История и память - ле Гофф Жак - Страница 64

С точки зрения инструментария и метода историка еще более важным, чем придание истории конечной цели, наряду с христианской историографией мне представляется ее влияние на хронологию. Разумеется, первоначально последняя была разработана античными историками - как правило, теми, которые не числятся среди великих, - и использовалась историками христианскими. Диодор Сицилийский (I в. до Р. X.) установил некое соответствие между годами правления консулов и олимпиад. Трог-Помп (I в. после Р. X.), известный благодаря краткому описанию Юстиниана (II и III в. после Р. X.), в качестве предмета обсуждения предложил идею о четырех сменяющих друг друга империях. Однако радикальное воздействие на характер труда историка и на установление хронологических рамок истории оказали первые христианские историки.

Евсевий Кесарийский, написавший в начале IV в. «Хронику», а затем «Историю церкви», был «первым древним историком, который уделил точности цитирования копируемых материалов и правильности идентификации источников такое же внимание, как и какой-нибудь современный историк»³⁸². Столь критическое использование документов позволило Евсевию и его последователям уверенно превзойти возможности памяти живых свидетелей. В более общем плане можно сказать, что Евсевий, чье творчество представляет собой попытку терпеливо, тщательно и, главное, глубоко гуманно упорядочить отношения христианства со временем [Sirinelli. Р. 495], не пытался отдавать предпочтение собственно христианской хронологии - иудейско-христианская история, которую он начал с Моисея, была для него только одной из многих историй [Ibid. Р. 59-61], - и «его несколько двусмысленный план создания синхронной истории выглядит чем-то средним между экуменической точкой зрения и простым возрастанием учености» [Ibid. Р. 63].

Христианские историки заимствовали из Ветхого Завета (сновидение Даниила; Даниил. Гл. 7) и у Юстиниана идею о четырех сменяющих друг друга империях: вавилонской, персидской, македонской и римской. Евсевий, чья историческая хроника была продолжена и развита св. Иеронимом и св. Августином, предложил разделить историю на отдельные периоды в соответствии со священной историей, в которой выделил шесть эпох (до Ноя, до Авраама, до Давида, до вавилонского пленения, до Христа, после Христа) и которой пытались придать большую точность в начале VII в.³⁸³ Исидор Севильский и в начале VIII в. - Беда.

Датировка и хронология суть главные проблемы для историка. Основы здесь были заложены еще древними историками и в древних обществах. Списки царей Вавилона и Египта впервые задали некие хронологические рамки. Понятие, связанное с годами правления, возникло ок. 2000 г. до Р. X. в Вавилоне. В 776 г. появляется календарь, основанный на олимпиадах, в 754 г. составляется список эфоров Спарты, в 686-685 гг. - список эпонимов Афин, в 508 г. - календарь, опирающийся на сроки правления консулов Рима. В 45 г. до Р. X. Цезарь ввел в Риме юлианский календарь. Христианское церковное летоисчисление связано прежде всего с установлением даты праздника Пасхи. Долгое время не прекращались колебания по поводу определения как начала летоисчисления, так и начала года. Акты Никейского собора датированы как по именам консулов, так и по годам эпохи Селевкидов (312-311 до Р. X.). Латинские христиане сначала признают в целом существование эры Диоклетиана, или первых мучеников (284). Но в VI в. римский монах Денис Младший предложил принять за точку отсчета время Воплощения и определить в качестве начала летоисчисления рождение Христа. Это нововведение окончательно было принято лишь в XI в.³⁸⁴ Однако попытки создания церковного календаря, наиболее значительным выражением чего стал трактат Беды «De temporum ratione», несмотря на имевшие здесь место колебания и неудачи, составили важный этап на пути овладения временем (см.: Le Goff. Calendario // Enciclopedia Einaudi.

