Алая сова Инсолье 2 (СИ) - "Carbon" - Страница 3

— Я понимаю, ты все забыла, он постарался. — Усталый голос Паоло лез в уши. — Или даже не он, допускаю. Просто это был очень сильный удар, сначала его подлая магия, а потом Филипп сошел с ума и вытворил с тобой… Поверь, он очень быстро опомнился, кажется, еще до моего возвращения. И раскаялся сразу же! Имран…

Я вздрогнула, потому что почувствовала, как мужчина вдруг опустился на колени рядом с креслом, в которое меня сам и усадил.

— Имран, прости… я не успел, меня не было в тот день в ордене, я… Прости… — И он уткнулся головой мне в колени.

А потом этот человек, который воспринимался остатками моих нитей как огромная скала, зарыдал. Беззвучно. Поняла я это только по горячим каплям, падающим на тыльную сторону моей ладони, к которой он прижался лбом.

— Кто мы друг другу? — все же спросила я, чувствуя, как во мне поднимается еще один ураган сумбурных эмоций. Потому что друзья в моем понимании так себя не ведут. Неужели тайный поклонник? А как же тогда тот жених?

— Я твой друг, сестренка. Я — твой брат. Я… люблю тебя! — это вырвалось как-то очень… не по-братски. Но мужчина тут же поправился: — Как сестру, конечно. Поверь! Мы очень давно вместе, ты всегда была для нас всех родной! Прости, прости, что мы позволили этой скотине тебе навредить! Никогда себе не прощу…

— Я прощаю. Перестань, пожалуйста, — главное, сказала вполне от души. Я его прощаю за то, что не успел спасти мою предшественницу, и за то, что ее смерть выдернула меня из моего мира неизвестно куда, но опять во тьму. — Я устала. И хочу есть.

Пусть займется чем-то, не знаю, более приземленным. Мне неприятны его страдания. Особенно такие вот настоящие, искренние.

— И еще мне… душно. Я могу выйти на воздух? Пойти в библиотеку?

— Конечно! Ты вспомнила библиотеку? Имран, ты никогда не изменишься. — В его голосе была грусть и нежность.

Я вздохнула и не стала уточнять, что про орденскую библиотеку узнала от Инсолье, который все время ругался на неподходящие книги, которые там хранятся, и грозил сжечь все до основания.

— Только, — внезапно осознал Паоло, — как же ты теперь будешь читать? О Пресветлый, ты ведь так любила читать!

— Пока я просто хочу посидеть там, где тихо и спокойно. Там, где раньше я проводила много времени, и мне там, по твоим словам, нравилось. Может, что-то вспомню.

— А я… точно! Я почитаю тебе вслух писания святых! Всегда, когда тебя одолевали темные мысли, ты перечитывала именно их. А вечером к тебе зайдет пастырь. На душе сразу станет легче!

Интересно, что в словах «тихо и спокойно» можно прочесть с точностью до наоборот? Но этот умудрился.

К моему удивлению, уходить Паоло не стал. Он лишь выглянул за дверь и что-то гаркнул в коридор. Так, значит, рядом с моей комнатой охрана? И кого от кого охраняют? Меня от церкви или церковь от меня? Не доверяют? Или… или есть тот, кто может меня украсть?

На последней мысли сердце забилось чаще и в уголках губ невольно спряталась едва заметная улыбка.

— Ох, сестренка, — раздалось сбоку, заставив вздрогнуть от неожиданности. И как такой огромный мужчина может так тихо передвигаться? Я слишком устала, чтобы все время сканировать пространство эхолокацией, нити и вовсе висят обрывками, а тут еще этот. — Ты явно начинаешь вспоминать. И это озаряет мою душу счастьем. Слава Всевышнему. Пойдем, я провожу тебя. Двор перестраивают, здесь теперь много новых сооружений и людей. Тебе будет трудно найти дорогу.

«Особенно туда, где никогда не была», — мысленно закончила я его монолог. И смирилась. Пусть ведет. Это все равно хоть какая-то информация. Какой-то способ сориентироваться. Мне еще искать свое темное некромантское несчастье. И я понятия не имею где и как, нить не указывает направления, только едва заметно дрожит в такт биению сердца. Но любой, даже самый маленький шаг в сторону цели — это лучше, чем просто сидеть и ждать неизвестно чего.

