Авантюрист на поводке (СИ) - Тулинова Лена - Страница 3

После обеда в кабинет явилась жена Жильбера. Макс была вынуждена снова одним глазком заглянуть в блокнот. Слуга представил её как мадам Соврю. В родном семействе её называли Кати, и никак иначе.

Кати Соврю властным жестом призвала Ролана принести ей кофе. Как уж он по жесту понял, что именно кофе требуется этой прекрасной мадам, Макс не знала. Но Ролан ушёл, шаркая ногами, и из кухоньки послышался стук кофейника о чугунную решётку плиты. Кати, услышав его, встрепенулась и даже как-то приободрилась. По крайней мере, на её узком личике с длинным острым носом появилось что-то похожее на улыбку.

Мадам Кати Соврю являла собой воплощение Монпансьельского шика, того самого, который многие маленькие барышни впитывают с материнским молоком, а потом подпитывают при помощи модных журналов. Вся такая вытянутая, небрежно-элегантная, и шарфик вроде как сам развязался и свисает с острого плечика, и платье как будто само сползло, являя кружевной кусочек неглиже. Персикового, между прочим, цвета, который так осуждался в нижнем белье дамами старше тридцати. Те ещё застали времена, когда бельё было исключительно белым и никоим образом не выглядывало из-под платья! В свои сорок два Кати Соврю не осуждала персикового белья, а по самой новой моде выставляла его напоказ.

Макс поневоле сравнивала себя с этой утончённой красавицей с претензией на аристократизм (которого и в помине не было в семействе Соврю, глава которого был типичным буржуа). А у Макс, дочери дворянина, была короткая стрижка, потому что так удобнее, широкая кость, вздёрнутый нос и ямочки на круглых розовых щеках. Завидный здоровый цвет лица был нынче не в моде. Вот у Кати, к примеру, такая модная бледность, и два лихорадочных пятна на скулах, и темные круги под глазами – результат вовсе не недосыпа и утомления, а долгого и тщательного нанесения нескольких слоёв макияжа. Наметанный взгляд Макс подметил следы карандаша для век в уголках глаз Катрин и едва заметную россыпь синеватых теней под ними.

И яркая помада. Макс вообще почти не пользовалась краской для лица. Все её утренние ухищрения сводились к умыванию, причесыванию волос жесткой щеткой да парой взмахов кисточкой для туши по ресницам. К чему наводить красоту? Сколько есть от природы, столько в итоге и будет.

– Что привело вас ко мне? – спросила Макс вежливым светским тоном.

На столе, как по волшебству, появилась прекрасная, новая, отливающая золотом и фиолетовыми чернилами для печати купюра в десять жюке. Прелестно! Макс так и знала, что заработает на этом деле больше, чем ей сказали вначале.

– Я должна вам сказать, что в ходе вашего расследования могут раскрыться некоторые… подробности. Они не имеют отношения к завещанию Орабель, поэтому, мадемуазель д`Обер…

– Детектив д`Обер, – поправила Макс машинально.

– Да, конечно, детектив д`Обер, – тут же откликнулась Кати. – Прошу прощения. Так вот, касающиеся меня подробности не должны всплыть ни на одном семейном собрании. А они, я полагаю, будут.

– Не хотите облегчить свою совесть чистосердечным признанием? – спросила Макс невинно.

В её тетради уже была запись про Кати и приемного сына бабули Орабель, тридцатилетнего Константэна. Сегодня, на встрече с семьей, приемыш избегал пересекаться взглядами с женой Жильбера. А та настойчиво ловила его взоры глазами, полными страстной муки.

Вторая бумажка, уже в пять жюке, легла рядом с первой.

– Не хочу, – сказала Кати, придерживая купюру тонкими пальчиками с аккуратными накрашенными ноготками.

Ох, этот персиковый цвет… Зачем красить ногти в тон нижнему белью? Платье-то на Кати винного цвета.

Ролан принёс две чашечки кофе – запахло так, что у Макс подвело желудок. Сейчас бы не кофе пить, а жевать котлету, заедая салатом с острым сыром и оранжерейными помидорками… Детектив прикрыла усталые глаза. Головная боль подкрадывалась коварно, тихо, но уже понемногу давила на виски. Скорее бы Кати ушла!

