Москит. Конфронтация - Корнев Павел Николаевич - Страница 49

Не знаю, сколько длилась эта пытка, всякое ощущение времени пропало вскоре после того, как мы оказались заперты внутри, главное, что нихонцы не поставили перед собой задачу уморить нас окончательно и бесповоротно. Лязгнул засов, распахнулась дверь, повеяло свежим воздухом.

Самостоятельно выбраться из раскалённого каменного мешка смогли не все, некоторых пришлось выволакивать наружу под руки. Сам я никому помочь был не в состоянии, выполз наружу на четвереньках, да так и распластался в коридоре на холодном каменном полу. Но перевести дух не дали, сначала нас пинками погнали в душевые, где исхлестали струями холодной воды, потом выдали то ли обед, то ли ужин: по миске риса на человека и огромную кастрюлю с чаем на всех.

Первую кружку я осушил в один присест и сразу набрал ещё. Остальные от меня не отставали, но не всем это пошло на пользу: парня со шрамом начало полоскать даже прежде, чем он приступил к еде. А мне — нормально. Ещё в душевой дурнота отступать начала, а напился, и вовсе отпустило. Правда, снова пропотел, а в глазах, такое впечатление, сосуды полопались, но это ерунда. Жив — и ладно.

Впрочем, после третьей кружки чая слегка поплохело и мне. Не в плане желудка — просто голова закружилась, и до камеры еле доковылял. Да ещё оттуда почти сразу пришлось тащиться на очередной опрос. На сей раз переводчика интересовали не только ощущения во время сегодняшнего приближения к внешним границам источника сверхсилы, но и самочувствие в душегубке и после выхода из неё.

— Отвратительные! — резко заявил я и попробовал возмутиться: — Послушайте, уважаемый, есть же конвенция об обращении с военнопленными! Кто в лагере главный? Он должен узнать о том, что здесь творится, и принять меры!

— Отвечайте по существу!

Я поумерил пыл и понизил голос, но на попятную не пошёл.

— Вы можете сказать, кто здесь главный? Неужели это такой большой секрет?

Толмач закусил кончик кисти и глянул на меня с каким-то даже сожалением, будто на слабоумного, но всё же уступил.

— Командует тут генерал-лейтенант Исии.

— О как! — вполне натурально удивился я. — Думал, какой-нибудь полковник или даже майор, а тут цельный генерал…

Переводчик мою реплику пропустил мимо ушей и вернулся к расспросам, больше ничего из него вытянуть не удалось, да я и не усердствовал особо, опасаясь перегнуть палку, просто отложил имя в копилку.

По возвращении в камеру я принимать участие в обсуждении событий сегодняшнего дня не стал, сразу улёгся на свою циновку и закрыл глаза. Погрузиться в нужное состояние отрешённости получилось неожиданно легко, и я продолжил начатое в душегубке: принялся варьировать воздействие на энергетический узел, желая свести на нет негативное влияние здешнего источника сверхсилы. Увы, подобрать должную интенсивность усилий не вышло, так впустую и провозился до позднего вечера. Потом уснул.

Утром выдали по сухарю и кружке чая, от землистого привкуса которого меня уже начало воротить. Парень со шрамом и вовсе ни глотка не сделал, аж позеленел от одного только запаха, а вот я выпил всё до последней капли. Ну не травят тут нас в самом-то деле! Душегубка мало чем от парных в первой лаборатории отличалась, если разобраться, а чай этот вполне может той же цели служить, что и травяные сборы. Уж точно не повредит.

Дальше нас построили и повели куда-то вглубь территории лагеря. У одного из корпусов нихонцы в противогазах и прорезиненных плащах грузили в кузов грузовика вытянутые мешки, вне всякого сомнения, скрывавшие в себе тела. Аж холодок по спине пробежался. Куда ведут-то? Не очутимся ли вскорости в таких же мешках?

Отконвоировали нас в больницу. Нет, иероглифы на вывеске я не разобрал, подсказкой стал густой запах дезинфицирующих средств. В приёмном покое всё буквально блестело, но это меня нисколько не успокоило, и когда нихонец в белом халате, проткнув иголкой резиновую пробку бутылька с прозрачной жидкостью, принялся наполнять шприц, я не просто напрягся, но и машинально отступил к двери.

