Дракон выбирает судьбу (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 38

Зная повадки семьи Шелл можно было уверенно сказать, что Сибилле недолго осталось распевать свои песенки. Стивен не сожжет ее, как сделал бы раньше – просто спрячет в каком-нибудь тихом месте, откуда Сибилла уже не выйдет. Потом объявят, что женщина и ребенок умерли при родах, и на этом все закончится.

Фрин Бувье вела опасную игру. Проиграла.

– Я боюсь за тебя, – признался Гилберт. – Я люблю тебя и очень боюсь. Наш привычный мир рушится, и мне никогда еще не было так страшно.

Джемма посмотрела на него с беспечной ободряющей улыбкой. Легонько поцеловала – от поцелуя веяло зеленой травой, дождем, надеждой.

– Ты прав, мир рушится, – согласилась она. – Но мы с тобой устоим.

Глава 9

– Клянусь при осуществлении своих полномочий Президента уважать и охранять права и свободы граждан, соблюдать и защищать Конституцию, хранить безопасность государства, верно служить моему народу…

Ларри Брук подал в отставку через четыре дня после того, как в “Ежедневном зеркале” вышла первая статья о прослушке в офисе Сальцхоффа. На следующий день пресса словно с цепи сорвалась – журналисты вцепились в старину Ларри так, как стая борзых не вцепится в старого волка. Джемма больше не написала ни одной статьи – когда она садилась за печатную машинку, ее вдруг охватывало липкой жутью.

Брук никогда не был дураком. Он не приказал бы нашпиговать жучками все телефоны и углы в офисе, если бы у него не было для этого достаточных причин. Джемма чувствовала, что он чего-то испугался – и это не был страх разоблачения или потери карьеры.

Это был страх за свою жизнь, и она тоже боялась, хотя понятия не имела, почему боится.

Через два дня после отставки состоялись внеочередные выборы, и Джемме казалось, что она превратилась в листок, подхваченный ветром – и вот ее несет куда-то вместе с остальными беспомощными сухими листками, и она не способна ни остановиться, ни сопротивляться. И страшнее всего было то, что она видела: город переполнен счастьем. Люди шли к избирательным пунктам, словно на праздник – пели, несли детей на плечах, бухали хлопушками. Они шли выбирать своего человека, того, кому верили, того, кто закрывал их от чудовищ – еще совсем недавно Джемма тоже была бы счастлива, но теперь что-то ей мешало. Что-то было занозой в голове, и она не могла от нее избавиться.

“Не было никакого драконьего воздействия, – сказала она себе, опуская сложенный бюллетень в урну. Крестик стоял в графе “Против всех”. – В тот день в офисе случилось что-то еще. И оно разрушило меня”.

И вот президент Сальцхофф убрал ладонь с темно-красного тома Конституции – девяносто два процента это не шутки, еще ни один избранный лидер не получал такой поддержки. Джемма, которая сидела рядом с Гилбертом в Большом зале дворца Гемериди, сердце страны, сжала руку мужа, вновь ощутив прикосновение жути.

Все было правильно. Все было так, как должно быть. Драконы сдержали слово и позволили тому, кто всегда ненавидел их, подняться на недосягаемую высоту. Когда они собирались на церемонию инаугурации, Гилберт сказал, что Джереми Уилкока привезли из Барахайта. Джемма представила алую подарочную коробку с бантом, в которую упаковали связанного дракона – что ж, после церемонии и торжественного банкета Андреа откроет свой подарок.

Только вся беда была в том, что теперь ему требовалось намного больше.

Ларри Брук спешно покинул Марнабер, не дожидаясь появления вежливых людей в скромных костюмах, которые поволокут его в суд, чтобы обвинить в превышении полномочий, взяточничестве и разрушении Аравинской крепости три века назад. Но перед этим он успел отправить Джемме маленькую кассету – она пришла в бумажном пакете без опознавательных знаков и, открыв его, Джемма с трудом сдержала крик. На миг ей почудилось, что она смотрит на свернувшуюся змею.

“Ларри, я и так все знаю, – подумала она. – И не хочу узнавать детали. Потому что в тот день в офисе случилось что-то грязное и страшное – такое, что мой разум не выдержал”.

Кассета и плеер лежали сейчас в бархатной сумочке у нее на коленях. Джемма посмотрела по сторонам – драконов в зале было больше, чем людей, но ни один из них не поздоровался с Гилбертом, все они делали вид, что его не существует.

