Ранний старт (СИ) - "Генрих" - Страница 39

На доске корявенькими, но вполне различимыми буквами написано: «Здравствуй, первый класс «В»». Мной написано. Испытывал соблазн щегольнуть и написать по-французски, но могучим усилием воли отринул недостойное позёрство. Могучему усилию помог один фактор: нумерация классов и параллелей во Франции настолько отличается от нашей, что неизбежно возникнет вопрос, откуда я могу это знать. Вроде 1 «В» «переведётся» так: 1r 3. Могут это нормальный первоклассник и даже его учительница понять? Сомневаюсь с огромной силой.

Мне надо эмансипироваться. Не буду же я бубнить вместе со всеми хором давно знакомые буковки и, старательно водя пальчиком по неимоверно крупным знакам, опять же хором выкрикивать «Мама мыла раму»!

И строгая Лилия неизбежно берёт меня на цугундер (прим. Надо Зину с этим словом ознакомить, хоть цензурное, но вкусное).

— ЛильНиколавна, все буквы знаю, читать умею, писать тоже. Вот почерк у меня не очень, поэтому и рисую палочки, крючочки…

Не верит. Велит прочитать что-нибудь. Открываю Азбуку на последней странице и медленно, но уверенно сообщаю классу название типографии, тираж, вид печати и прочее. Когда поднимаю глаза выше и открываю список редакторов, корректоров и консультантов, Лилия очухивается от шока и велит садиться. Но тут же вызывает к доске и велит написать приветственную строчку.

Пока она отвернувшись, довольно ловко и удачно рисую бестолковую рожицу, туловище овалом, ветки-руки и ветки-ноги. Шепчу классу: «Это Эдичка». Народ прекращает заунывные мантры «МА», «АМ» и прочие бе и ме, начинает веселиться. Много ли детям надо. Быстро стираю рожицу. Невинно гляжу на повернувшуюся Лилию, кроме неё юмора не улавливает только персонаж картины.

Оживление в классе нарастает. За то меня все и любят. Со мной весело.

Лилия кое-как восстанавливает порядок. Я на своём месте додумываю ту случайную мысль. Как только Ерохин изучит букву «Х», он немедленно украсит ближайший забор трёхбуквенным словом. Буквы «У» и «Й» ведь идут раньше. Как украсит тот же забор Зина, когда научится писать, даже представить не могу.

Все снова оживляются, когда слышат звонок.

— Тихо! — Хлопает ладошкой Лилия и пытается нас строить. — Звонок для учителя, а не для учеников!

Э, нет! Перемена это наше время, и красть его мы не позволим никому. Подбиваю ногу Ерохина, который пытается уронить подножкой Эдика. Наш самый безтормозной тормоз уже несётся, веселяся и ликуя, к заветной двери.

— ЛильНиколавна, так нельзя! Перемена и так короткая.

— Домашнее задание… — стонет училка, глядя, как класс гомонит и начинает расползатся.

— На следующем уроке скажете… пацаны! Все из класса!

Вот мою команду выполняют с удовольствием. И девочки тоже.

В холле.

— Пацаны, быстро в одну шеренгу! Рогов — в сторону! Димон, будь рядом! На первый-второй рассчитайсь! Быстро, быстро! Времени нет!

Команды сыпятся одна за другой, не все сразу воспринимают. Эдик вообще не слышит, хаотически носится с дикими воплями по всей рекреации. Кого же он мне напоминает?

Кое-как разбиваю мальчишек на две команды по пять человек. Димон, Эдичка, Рогов — не участвуют. У них индивидуальные задания.

— Играем в слона! Рогов — главный слон! Первые — выстраиваемся!

Кое-как успели по разочку прыгнуть. Димон с Зиной в это время по очереди седлали Эдика и заставляли бегать по кругу. В класс он возвращается с выпученными глазами и вспотевший. Ему надо. У него энергия бурлит больше всех. Нам всем надо сбросить напряжение, но для него это почти медицинская процедура по необходимости. Саботировать он не может. Сопротивляться бесполезно, а клокочущая энергия властно требует выхода. Хоть какого-то.

Когда веселье обрубает на этот раз неприятный звонок, отдаю команду:

— Замерли!!!

Дождавшись выполнения большинством, меняю позу, руки в стороны и вверх, опять замерли. Ногу поднять, согнув в колене — замерли. И так несколько раз секунд за пятнадцать.

— А теперь тихонечко в класс.

