Расколотый рыцарь (ЛП) - Перри Девни - Страница 20

Вскоре после того, как мы с Женевьевой закончили есть, Лео вышел с пластиковым стаканчиком в руке, помешивая жидкость внутри палочкой для краски.

— Зацените это. — Он подошел ближе и поднял палочку, позволяя краске капать в стаканчик, и цвет засиял. — Я знаю, ты сказал черный, но этот цвет был бы чертовски крут.

Как и мотоцикл Лео, невооруженным глазом он казался черным. Но на самом деле это был синий цвет с тенями. Он добавил мерцание, как на его собственном мотоцикле, и когда свет поймал это мерцание, оно напоминало миллион бриллиантовых хлопьев, прикрепленных к бархатному полуночному небу.

— Это так красиво. — Женевьева встретила мой взгляд, она молча умоляла меня выбрать этот цвет.

— Мне нравится, — сказал я Лео.

— Мило. Давай сделаем это.

Следующие несколько часов мы потратили на подготовку деталей. Я уже загрунтовал бак и другие детали, которые он хотел покрасить. Мы отсоединили их от мотоцикла и оттащили в кабину. Лео закончил их подготовку, убедился, что они чистые и гладкие, затем одел костюм и выгнал нас.

На покраску мотоцикла у Лео ушло меньше часа. Когда он вышел с улыбкой на лице и маской, болтающейся на шее, я еще до того, как увидел его, понял, что синий цвет был правильным выбором.

Этот мотоцикл был правильным выбором.

Черт, я гордился тем, что закончил его. Тем, что сделал его сам, своими руками. Мне было приятно разделить часть этого с Лео и разделить этот день с Женевьевой.

Мы оставили части сушиться, попрощались с Лео и вернулись в квартиру.

— Спасибо, — сказала Женевьева, когда мы оказались внутри.

— За что?

— За то, что отвлек меня от дел сегодня. За то, что ходил за мной по городу и следил, чтобы я не была одна. Особенно в продуктовом магазине. Это угнетает — всегда ходить одной.

— С удовольствием. — После месяца, проведенного с ней за продуктами, я бы тоже не хотел ходить один. С Женевьевой это было приключение, гонка. Она проходила через раздвижные двери и превращалась в мощного покупателя. Она как будто засекала время, чтобы увидеть, как быстро она сможет вычеркнуть все пункты из своего списка.

Женевьева пересекла квартиру и упала спиной на кровать, ее длинные волосы разметались по серому одеялу, которое было в одной из ее коробок. Оно было гораздо приятнее, чем выцветший коричневый плед, под которым я спал долгие годы.

Этот плед и сама кровать переехали ко мне от мамы. Она купила ее для меня, когда я вышел по УДО. Может быть, она просто хотела обновить кровать в моей комнате. А может быть, она знала, что я провел три года на тесном, дерьмовом матрасе и без подушки. Мама тяжело зарабатывала свои деньги, и она раскошелилась.

Женевьева накрыла ее мягким одеялом и кучей подушек. Это притягивало — кровать и женщина, лежащая на ней.

Ее стройные ноги свесились через край. Она напевала, закрыв глаза, ее лицо было спокойным и умиротворенным.

Она ослепляла. Когда я впервые назвал ее куклой, это была ошибка. Я подумал, что домашнее имя вроде милая или сладкая поможет убедить людей, что она настоящая. Я так и планировал. Но вместо этого получилось куколка, потому что она была безупречна.

Я стоял у двери, не зная, что делать дальше.

Выходные были тяжелыми для нас. Мы работали подолгу, поэтому в течение недели было легче бездельничать. Женевьева готовила ужин, когда приходила домой. Я убирался. Она читала пару часов, а я смотрел телевизор. Потом мы рано ложились спать. Мы привыкли к такому распорядку, и он работал.

Но мы не нашли распорядка для выходных. Мы проводили больше времени вместе, и именно в эти моменты закрадывалась неловкость.

Женевьева приподнялась на локтях. — Ты не возражаешь, если я посмотрю телевизор?

— Нет. — Я прошел к своему месту — дивану.

Она взяла пульт на тумбочке рядом с кроватью и включила телевизор, прокручивая руководство. Телевизор стоял на тележке возле двери, рядом с новым комодом. Экран был не очень большой, но ничего более крупного в эту квартиру не поместилось бы.

