Загадочный Шекспир - Роу Николас - Страница 3

Живость и беспечность текста Роу иногда граничит с небрежностью. Например, в конце «Сведений», где он снимает с себя ответственность — или, скорее, исчерпывает свой потенциал, — в беглой ссылке на «книгу стихотворений [Шекспира], опубликованную в 1640 году». Получивший экземпляр книги лишь недавно, Роу добавляет: «Я не буду пытаться определить, принадлежит она ему или нет». Издание, на которое он ссылается, вышло под редакцией Джона Бенсона и на самом деле содержит подлинные тексты, хотя и с искажениями: в него вошли почти все сонеты Шекспира. Возможно, за этим невмешательством Роу стояли коммерческие интересы, так как несколько месяцев спустя конкурирующее издательство выпустило издание стихов драматурга, основанное на варианте 1640 года. Однако то, что первый биограф Шекспира смог так запросто обойти этот неистощимый источник понимания психологической сути своего героя, заставляет задуматься, что еще Роу мог довести не до самого конца.

Несмотря на все свои недостатки, биография Роу остается актуальной и читаемой. Существует современная тенденция пренебрегать ранними биографами как распространителями неподтвержденных анекдотов и сплетен. Это выглядит слишком надменным представлением об авторах, во времени и культурном контексте гораздо более близких к Шекспиру по сравнению с нами; эти авторы просто знали вещи, которые теперь кропотливо разыскиваются в древних архивах ради их нового открытия. Д-р Джонсон обращает внимание на этот момент, когда описывает «Сведения» Роу как «жизнеописание автора, предложенное традицией, на тот момент почти иссякшей». Это то, что ценится триста лет спустя, — своевременное вмешательство Роу, сохранившего ощущение от Шекспира-человека и некоторые детали его биографии, которые в противном случае могли бы потеряться навсегда.

Клас Янсзон Висхер. Театр «Глобус». Фрагмент панорамы Лондона.

Фронтиспис Первого фолио, 1623, с портретом работы Мартина Друшаута

Передавая последующим поколениям некоторые сведения о великих мужах, особенно тех из них, кто прославился острым умом и умениями, показывая труды этих мужей, мы приносим им подобие дани уважения, соответствующей их памяти. Именно поэтому мы видим, как трепетно некоторые люди относятся к открытию любых мелких свидетельств, связанных с личной историей славных людей прошлого, с их семьями, с общими случайностями их жизни, и даже их фигура, склад характера и черты лица становятся предметом пристального изучения. Какой бы мелочной не могла показаться такая любознательность, она, конечно, очень естественна; и мы вряд ли будем довольны рассказом о каком-то замечательном человеке, если в нем не будут описаны подробности вплоть до тех самых одежд, которые он носит. Если говорить о писателях, то знания об авторе иногда могут дать лучшее понимание его книги: и хотя произведения г-на Шекспира могут показаться многим не нуждающимися в комментариях, все же мне кажется, что некоторые сведения о самом человеке, сопровождающие издание его трудов, не могут показаться неуместными.

Он был сыном г-на Джона Шекспира и родился в Стратфорде-на-Эйвоне, в Уорикшире, в апреле 1564 года. Члены его семьи, как показывают метрические книги и казенные документы, касающиеся этого города, были там на хорошем счету и именуются в бумагах господами. Его отец, уважаемый торговец шерстью, имел такую большую семью — всего у него было десять детей, — что, хотя Уильям и был его старшим сыном, он не смог дать ему лучшего образования, чем познакомить с собственным ремеслом. Он обучал сына в бесплатной школе, где тот, вероятно, приобрел небольшие познания в латыни, применявшиеся им мастерски: однако стесненность обстоятельств и нужда в его помощи дома вынудили отца отозвать его из школы и, к несчастью, помешали дальнейшему освоению этого языка. Без сомнения, он не знал трудов античных поэтов, что подтверждается не только указанным выше обстоятельством, но и самими его произведениями, в которых нет ничего похожего на подражание им; утонченность его вкуса и природные наклонности его собственного великого [6]гения, равного, если не превосходящего некоторых лучших среди них, несомненно, привели бы его к чтению и изучению их трудов с таким большим рвением, что некоторые из их возвышенных образов легко проникли бы в его собственные тексты и смешались бы с ними. Поэтому отсутствие у него хотя бы некоторого копирования древних авторов может служить подтверждением, что он никогда их не читал. О том, было ли незнание античных писателей его недостатком, можно поспорить. Это не исключено, ибо знакомство с ними могло бы способствовать его большей состоятельности, однако сообразность древним и уважение к ним, сопровождавшие бы эту состоятельность, могли бы сдержать часть той страсти, порывистости и в целом той прекрасной эксцентричности, которые мы ценим у Шекспира: и мне кажется, нам более приятны те мысли, совершенно новые и необычные, которыми так щедро одаривала поэта его собственная фантазия, нежели если бы он создал лучшие отрывки из греческих и латинских поэтов, причем в самой приятной манере, доступной мэтру английского языка. Какие-то познания в латыни у него, без сомнения, были; насколько же они были глубоки, можно увидеть там и сям в его пьесах: в «Бесплодных усилиях любви» Педант цитирует Мантуанца; а в «Тите Андронике», один из готских князей после слов[7][8]

говорит: «Стих из Горация; знаком он мне: // В грамматике читал его когда-то», и это, я полагаю, было делом самого автора. Какой бы ни была его латынь, он, бесспорно, понимал французский, что можно заключить из множества французских слов и предложений, рассеянных по его пьесам, и особенно из одной сцены в «[9]Генрихе Пятом»[10], написанной целиком на этом языке. Покинув школу, он, похоже, полностью отдался тому образу жизни, который предложил ему отец, и, чтобы устроиться в мире по семейному обычаю, будучи еще совсем молодым, счел нужным жениться. Его жена приходилась дочерью некому Хэтуэю, который, как утверждают, был заметным йоменом в окрестностях. Подобным образом он обосновался на некоторое время, пока эксцентричность не вынудила его оставить родные края и принятый им жизненный уклад; поначалу этот шаг казался пятном на его хорошей репутации и его неудачей, однако позже он успешно доказал, что так пробудился его гений, один из величайших из когда-либо известных в драматической поэзии. По неприятному стечению обстоятельств, нередко сопровождающему молодых парней, он попал в дурную компанию; и те его товарищи, кто часто занимался воровством оленей, не раз вовлекали его в совместные разграбления парка, принадлежавшего сэру Томасу Люси из Чарлкота, близ Стратфорда. За набеги этот джентльмен преследовал его, по мнению его самого, слишком сурово; и чтобы отомстить за такое дурное обращение, он написал о нем балладу. И хотя эта, вероятно, первая его поэтическая попытка утеряна, говорят, она была столь обидной, что вдвое усилила выставленные против него обвинения, так что ему пришлось оставить свои дела и семью в Уорикшире и на время укрыться в Лондоне.