Ангел скорой помощи - Воронова Мария - Страница 11

– О чем задумалась, дочь? – спросил папа, когда они, выбежав из парка, перешли на быстрый шаг с вращением руками.

– Просто так, сама не знаю о чем, – Надя шумно выдохнула.

– Донимает тебя Люсьена?

– Да нет, пап, терпимо. Где-то на треть проектной мощности, не больше.

– Ну добро… А мне всю плешь проела с этим сватовством дурацким. Разбаловал я тебя, задурил голову книжками и мечтами, и вот результат. Возомнила ты о себе, в облаках витаешь, тогда как давно пора замуж выходить да детей рожать, чай, не девочка уже, а тут такой мальчик замечательный, а ты нос воротишь.

Надя засмеялась.

– Вот-вот, все хиханьки тебе!

– А жизнь проходит, – подхватила Надя.

– Не то слово. Пролетает… Вот сына в армию провожаю, а сам думаю, как так, я ведь сам только вчера оттуда вернулся. Секунду назад еще вся жизнь была впереди, а моргнул и нету. Ладно, что я тебя заранее пугаю, в молодости время ощущается иначе. Пользуйся пока.

– Так ты хочешь, чтобы я послушалась тетю Люсю?

Папа пожал плечами и быстро сделал несколько раз упражнение «полочка».

– Не знаю, дочь, – сказал он, отдуваясь, – вопрос философский. Миша этот, на мой взгляд, зануда, каких поискать. Был бы он в тебя еще влюблен как бешеный…

– Ну это мечты, папа, книжная романтика. Чудес не бывает, тут с тетей Люсей трудно спорить.

– Да как тебе сказать, дочка. Не веришь в них, не веришь, а они раз – и случаются.

Папа улыбнулся, глядя в темное небо, где рядом с полной луной виднелась одинокая точка какой-то звезды.

– Пока маленький, для тебя все чудо, – задумчиво продолжал папа, – каждый день, каждый час наполнен если не самим чудом, то его обещанием. Потом растешь, мир немножко блекнет, теряет краски, но зато появляется чудо любви. И снова ты во власти волшебства, снова веришь, что мир прекрасен, как сказка. И действительно, дальше тебя ждет самое большое чудо – чудо новой жизни. А после, с годами, действительно наваливается рутина. Быт, работа. Каждый день одно и то же, и в борьбе за кусок хлеба невольно забываешь о высоком. То одно, то другое, то отвести в садик, то забрать, то ботиночки надо, то пальтишко. В школе на собрании краснеешь, когда говорят, что сын у тебя хулиган. Забывается волшебство, да, в вихре повседневных забот. Но приходит, Надюш, второе дыхание. Вдруг без всяких усилий начинаешь понимать, какое это чудо, что вы с женой вроде бы и растеряли с годами романтику, но сделались единым существом, так что вам не надо говорить, чтобы понять друг друга. Так что даже теперь, когда мамы нет, она все равно рядом со мной, и это не фигура речи, а то, что я чувствую на самом деле. Потом вдруг осознаешь, что твои дети, которых ты когда-то сажал на горшок, теперь стали выше тебя ростом и живут как хотят, а ты можешь только стоять в сторонке и иногда подбодрить, если тебя об этом попросят. Это же такое чудо, что ого-го! – папа засмеялся. – А особенно если поработаешь четверть века в операционной и реанимации, так не захочешь, а поймешь, что чудо – это каждый прожитый день.

Надя улыбнулась.

– Но! – папа приосанился. – Не забывай, что все должно приходить вовремя. Мы с мамой никогда не убеждали тебя, что Деда Мороза не существует, ты сама до этого додумалась. Так что не спеши отрекаться от юношеских надежд.

«Так Деда Мороза и вправду не существует», – подумала Надя, но промолчала.

Да и потом, разве это юношеские надежды – мечтать о человеке, которому ты не нравишься и не понравишься никогда? Это не романтика, а глупость. Все равно, что фанатеть от Ромео из фильма «Ромео и Джульетта», как делала одна Надина подружка по училищу. Она даже на преступление пошла ради своей любви – свистнула из читального зала библиотеки журнал «Советский экран», в котором была фотография этого артиста.

Так вот давно пора признать, что у Нади с Костей Коршуновым столько же шансов, сколько у подружки с Ромео. А жизнь и вправду чудо, только создается это чудо не пустыми мечтами, а трудом и добротой.