— Я думала устроить марафон Гарри Поттера. Ты не возненавидишь меня, если я буду их смотреть? Они очень хорошие. Мы с мамой читали книги вместе.

Она взглянула на фотографию Амины в рамке на тумбочке, и на ее лице промелькнула боль. Женевьева была в ярости на Амину, но, когда она отбросила гнев, ее ждала глубокая, удушающая боль. Я хотел бы дать совет, как ей пережить это, но, учитывая, что я каждый день живу с этой душераздирающей болью и чувством вины, мне нечего было предложить.

Если просмотр фильмов о Гарри Поттере уменьшит боль на несколько часов, я не откажу ей в этом.

— Давай. Я никогда их не смотрел.

— Что? — Она вытаращилась. — Ты шутишь?

— Не-а.

— Мы смотрим их, — объявила она. — И закажем пиццу на ужин.

— Звучит неплохо. — Телевизор был лучше, чем тишина.

Я расположился на диване так, чтобы видеть телевизор. Чтобы было удобно, мне нужна была подушка. Но Женевьева взяла за правило застилать кровать моей подушкой на случай, если кто-то заглянет с неожиданным визитом. Я переместился, пытаясь найти хорошее место для отдыха. Но, черт возьми, у меня болела спина. Месяц сна на этом диване дал о себе знать.

— Поднимайся сюда.

— А? — Я оглянулся на кровать позади себя.

— Так легче смотреть телевизор. Поднимайся сюда.

На кровать? Даже для просмотра фильма это казалось слишком интимным. Если бы диван не был таким жестким и болезненным, я бы отказался. Как бы то ни было, я спустил ноги с дивана и снял ботинки. Затем я подошел, замешкавшись у матраса.

Она закатила глаза. — Если ты будешь продолжать стоять там, то пропустишь все.

Я сел, закинув ноги на спинку и расслабившись. О, черт. Возвращение на диван было бы жестоким.

— Лучше, да?

— Да. — Лучше — это было преуменьшение.

Мы посмотрели два фильма подряд, прежде чем сделать паузу, чтобы заказать ужин. Фильмы определенно предназначались для детей, но Женевьева обещала, что они будут становиться все мрачнее и напряженнее. Когда приехала доставка пиццы, мы были на полпути к третьему фильму.

— Ты прочитала все эти книги? — спросил я, когда мы сделали паузу, чтобы съесть несколько кусочков пепперони.

— Да. — Она сглотнула. — Они действительно хорошие. Ты много читаешь?

— Раньше читал. — Я колебался, прежде чем добавить следующую часть. — В тюрьме.

— О. — Ее взгляд упал на матрас. Мы не потрудились встать, вместо этого мы ели на коленях. — Как долго ты был в тюрьме?

— Три года.

— Это испортило твое чтение? Тюрьма?

— Не знаю. С тех пор я ничего не читаю.

Ее глаза были такими открытыми и завораживающими. Когда я встретился с ней взглядом, я ожидал либо жалости, либо осуждения. Люди, которые знали, почему я попал в тюрьму, жалели меня. Те, кто не знал, осуждали. Но вместо этого я обнаружил любопытство.

— Хочешь узнать? Мы могли бы вместе почитать Гарри Поттера. Или любую другую книгу.

Как я мог отказать этим умоляющим глазам? — Да, хорошо.

Улыбка преобразила ее лицо. Это была первая настоящая, безудержная улыбка, которую я видел у Женевьевы. Она и раньше была потрясающей, но с этой улыбкой…мое сердце замирало.

— Может, хватит смотреть фильмы, если ты собираешься читать книги?

— Нет. — Я прочитаю книги позже. Пока же я хотел продолжать смотреть, потому что, если мы выключим фильм, мне придется лечь на диван. Я не был готов покинуть эту кровать или Женевьеву.

Это был первый раз за долгое, долгое, чертово время, когда я действительно был спокоен.

Это сделала она. Я оглядел квартиру и заметил свечу на кухонной столешнице. На подоконнике стояло крошечное растение алоэ в горшке.

Она создала здесь безопасное пространство. Для нас обоих.

Мы закончили есть и включили фильм.

И когда я заснул на кровати рядом с ней, пока шел пятый фильм, я спал без закрывающих меня решеток и крика умирающей женщины, звучащего эхом в моих снах.