты что, не понимаешь, чем твоя выходка может обернуться?

Я оборвал смех.

— Хм… понимаю. Твоей жалобой в министерство здравоохранения на недобросовестное лечение любимого сына, например. Ну и в страховую тоже.

— Что? В какую ещё страховую? — Слабым голосом переспросила мама, растерянно моргнув. Отчитывать меня она, видимо, передумала.

— Да ты посмотри, что она тут написала! — я сунул ей бумажку. — В медицинскую страховую, э… — я сверился с полисом, который остался лежать на письменном столе. — В «Московский городской фонд медицинского страхования», вот в какую. А заведующему поликлиникой лучше позвонить прямо сейчас, пока она до неё ещё не дошла.