Канарейка (СИ) - "Vi_Stormborn" - Страница 9

— А что-то происходит?

— Канарейка, ты мне что-то недоговариваешь, — чеканит Шастун, скрещивая на груди руки.

Антону кажется, что Петров видит его насквозь. Парень улыбается, касаясь подушечкой большого пальца уголка губ.

— Если ты снова сделал то, о чем я думаю, то лучше сразу вали, — закипает Антон. — Вали сразу, я серьезно тебе говорю.

— А что я делаю? — продолжает парень играть дурачка.

Антон наклоняется к нему ближе и говорит так, чтобы услышал его только он.

— Отбираешь то, что мне дорого, — старается сдержать себя в руках. — Тебе напомнить, почему мы перестали с тобой общаться?

Канарейка хмыкает. Ему напоминать и не надо. Он помнит.

Помнит все их совместное детство так хорошо, что такой памяти позавидовать можно. Антон, к сожалению, помнит тоже. Канарейкой его прозвали не просто потому что он юркий, маленький и хорошо поет. Канарейкой его прозвали еще и потому, что он, как и эта птица, отбирает абсолютно все, что видит, не считаясь с другими.

Сначала он отбирал у Антона игрушки, затем друзей, возможности; и последней каплей для Антона стал тот факт, что в выпускном классе Саша забрал у него человека, которого Антон очень сильно любил. Не моргнул даже, ухом не повел: забрал из-под самого носа, а затем, наигравшись, бросил.

Канарейка любит вещицы, которые дороги другим. Будь то предмет или человек — ему нет совершенно никакой разницы.

— Я все помню, — хмыкает Петров и специально наклоняет голову, почесывая шею, а за ухом у него цветет отметина, оставленная чьими-то зубами. Антону требуется всего секунда, чтобы понять, кто ее оставил.

— Не смей трогать его, — цедит Антон, сцепляя зубы. — Я предупреждаю тебя, Канарейка, не смей…

— А если я скажу, что уже тронул, — глядя с вызовом ему прямо в глаза, выдает ему Петров, вставая на ноги.

У Антона внизу живота все холодеет. Руки становятся влажные, ладони покрываются липким потом и начинают дрожать; в горле встает ком. И Шастун думает: не уберег; снова, блять, не уберег.

Саша нарочно задевает его плечом, когда идет в сторону кресла, где будет проходить съемка, и Антону этот удар кажется не таким болезненным, как тот, что снова нанес ему Канарейка кувалдой по четырехкамерному.

Шастун хочет уже что-то сказать ему, как вдруг что-то дергает его повернуть голову, и он видит у входа в студию запыхавшегося Арсения. Глаза мужчины тревожные, дышит он тяжело, загнанно почти и, когда он видит Антона, дышать Арсению становится еще тяжелее.

— Почему ты здесь? — подходит к нему Шастун. На лице — подобие спокойствия.

— Я хочу присутствовать, — запнувшись, произносит Арсений.

Антон не здоровается, не целует его, как всегда это делает. В глазах парня Попов прочесть не может совершенно ничего. Он видит там лишь собственное отражение: паническое, бледное, виноватое. Просто блядство настоящее, и Арсений наконец это полностью осознает.

— У тебя же съемка, — вспоминает Антон.

— Я все уже сделал, — тут же отвечает он.

И Антону не стоит знать, что Арсений на самом деле все отменил, потому что он в самой настоящей панике. Арсений знает: сегодня решится одно большое все, только не осознает, что все уже происходит.

Антон смотрит на него и заставляет себя верить в то, что Арсений этого не сделал. Что не поддался Канарейке. Он так сильно заставляет себя в это поверить, что в груди начинает что-то болеть.

— Начинаем! — звучит голос на всю студию, и Антон чуть вздрагивает.

Он отходит от Арсения и не говорит ему ни слова, потому что попросту не знает, что сейчас говорить. Попов садится куда-то недалеко от оператора, буквально падая на стул, потому что ноги не держат.

Антон садится напротив Канарейки, включается свет, затихает съемочная группа. Слышится отрывистое: «Мотор!»

— Всем привет! — входит в образ парень. — Я — Антон Шастун, и это шоу «Контакты». Сегодня у меня в гостях мой брат, актер Александр Петров. Саня, привет!

— Здравствуй, — кивает он, расплываясь в улыбке.

