Притяжение влюбленных сердец (СИ) - "Цветы весеннего сада" - Страница 20

Анна сильно удивилась вопросу, но ответила:

- Яков Платонович, я взяла с собой книги из домашней библиотеки. Мне говорили, что появились новые, пока я болела. Я увидела подборку, и, с папиного разрешения, взяла.

- Анна Викторовна, это наиболее вредная и сомнительная книга, которая сейчас могла бы вас занять, в данной ситуации, - раздраженно и строго сказал Штольман, - я не одобряю ваш выбор.

Он подумал, что это самое неуместное, что могли бы дать почитать его жене. “Записки из мертвого дома” - реалистичная и мрачная повесть, полная безысходности и тоски, о местах, подобных тем, куда они направляются, и где он будет человеком, вторым по важности после генерал-губернатора.

- Полноте, Яков Платонович, - удивленно и оторопело ответила Анна. Она никак не могла взять в толк, что происходит, и что так рассердило его. - Я читаю эту книгу уже второй раз, нахожу все, что там написано, очень важным для публичного обсуждения.

- Да, я заметил, все листы уже разрезаны, - все так же сердито сказал Яков, - позволите узнать, что вас растревожило больше всего?

- Извольте, - сказала спокойно Анна. Она начала мирно перечислять все вопиющие, с ее точки зрения, примеры обхождения с арестантами. Анна даже достала тетрадку с записями, куда законспектировала некоторые моменты.

Яков в раздражении слушал, как его Анна, с её тонкой душевной организацией, уже восприняла и осмыслила для себя все, что могла дать ей эта книга. Загибая пальчики, она, не забывая ничего, пересказывала и про клейменые лица, и про бритые вполовину головы, клопов, тараканов, нары в 3 доски шириной и другие ужасы, которые Достоевский описывал с явной целью опорочить систему наказания в Российской Империи.

- Но позвольте, - раздраженно заметил Штольман. - о каких достойных условиях для людей, совершивших столь тяжкие деяния, вы говорите? Анна Викторовна, вы помните тех людей, которые отправились на каторгу за последний год в Затонске? Вы им сочувствуете? Этим насильникам, ворам и убийцам?

Вы помните Громову, убившую двух молодых женщин? Вы помните Филина, убившего Олимпиаду Курехину и чуть не было не убившего вас? Вы помните немого Митяя и других? Считаете, что они достойны чего-то большего?

Яков вспомнил почти о всех преступниках, которых они поймали, зачастую и с ее помощью.

- Но, помилуйте, Яков Платонович, они ведь все равно люди. Если им сохранили жизнь, то к чему такие ежедневные мучения? Разве будет человек после столь длительных лишений хоть как-то способен жить в поселении? - горячо спросила Анна.

- Эти люди превосходно живут после отбытия срока. Из Сибири им не дозволяется переселяться обратно, в западные губернии, а тем более, в столицу. Они работают, заводят семьи с такими же каторжными.. - спокойно, немного цинично сказал Штольман. Он вспомнил о Нежинской, которой грозила не то виселица, не то бессрочная каторга, но даже эта мысль не поколебала его. Судьбу свою Нина Аркадьевна выбрала себе сама.

- Яков Платонович, но ведь есть люди, осужденные за менее тяжкие преступления. Но они содержатся в точно таких же условиях! Подумать только, этим людям не снимают кандалов даже тогда, когда они умирают в мучениях от болезней, и расковывают их только при захоронении. Ведь там же не только насильники и убийцы. Там есть воры, есть мошенники, есть политзаключенные, в конце концов. - спорила его жена.

Штольман подумал, что политзаключенных там как раз таки на порядок больше, чем уголовников. Всех смутьянов вывозят в нынешние времена в острог, и небезысвестный ей писатель Достоевский сам отбывал наказание по обвинению в заговоре.

Он ничего не сказал, но мрачно принял все рассуждения супруги на собственный счет - ему заведовать в тех забытых краях и полицией, и каторгой, и ссылкой.

- Анна Викторовна, лучше выберите себе для чтения другую литературу, а эту книгу отдайте, - сказал Яков и требовательно протянул руку.

- Мне что же, теперь и книги вам показывать свои и разрешения испрашивать? - с недоверием посмотрела на мужа Анна. Как это было обидно! Её ни разу в жизни не ущемили в выборе какой бы то ни было литературы. Аня читала целыми полками и дамские романы, и юридическую литературу папы, и всех писателей, что были дома.