– Я добавлю ещё десять жюке, если вы установите, с кем в данный момент поддерживает связь мой муж, – проворковала тем временем мадам Соврю, убирая пальцы с денег и принимая из рук Ролана тонкую фарфоровую чашку.

Отпила, приподняла тонко выщипанные брови, одобрительно кивнула.

– Ваш слуга варит прекрасный кофе.

– Благодарю, мадам, – пробормотал Ролан, который ещё не успел доковылять до двери.

– Скажите, мадам Соврю, – спросила Макс, – на какую часть завещания вы рассчитываете?

Кати вздохнула.

– После смерти сына, которого Орабель так любила, я уже ни на что не рассчитываю, кроме как на милость мужа. И мне необходимо сохранить остатки нашей любви и привязанности, иначе он со мной расстанется, а я не получу ничего.

– А если не удастся сохранить эти остатки, вы собираетесь его шантажировать информацией о его внебрачных связях? – спросила Макс. – Это неглупо, но мсье Жильбер должен бояться их обнародовать. Если ему не страшно, у вас ничего не выйдет.

– Если он спал с теми, кого я подозреваю – будет бояться, – сказала Кати. – Моя свекровь, святая женщина, не выносит внутрисемейных интрижек. Именно поэтому я, – мадам Соврю достала ещё пару купюр, – хочу, чтобы о моей собственной фатальной ошибке никто не узнал. Ошибки теперь в прошлом.

И она, отвернувшись, быстро промокнула слезинку платочком. На белом уголке осталось тёмное пятнышко косметики.

Понятно. Любит она, выходит, Константэна, а остаться хочет с мужем. Потому что любовнику вряд ли нужна, она ведь старше, вон уже дочка взрослая, замужем, зачем ему такая перезрелая красотка? А вот свою долю наследства урвать хочется. На таких условиях, конечно, Кати не станет красть бабулю. Да и вообще, стоит пожалеть эту женщину вместе с фатальными ошибками и всем остальным. Ещё и сына потеряла.

Макс по привычке нарисовала на полях тетради небольшую, но кудрявую закорючку, и спросила:

– А сына вашего как звали?

– Флобер, – музыкально сморкаясь в платочек, сказала Кати.

– Давно он почил?

– Два года назад.

– Болел, видимо? – уточнила Макс. – Сочувствую вам, безмерно сочувствую. Такая потеря!

Тут Кати высморкалась уже не так музыкально, а скорее сердито, и сказала довольно жестко:

– Не лезьте не в своё дело, детектив д`Обер.

– Вы уж извините, если показалась бестактной, мадам Соврю, а только дело это теперь уже моё. Я задаток взяла… у вашего мужа, кстати, – и Макс подняла на Кати суровый взгляд.

– Мой сын Флобер умер в неполные двадцать лет, два года назад. Связался в колледже с плохой компанией, – с вызовом в голосе сказала мадам Соврю. – Его убили в драке. Теперь вы довольны? Какое отношение, по-вашему, смерть моего сына два года назад имеет к пропаже моей свекрови?

– Действительно, – смутилась Макс, рисуя ещё одну завитушку рядом с первой. – Извините, мадам Соврю, что разбередила раны. У вас есть ещё что-то? Может быть, что-нибудь вспомнили про Орабель, про её настроение в день перед исчезновением, что-то необычное в её поведении?

– Разве что она поцеловала Армину перед сном, – сказала Кати. – Обычно не целовала, а тут вдруг велела позвать и поцеловала. Больше я ничего необычного не припоминаю.

Это было кое-что. Макс перестала рисовать закорючки – третья так и осталась незаконченной – и записала несколько слов о бабушкиных поцелуях.

Затем Кати допила остывший кофе и ушла, оставив детектива размышлять о деле.

Из раздумий детектива вывел телефонный звонок. Аппарат висел в приемной, она же прихожая. Ролан почти сразу взял трубку, что-то поворчал туда для порядка, а затем постучал в дверь кабинета.

– Мадемуазель Максис, – сказал, перебарывая одышку, – вас просит комиссар Бланшетт.

– Ты не мог сказать, что меня нет? – всплеснула руками Макс.

– Я сказал, но комиссар выразил уверенность, что, если я загляну в кабинет, то найду вас там. Если уж он так уверен…

Что ж, Бланшетт хорошо знал Макс по старой службе. Сейчас они оба остались не у дел, хотя и по разным причинам, но связи не теряли.