Арсений нервно трясет ногой, пропуская мимо ушей все правила шоу, которые Антон рассказывает ему, согласно сценарию. От нервов он даже кусает подушечку большого пальца, во все глаза наблюдая за двумя людьми в кадре, с которыми его связывает слишком многое.

Сидит Антон — человек, ради которого Арсений готов броситься в огонь и воду; ради которого он костьми ляжет, если придется. И Канарейка — не человек, не птица, а ебучее погодное явление. То, что переломало в их с Антоном жизни абсолютно все. Камень преткновения. Ебучая Ахиллесова пята.

— Так, ну, правила ты понял. На вопрос должен ответить кто-то из твоих контактов. Я открываю их, — сообщает ему Антон.

— Открывай, — кивает он.

Шастун усилием воли глотает тревогу, стараясь светить на камеру, как всегда это делает.

— Так, что тут у нас, — смотрит в телефон Антон. — Хм, «Вещь 1», «Вещь 2» и «Вещь 3». Ты что, так сильно не любишь запоминать названия шоурумов? — смеется Антон.

— Это не шоурумы.

Антону больше не смешно.

— То есть — это люди? — спрашивает он. — Ну, им можно звонить?

Петров кривит губы в полуулыбке, глядя брату в глаза.

— Люди, — соглашается он. — Можешь звонить.

— Мне интересно, что за абоненты названы у тебя таким образом, — снова смеется.

Смеется через силу. Смеется, не слыша собственного смеха.

— Мои вещи, — доводит его Петров.

— Ладно, — из последних сил сдерживается Антон. — Кому звоним? Первой «вещи», второй или третьей?

Канарейка впервые за всю съемку переводит взгляд вглубь студии и смотрит в полутьму, сразу же цепко хватая взгляд Арсения. И обращается в эту секунду будто к нему лично:

— Набирай третьей вещи. Она ответит.

— Она? — тут же спрашивает Антон.

Шастун знает, куда смотрит Петров.

— Или он?

— Вот и узнаем, — не сводя с Арсения взгляда, отвечает Канарейка.

Арсений крепче сжимает в руках телефон, почти лишаясь чувств от самой настоящей паники. Петров смотрит ему в самую душу. Или в то, что от нее осталось. В воздухе витает настоящее напряжение, когда Антон набирает номер и ставит на громкую связь.

— Вызов идет.

Петров хмыкает, в серо-зеленых глазах пляшут бесы.

И в следующую секунду на всю затихшую студию раздается телефонный звонок. Вся съемочная группа оборачивается назад, Антон переводит вперед взгляд, и Арсений готов поклясться: у него останавливается сердце.

Потому что телефон звонит в его руках.

Шастун задерживает дыхание, когда ловит взгляд Арсения. Душа парня словно покидает его тело. Все самовнушение Антона рушится у него на глазах, обваливаясь осколками, а в голове бежит мысль: неуберегнеуберегблятьнеуберег.

Тишину мертвой студии прорезает резкий звук пожарной системы. Дверь открывается, и на пороге появляется какая-то сотрудница.

— Это не учебная тревога, пятый павильон горит! Срочно всем покинуть помещение! Оставляйте все оборудование и следуйте по стрелкам за мной!

Студия резко оживает, прорезаются голоса, все встают со своих мест. Кажется, волнение более серьезной ситуации отрезвляет всех, и инцидент тут же забывается. Только кажется. Кажется, потому что с мест встают и идут к выходу все, кроме них троих.

Антон так и смотрит в глаза Арсению, и у того в нижних ресницах путаются слезы.

— Скорее, на выход! — хватает Арсения за руку какой-то парень, и тот встает, становится ведомым.

Его тянут к выходу, а он все смотрит на Антона.

Когда Попов скрывается в толпе выходящих из студии людей, Антон переводит взгляд на сидящего рядом брата. Запах гари усиливается, и Шастун теперь даже не может определить, что именно горит: пятый павильон или он сам.

— С ним было не намного интереснее, чем с предыдущим, — смотрит на него Петров. — Он у тебя такой ручной, — хмыкает он. — Даже усилий не пришлось прилагать, чтобы затащить его в койку.

И Антон вдруг понимает: это он горит.

Не проходит даже секунды, как Шастун замахивается и со всей силы бьет наотмашь брата по лицу, крепко сжимая кулак. Канарейка падает со стула, чуть хватается рукой за рассеченную скулу и надрывно смеется.