— Мы можем сначала зайти в трапезную. — Паоло осторожно взял меня под руку. — Ты хотела есть. Или я могу принести тебе чего-нибудь в библиотеку.

Инсолье

Самое отвратное в восстанавливающих заклинаниях то, что работают они за счет твоих собственных резервов. То есть ускоряется метаболизм. В итоге…

— Жрать хочу, — выдохнул я в пространство, зная, что никто меня не услышит. Благо эти ободранные алые петухи хоть ночной горшок оставили: брезгливо им, видите ли, за мной убирать. В антимагической камере никакими заклинаниями не поразбрасываешься, все надо руками. Так и тянуло сделать им подарок прям под входную дверь, но, во-первых, не доставал, а во-вторых, мне ж самому потом больше пинков достанется.

Какую б гадость я себе ни представлял, какую б тошниловку ни вспоминал, а жрать все равно хотелось. И пить. Желательно чего-нибудь горячего, а то камеры в подземельях никто отапливать и не подумает. И пусть в мире лето — глубоко под землей от этого не сильно легче.

Кап.

Как отдельная форма издевательства — где-то совсем рядом то и дело капала вода. По запаху это, скорее всего, был водосток, но тем не менее звук постоянно напоминал о жажде.

Сколько прошло времени, я с грехом пополам отсчитывал по внутренним ощущениям, а еще по тому, как часто натягивались цепи на руках и ногах. Это у них система такая: когда я в камере один надолго, цепи удлиняются, давая мне возможность лечь или справить нужду. Но как только хоть последний караульный из проштрафившихся адептов приближается к камере ближе чем на десять шагов — получите, наслаждайтесь. Меня растягивало посреди каменного мешка, как шаттову лягушку на учебном столе: препарируй — не хочу.

Да еще и одежду всю забрали. То есть совсем как лягушка, до мелочей. Не то чтобы я стеснялся наготы, но прекрасно чуял, зачем они это сделали. Потому как висеть голым, голодным и обездвиженным, когда тебя время от времени тычут острым или бьют хлыстом, вдвойне унизительно, неприятно и обостряет чувство беззащитности.

Так вот, после очередного хлыста прошло совсем немного времени, я даже отлежаться и замерзнуть на холодном полу не успел. А меня уже снова потащило цепями в разные стороны. Да так сильно, что я едва не заорал — как на дыбу вздернули.

А потом в камеру вошел он. Собственной персоной.

— Какие знакомые и, как бы греховно это ни звучало, приятные сердцу звуки, — нараспев произнес он, будто читая старую поэму. Любит эта сволота красоваться.

Я не стал отвечать. Смысла не видел. Все мои проклятья он слышал еще в прошлый раз, а развлекать его праздными разговорами претит уже мне. Пусть это и могло отсрочить пытки еще на какое-то время.

— Где же твое красноречие, брат Инсолье? — Скажите, как, ну как, как Имран не тошнило от этой улыбки? Нет, я видел, как куча баб сразу млеет, глядя на это красивое лицо. Но Имран же другая… как она могла не заметить фальши? Не видеть, сколько там дерьма под фарфоровой маской?

— Язык к горлу присох, да? — Капитан паладинов вытащил из поясной сумки фляжку, открыл и пролил несколько капель на пол.

Глотку свело спазмом.

— Хочешь пить? Я могу помочь, — с таким искренним участием выдал подлец, что пить мне мгновенно расхотелось. Да я скорее сухие камни в пустыне стану лизать, чем выпью что-то из его рук!

— Ну не упрямься. Что ты как маленький? Я пришел поговорить. Причем, заметь, тебе этот разговор нужен больше, чем мне. Или эти остолопы тебя напугали — приедет грозный капитан, сразу замучает до смерти? Брось, ты же не поверил?

Так, здесь что-то не то. Определенно не то. Филипп пьян? Серьезно, пьян? Этот сучий праведник-трезвенник, который назначает любому хлебнувшему что-то, кроме ритуальной водички, по десятку плетей?

— Все просто, мой наивный темный брат. Здесь, кроме нас, больше никого нет. А я устал притворяться. Раз уж ты такая умная и коварная мразь, что сумела дотянуться до высших сановников и сделать половину моей работы, тебя нельзя не зауважать. И могу я хоть ненадолго расслабиться? Особенно для того, чтобы обсудить взаимовыгодное дельце.