Ян не успел близко познакомиться с Полиной Георгиевной, но иногда в свободные дни его странным образом тянуло на могилу несостоявшейся тещи. Втайне он надеялся, что Наташа вернется хоть на несколько дней, и волею судьбы он встретит ее на кладбище, но вообще непохоже было, что кто-то ухаживал за маленьким холмиком. Земля над могилой осела, выровнялась, еловые лапы, которые он принес весной, за лето пожухли, иголки с них осыпались, но Ян не стал их убирать, решив принести новые поближе к зиме. Он поправил временную табличку с именем и годами жизни, выбросил несколько полинявших бумажных цветов, подровнял венки, которые, несмотря на прошедшие месяцы, вполне еще сохраняли приличный вид, сел на узкую скамеечку, приваренную к соседней оградке с облупившейся серебрянкой, рассудив, что хозяин не обидится, и закурил. Ян не осуждал Наташу за то, что уехала к отцу в Германию. Живые должны жить с живыми, а не с мертвыми. Весной она поставит настоящий памятник, выполнит дочерний долг, в этом Ян не сомневался, а отказываться от прекрасных перспектив, полной и яркой жизни ради того, чтобы ухаживать за могилой матери, – это неправильное и никому не нужное самоотречение.

В конце концов, могилы его бабушки и дедушки не здесь, а в Таллине, и он сто лет их не навещал. И кто знает, куда дальше занесет его судьба, которая у военного человека очень переменчива? Так далеко может оказаться от отеческих гробов, что никогда в жизни их не увидит, но это ведь не значит, что он перестанет любить и помнить своих родных.

Ян помнил, как хоронили дедушку. Он сам был тогда еще ребенком, еще не сознавал неотвратимость смерти, и все происходящее казалось ему каким-то безумным ритуалом.

Стоял серенький осенний денек, накрапывал дождик, но мама почему-то не боялась, что Ян простудится, даже не проверяла, надел ли он капюшон.

Гроб выгрузили из автобуса, поставили на специальные носилки возле ворот кладбища, но люди подходили не к гробу, а к маме с папой, целовались с ними, о чем-то тихонько разговаривали между собой, родственники, которые давно не встречались, обменивались разными новостями, и так получилось, что дедушка остался совсем один.

И тогда, глядя на одиноко стоящий гроб, Ян вдруг пронзительно и остро понял, что дедушка больше не с ними, не с живыми. Это было так мучительно, что Ян заплакал навзрыд, и папа подошел к нему, взял на руки и сказал странные слова: «Понимаю, как тебе сейчас страшно, но ничего, когда нас будешь хоронить, уже так бояться не станешь».

Тогда эти слова еще сильнее напугали маленького Яна, он даже плакать перестал от ужаса, что родителей когда-нибудь не станет.

А сегодня, сидя на узкой лавочке возле могилки Полины Георгиевны, понял, что тогда хотел сказать ему отец.

Не в том суть, что не бойся смерти, полностью побороть этот страх невозможно, а просто если хочешь жить, то принимай жизнь такой, как есть.

Затянувшись поглубже, Ян выдохнул дым в небо. Солнце светило ему прямо в лицо, обволакивая щеки нежным осенним теплом.

Жизнь идет своим чередом, пройдет слякотная ленинградская осень со своими бесконечными темными днями, про которую кажется, что она никогда не кончится, выпадет снег и наступит зима, долгая-долгая, а тоже пронесется как один день, сугробы сделаются жемчужно-серыми и ноздреватыми и вскоре исчезнут под натиском солнца, осторожно зацветет верба, и вдруг, внезапно зазеленеет листва, и тоже будет казаться, что лето вечно, пока не зацепится взгляд за надломленную ветку с пожелтевшими листьями…

И снова земля вздохнет туманами, всплакнет осенними дождями и начнет все сызнова, но человеку отпущен только один цикл. Живи сейчас, ибо следующей весной не возродишься, увы.

С этой нельзя сказать что такой уж свежей мыслью Ян вздохнул, затянулся последний раз и медленно выдохнул, наблюдая, как тает белый дымок в блеклой осенней лазури. «Весна моя прошла, наступило лето, тоже очень хорошее время, – усмехнулся он, – пора, пора выходить из роли юного неприкаянного студента и начинать заботиться не только о себе самом».