- Я буду сам смотреть, - поднял брови Яков. - Я обещал заботиться о вас. Считаю эту книгу опасной для вашего горячего сердца и неокрепшего ума, - сказал Штольман серьезно.

Анна в неверии вскочила с дивана и воскликнула:

- Это почему?… Неокрепшего ума?! Насколько же наивной, легковерной и глупой вы меня считаете, Яков Платонович! - ее красивые губы кривились от обиды.

- Аня, я не считаю вас глупой, - спокойно и рассудительно пытался донести до супруги Штольман, - но вы легко сейчас осуждаете то, о чем не достаточно осведомлены.

- Я не осуждаю сгоряча, я пока об этом слишком мало знаю, - запальчиво и обиженно говорила Анна.

Вот это вот “пока об этом слишком мало знаю” уже не на шутку встревожило Якова. Он знал ее тягу к знаниям и умение добиваться своего. Если его жена поставила цель узнать, она узнает и составит об этом свое, несомненно сострадательное мнение и немедленно отвернется от своего мужа.

- Аня, отдайте книгу, - он опять требовательно протянул руку и строго сказал: - Вы должны разделять мои взгляды.

- А то что? - горько сказала Анна. - А вы мои взгляды не должны разделять? Ну хорошо, не разделяйте, - тут же поправила свою мысль она. - Но ведь вы и мне не дозволяете иметь мнение, отличное от вашего!

Анна сделала быстрый шаг к двери, намереваясь выйти из купе, но Яков мгновением раньше схватил ее за локоток.

- Сударыня, вы никуда отсюда не уйдете! - рассерженно сказал он. Это раньше вы могли убежать от меня при любой размолвке и не показываться неделями. А теперь, извольте, вы мне жена.

- Да я просто в коридор хочу выйти, в окно посмотреть, - остро взглянула на Штольмана Анна, потупившись на миг, но тут же подняв на мужа голубые глаза, - это мне дозволяется?

- В коридор можете идти, - уже мягче сказал Яков. Он расслабился, сообразив, что Анна никуда не собирается сбежать.

Выйдя из купе, Анна сердито смотрела на проплывающую мимо деревеньку и пыталась понять, что же это такое сейчас было с Яковом Платоновичем и как ей вести себя дальше. Она хоть и сердилась на него, но не хотела ссориться в будущем. Дверь позади щелкнула, и Штольман встал рядом.

- Анна Викторовна, что же, - напряженно сказал он, - мы так и будем с вами в ссоре?

- Я с вами не ссорилась, - сказала его жена, потупившись.

- Я не могу работать, пока вы здесь стоите огорченная. - Яков взял ее руку в примирительном жесте. - Вы так и будете обижаться?

- Конечно же нет, - вздохнула Анна и зашла обратно. Яков вернулся следом за ней. Внутри купе он крепко обнял ее, прошептав:

- Меня гнетет, что, отвергая мои взгляды, когда-нибудь вы, разочаруясь, отвергните и меня, - сказал Штольман совершенно севшим голосом.

- Ну что за фантазии, Яков Платонович, - опустила голову Анна ему на грудь. - Я люблю Вас и никогда не отвернусь, что бы ни происходило.

Потом она взяла злочастную книгу и отдала мужу, однако Яков, поцеловав ей руку, покачал головой и вернул книгу обратно.

Поезд прибыл в Москву через пару часов. Штольман успел сосредоточиться и поработать, Анна почитать его сборник “Уложение об уголовных наказаниях”. Потом они пили чай в вагоне-ресторане, ели засахаренные орешки, смеялись и никак не вспоминали недавнюю размолвку.

Они оба не знали, что книга действительно оказалась у Анны неспроста и была выбрана с умыслом. Тем самым, о котором подумал Штольман. Чтобы Анна, вчитываясь, невольно отвращалась от человека, служащего интересам государства в таком непростом деле.

На одной из книг из той подборки, до которой Анна еще не добралась, стояла дарственная надпись:

“В знак сожаления о возникшем между нами недопонимании и в знак моего глубочайшего к Вам уважения, примите от меня этот скромный подарок. Надеюсь, книги развлекут Вас и ускорят выздоровление. Искренне Ваш, К.В. Разумовский.