II. 1977. P. 501-534; Cordoliani, 1961; Guenée, 1980. P. 147-165).

Бернар Гене показал, что на средневековом Западе имелись «авторитетные историки, способные воссоздать прошлое и обладавшие глубокой ученостью». Эти историки, которыми до XIII в. главным образом являлись монахи, прежде всего воспользовались количественным ростом документов. Известно, что архивы представляют собой весьма древнее явление; однако в средние века удалось собрать грамоты³⁸⁵ в монастырях, церквах, в королевской администрации, быстро росло число библиотек. Создаются различные подборки документов; прежде всего под влиянием монаха Грациана из Болоньи, автора компиляции по каноническому праву под названием «Декрет» (ок. 1140 г.), и теолога Пьера Ломбара, парижского епископа (ум. в 1160 г.), была составлена система ссылок, указывавших на определенную книгу и главу. Можно утверждать, что конец XI и большая часть XII в. стали «временем триумфа учености». Схоластика и университеты, равнодушные и даже враждебные по отношению к истории, которая в них не изучалась³⁸⁶, способствовали определенному регрессу исторической культуры. Тем не менее «широкая светская публика продолжала увлекаться историей», и к концу Средневековья число ее почитателей, рыцарей или купцов, возросло; и в то самое время, когда происходило становление наций и государств, на первый план вышел интерес к национальной истории. При этом место истории в совокупном знании оставалось скромным; до XV в. история рассматривалась лишь в качестве вспомогательной науки по отношению к морали, праву и, в особой степени, теологии [см.: Lammers], хотя в первой половине XII в. Гуго Сен-Викторский в одном замечательном тексте сказал, что она является «фундаментом всей науки»³⁸⁷. Тем не менее Средневековье не представляет собой разрыв в процессе развития исторической науки; напротив, ему был присущ «непрерывный характер усилий, прилагаемых в области истории» [Guenée, 1980. Р. 367].

Историки Ренессанса оказали исторической науке целый ряд серьезных услуг: они приступили к критике документов, используя для этого филологию, положили начало «обмирщению» истории и изгнанию из нее мифов и легенд, заложили основы вспомогательных исторических наук и заключили прочный союз между историей и образованностью.

Начало научной критики текстов возводят к Лоренцо Валла (1405-1457), который в своих «De falso crédita е ementita Constantini donatione declaratio»³⁸⁸ (1440), написанных по заказу арагонского короля Неаполя в период его борьбы со Святым престолом, доказывает, что текст этот является фальшивкой, ибо его язык никак не может относиться к IV в. и должен датироваться четырьмя или пятью веками позднее. Таким образом, стремление папы, основанное на якобы имевшем место даре Константина папе Сильвестру - объединить государства под началом церкви - опиралось на фальшивку, изготовленную во времена Каролингов. «Так родилась история как филология или как осознанная критика самой себя и других» [Garin. Р. 115]. В своих «Аннотациях», к парижскому изданию которых Эразм Роттердамский в 1505 г. написал предисловие, Валла применил критику текстов уже к трудам историков античности: Тита Ливия, Геродота, Фукидида, Саллюстия и даже к Новому Завету. Однако его «История Фердинанда I, короля арагонского», отца его покровителя, законченная в 1445 г. и изданная в Париже в 1521 г., представляет собой лишь собрание анекдотов, затрагивающих главным образом частную жизнь правителя [Gaeta].

Как было сказано, «подобно тому, как Бьондо является первым эрудитом среди историков-гуманистов, Валла - это первый критик среди них».

После опубликования работ Бернара Гене я не уверен, можно ли придерживаться столь категорического утверждения. Секретарь папы Бьондо в своих учебниках по истории древнего Рима ( Roma instaurata, 1446, издан в 1471 г.; Roma triumphans, 1459, издан ок. 1472 г.) и в «Декадах», представляющих собой историю Средневековья с 412 по 1440 г., показал себя выдающимся собирателем источников; однако в этих работах нет ни критики источников, ни чувства истории; документы опубликованы один за другим; самое большее - это то, что в «Декадах» они размещены в хронологическом порядке, и Бьондо стал первым, кто включил археологию в историческую документацию.