Точнее — только лишь наметил движение, и сразу что-то кольнуло в основание затылка. Я враз потерял контроль над телом, покачнулся и стал заваливаться назад. Невесть откуда взявшийся за спиной сухонький медбрат не дал грохнуться на пол, подхватил под руки и уложил на кушетку, начал закатывать рукава моей рубахи.

А я — ни рукой пошевелить, ни ногой. Только и могу, что моргать и дышать!

Парализовало!

В вену на левой руке впрыснули содержимое шприца, и по ней будто бы жидкий огонь потёк — забился бы в корчах, если б только мог. В вену на правой руке воткнули иглу капельницы. Неведомым образом обездвиживший меня медбрат отрегулировал систему, и по трубочке заструилась некая красная субстанция.

Кровь?!

Вспомнился вопрос толмача о группе крови, а дальше пространство и время исказились, и я выпал из этой реальности, перестал существовать.

Очнулся всё так же на кушетке, вроде бы даже с полным набором конечностей и внутренних органов, а ещё с идущей кругом головой и пересохшим ртом. Хотел пошевелиться — не вышло. Разом навалилась паника, но переборол её, погрузился в медитацию и некоторое время спустя достиг… нет, не просветления, всего лишь состояния внутреннего равновесия. Энергетический узел так и оставался сведён спазмом, но близость и чуждость здешнего источника сверхсилы больше не заставляла его резонировать, теперь они существовали в едином ритме. Я вновь был способен оперировать сверхсилой, дело оставалось за малым — до неё дотянуться.

Увы, не вышло. Чёртов спазм!

Воткнутую в основание затылка стальную булавку выдернули только вечером, весь день так и провалялся бесчувственной колодой на кушетке. Пролежней, конечно, не заработал, но и сразу восстановить контроль над телом не сумел. С этим помогли конвоиры. Когда они принялись обрабатывать меня дубинками, мигом очухался и заковылял на выход, а вот парня со шрамом так и оставили в палате.

Но на одной только силе воли далеко не уйдёшь, и в коридоре меня скрутило не на шутку, ладно хоть навстречу как раз несли носилки, навалился на стену, вроде как освобождая проход. Заодно перевёл дух и почесал левую руку, вену которой нестерпимо пекло. Кто б ещё сказал, что за гадость вкололи! Как бы так не загнуться. Худо, очень худо…

Вот тут я и углядел, что санитары тащат нашего нервного сокамерника, которого не видел со вчерашнего дня. Все гадали, куда тот запропал, и вот он — голый по пояс, с синюшной физиономией и затянутым на шее жгутом из порванной на лоскуты рубахи. Удавился, бедолага.

Я бы ему посочувствовал, да всю жалость на себя уже израсходовал, до донышка запас опустошил. Получил дубинкой по спине, отлип от стенки и поковылял дальше. В камере бессильно повалился на циновку, не сразу даже дяде Мише ответил, когда тот сел рядом и спросил:

— А Глеб где?

Стены помещения вращались вокруг меня, и под стать им кружились мысли.

Глеб, Глеб, Глеб…

— Это кто? — уточнил я, не в силах припомнить среди своих знакомых человека с таким именем. Глеб Аспид, если только, да при чём здесь он?

— Отстань ты от него! — попросил кто-то из сокамерников. — Что с контуженного взять?

Но дядя Миша совета не послушал.

— Ну Глеб! — повысил он голос. — Со шрамом на щеке!

— А-а-а! — протянул я, немного даже стыдясь того, что всецело погрузился в собственные проблемы и совсем позабыл о коллективе. — Глеба в палате оставили. Не знаю, что такое вкололи, сам чуть дуба не дал…

— Всех нас эти нелюди со свету сживут! — заявил Родион Перовский. — Бежать надо! Бежать!

— Да как тут убежишь-то? — усомнился кто-то. — Застрелят!

— Плевать! Лучше в бою погибнуть, чем так… Вы же таскали сегодня покойников! Вы же видели, что с ними выделывали! В морозильных камерах держали, а потом руки-ноги отрезали! Хотите такое?

— Мы военнопленные!

— И что с того? Думаете, их это остановит?