Лилия уже стоит у двери, пропуская всех. Последним смеющийся Рогов волочит обессилевшего Эдика. Полчаса спокойствия Леониду и всему классу гарантированы. Так и живём.

Ближе к вечеру во дворе.

Всё, что нужно, сделано. После школы обедаем, отдыхаем, выходим погулять. Затем уроки, и все свободны. Собираться у Зины всей толпой прекращаем, тупо места для всех не хватает. Поэтому разделились. Катя приходит к Зине, я к Ерохиным. С отвязанной парочкой братьев сдружились неимоверно. А чо, в одной же банде, ха-ха, состоим.

— Вить, ну, дай разочек… — нудит младший, у которого старший Ерохин реквизировал городошную палку. На старшего не рассчитывал, когда комплект делал. Их папахен обещал сделать ещё один экземпляр, так что дефицит ненадолго.

— Дим, пяток раз кину и дам, — примеряюсь, бросаю. Попадаю, но не убедительно. Кидаю левой рукой, хочу проверить одно предположение. Если чему-то научить левую руку, то правая научится сама, без тренировки.

Очередь Зины, за ней Тим. Ставлю фигуру «пулемётное гнездо». Такие намного легче сбивать, нежели плоские.

— Глянь! Наши Сверчка прихватили!

Есть во дворе субтильный паренёк семитского племени, что по нему не очень заметно, мало ли кто выглядит чересчур интеллигентно. Зато по мамочке не ошибёшься. Видел его в школе, понятно в каком классе. В таком же, каком и мы, только с другого конца. Вернее, с начала, это мы в конце. Сверчком его Ерохины окрестили. Когда поинтересовался, почему, объяснили так: «Ну, со скрипочкой ходит, пиликает…». Логично. И в остроумии не откажешь. Могут ведь, когда захотят.

«Наши» это Тимкины гвардейцы, всегда с ним таскаются. В нашей структуре отряд прикрытия. Тим любит, когда его отдельно о чём-то просят, а то его реноме немного страдает, если напрямую им командовать начинаю. Всё равно сбиваюсь на приказной тон, но уже реже.

И ещё в одном Ерохины мне жутко завидуют. В Березняках, положив на это массу усилий на тренировки и расспросы местной братвы, научился лихому свисту. Как там у Есенина? «Мне осталась одна забава: пальцы в рот — и весёлый свист».

Гвардейцы приняли Сверчка в свои заботливые руки. Хлопают по плечу, гогочут и не отпускают. Непорядок. Закладываю пальцы в рот по рецепту Есенина, и от оглушительного свиста взлетают воробьи с дерева, а Димон приседает, закрыв уши.

Иду на край двора, где гвардейцы, — так-то это Санёк и Колян, — несут службу дозора. Баклуши бьют, если точно. Ленивые и слабенькие подзатыльники Сверчку отвешивают, если совсем точно. Это даже не побои, а так, приветствия, которые прекратились после моего предупредительного свиста.

А видок у Сверчка заморенный и пришибленный. И точно не гвардейцы оставили следы подошв на заднице и спине. Не пинали они его. Интересуюсь подробностями.

— Да там… — машет рукой малец. Подходит Димон, что собирал на хранение Кате городки. Зина, шестым нюхом учуяв близость интересного кипиша, не отстаёт от него.

— Вы чего тут? — Вперяю строгий взгляд в гвардейцев. — Сверчок с нашего двора, его нельзя репрессировать. Без причины.

Впечатлённые многозначительным словом «репрессировать», гвардейцы смущаются: «А мы чо? Мы — ничего». Запрашиваю Сверчка второй раз. Тот, шмыгая носом и удерживая слёзы, ведёт грустный рассказ. Чтобы срезать дорогу от остановки, — в музыкальную школу он ходит, — пересекал соседний двор. Разок-другой до этого прокатило, он и осмелел на свою беду. Местная шантрапа подловила, подтвердив пословицу «сколько верёвочке не виться».

— Сколько и где? — Нечего турусы на колёсах разводить. Краткость не только сестра таланта, но неотъемлемое качество командира.

— Трое, там… — Сверчок машет рукой.

Принимаю решение мгновенно. Акция возмездия, как иначе-то?

— Пошли!

— Да не надо… — слабо возражает Сверчок, тут же впадаю в неистовство.

— Как тебя зовут? Миша? Слушай, Миша, внимательно. Мы уже давно никого не били, нас распирает, как хочется… Ты хочешь нас законной радости лишить?!