Все они еще надеялись, что все будет по-прежнему. Все они еще верили, что продолжат править миром с вершин своих башен.

Торжественного банкета не было – президент Сальцхофф распорядился перевести деньги, выделенные на него, в фонд поддержки сирот. Глядя, как он идет к выходу из зала – высокий, прямой, переполненный верой в свою правоту, глядя, как люди поднимают руки с раздвинутыми указательным и средним пальцами, Джемма чувствовала, что уже не балансирует на краю пропасти – она уже сорвалась и летела во тьму.

– Что с тобой? – встревоженно спросил Гилберт – должно быть, Джемма изменилась в лице. – Снова голова?

Она сжала сумочку, сказав себе, что Гилберт никогда, ни при каких обстоятельствах не должен узнать о том, что скрывает кассета, присланная Бруком. Бруком, который как-то понял, что драконоборец способен влиять и на людей тоже, а потом прослушал запись и убедился в этом.

– Все в порядке, – ответила Джемма через силу. – Давай поедем домой, Гил. Пожалуйста.

Но уехать домой не удалось – когда Гилберт вывел Джемму в холл первого этажа, то к ним подошли сразу трое молодых людей в скромных серых костюмах. Одного из этих парней Джемма вроде бы узнала – видела недалеко от здания телекомпании в тот день, когда люди принялись перекрывать дороги, требуя справедливости.

– Фро Сомерсет, вас приглашают на особую встречу, – негромко сказал один из серых. – Вместе с супругой. Прямо сейчас.

Джемма заметила, что такие же молодые и серые плавно отрезают драконов в холле от людей. Кто-то удивляется, кто-то даже пробует спорить – но Джемма знала, что никому из них не позволят уйти.

Ее словно взяли за шиворот и окунули в прорубь. Она как-то сразу поняла, что будет потом – и Гилберт тоже понял, побледнел, сжал ее руку, сильно-сильно.

– Хорошо, – кивнул он, и его голос прозвучал совершенно спокойно. – Куда идти?

Серые сопроводили их по лестнице до третьего этажа. Джемма никогда не была во дворце Гемериди, но читала о нем и знала, что когда-то весь третий этаж был занят большой библиотекой. Потом ее вывезли, в зале, где раньше стояли книги, проводили концерты рояльной музыки, но теперь там будет казнь.

– Джереми, да? – негромко спросила Джемма, когда перед ними открыли двери. Гилберт хмуро кивнул.

– Похоже на то.

Они вошли, и Джемма даже споткнулась – в зале были дети. Совсем маленькие, крохи на руках старших братьев и сестер, младшие школьники, подростки, они столпились у стены, и Джемма вдруг услышала хриплый, какой-то смятый возглас:

– Пит, ты что здесь делаешь?

Серые подтолкнули Джемму, Гилберта и молодую драконицу в светлом костюме – проходите, не задерживайте. Мальчик в белой рубашке и шортах всхлипнул, бросился к матери; она обхватила его, прижала к себе так крепко, словно хотела вновь сделать частью себя и уже не разлучаться. Кто-то из малышей тоненько заплакал; Гилберт сжал руку Джеммы и торопливо провел ее в дальний угол, к закрытому роялю.

– Не смотри, – негромко сказал он, но Джемма все-таки посмотрела.

Чуть в стороне была плаха. Должно быть, ее принесли из Исторического музея, соседнего здания – грубую деревянную колоду, покрытую трещинами, почерневшую от крови, впитанной за века казней. Элиас Семеониди стоял рядом, задумчиво глядя на прислоненный к плахе топор, и по его лицу блуждала счастливая, почти юношеская улыбка.

Джемма отвернулась. Сжала сумочку так, что плеер издал печальный пластиковый хруст. Ее окутало морозом – даже мысли заледенели, застыли с жалобным звоном.

– Просто не смотри туда, – почти неслышно произнес Гилберт. Он сейчас был не просто бледным – серым. Джемме захотелось рассмеяться. Можно подумать, если они не станут смотреть на казнь, то она не состоится!

Кто-то из детей разревелся. Семеониди равнодушно покосился в сторону плачущего ребенка, и Джемма подумала: он, наверно, под кислотой. Он ведь не может стоять так спокойно рядом с топором и плахой, это… это неправильно.