Бастард Ивана Грозного — 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 58

С тех пор прошло уже несколько лет, и пчёлы исправно давали мед, воск, прополис и пергу. Последние два продукта очень ценились у лекарей и раскупались не доезжая до рынков за очень высокую цену. Как, впрочем и «рыбий клей», производство которого было поставлено на такой «поток», что еда не уронили цену на рынке. Санька вовремя опомнился и распорядился складировать товар, приготовив его к продаже на экспорт.

Люди, попадавшие в Мокшанск, поначалу терялись от существующего порядка, организованности и чистоты, за которой следила Лёкса со своими девками-хозяйками, но дней через пять приходили в себя и понимали, что житьё в нормальных хатах и хорошее кормление не сон, а обыденность. Понимая это, работные считали за счастье делать всё, что от них требовалось, то есть работали.

Так и пленные эсты, попав за стены Мокшанска, довольно быстро осознали, что здешняя жизнь значительно лучше прежней. Рыцари хоть и не обирали крестьян «до нитки», но считать умели хорошо, оставляя на прожитьё минимум.

На Санькиных стройках работали те, кто прошёл отбор и «акклиматизацию» у Мокши и почувствовали, как говорится, разницу. Уходить из городка они не хотели, но Санька-Ракшай говорил с ними лично и обещал такое же нормальное отношение и такое же житьё-бытьё.

Люд разный везде, а Саньке лишние проблемы на стройках крепостей были не нужны, поэтому он отбирал самых спокойных и трудолюбивых.

— Семейные смогут построить себе избы-пятистенки с топкой по белому. Бобылям построены бараки, как здесь в Мокшанске. Пока в бараках места хватит всем, и для семейных тоже. Вода есть, запасы еды есть, дрова есть.

Так и обросли стройки крепостей строителями, коих в дальнейшем Санька думал переквалифицировать кого в воинов, а кого в обслуживающий персонал. Пока мужья строили, бабы делали свою бабью работу, пряли, ткали, готовили еду.

К концу зимы стены крепостей были возведены на нужную высоту. Подвалы и низ крепости лили из обычного бетона с щебневым наполнителем, верх из керамзитобетона.

Вокруг Москвы обнаружилось несколько месторождений легкоплавких вспениваемых каменных глин. Такие глины ни для чего иного, кроме керамзита не годились и Мокша даже поначалу расстроился, ибо глины такой нарыли и навезли много. Но Санька накрошил «вспученные» изделия на мелкие фракции и слепил несколько керамзитобетонных блоков. Мокша, после их высыхания, удивился их прочности и лёгкости.

Санька с Мокшей давно соорудили несколько барабанных камнедробилок, и отходы кирпично-глиняного производства начали использоваться в строительстве. На дробилках же измельчали и каменную глину на фракции разного размера, от чего менялись параметры керамзита, а значит и керамобетона: прочность и теплопроводность.

В строительстве крепостей Александр решил пойти по простому пути. Он предполагал, что к Москве до Наполеона никто кроме крымского хана не придёт, да и тот пушек с собой не возьмёт. Насколько помнил Санька из истории, «какой-то там Гирей» пограбит Русь и сожжёт Москву только за то, что та долго не платила в Крым «поминки», тоесть просто собрал дань. Причём должен сгореть полностью весь деревянный посад и масса народа. В своих «крепостицах» Санька хотел спрятать простой народ от пожара и от полона, а в случае благоприятного стечения обстоятельств, и дать Гирею отпор.

Крепости строили по возможности прямолинейными в виде закрытых кварталов с внутренними дворами. В каждом таком трёхэтажном, с учётом подвала, квартале могло укрыться до тысячи человек. К весне тысяча пятьсот пятьдесят шестого года на каждом военном гостевом дворе возвели по пять таких секций. Пятью пять — двадцать пять… Это знает каждый. А в Москве, по последней переписи, проживало около ста тысяч человек.

С бунтовщиками Санька решил поступить по закону. Двадцать пять человек верховная дума, назначенная государем, осудила и двадцати двум отрубили головы на лобном месте, предварительно объявив о попытке злодейского нападения на царя. Троих Санька помиловал. Двое оказались Захарьиными, которым, за их бездействие во время свары, у Саньки рука не поднялась подписать смертный приговор. Третьим помилованным стал Данила Дмитриевич Пронский.

Его сын Пётр стоял воеводой в Новгород-Северском. И хорошо стоял. В это время Пётр Данилович прибыл в Москву за пополнением, ибо решил Санька укрепить его гарнизон и потому вызвал. А тут отец его проявил себя на стороне восставших. Слава богу, что не сильно проявил. Так… Стоял с мечом наголо. Рубиться-то было кому в первых рядах. А кикиморкам Санькиным он не противился. Получил булавой по спине, да и всех делов.

Потому Александр с пониманием отнёсся к прошению Петра о помиловании отца. Однако предварительно разговор с ними обоими прямо у себя в палатах поимел.

— Вот смотрю я на тебя, Данила Дмитриевич, и задаю себе всё тот же вопрос, что меня гложил на той думе. В присутствии твоего сына задавать его тебе я не буду. Помнишь его? — спросил Санька.

Пронский старший молча кивнул и потупил взгляд. Седая спутанная борода упиралась всё в тот же кафтан, в который он был одет неделю назад на думском заседании, закончившемся для него плачевно. От него пахло немытым телом. Бани в камерах тюрьмы, построенной Санькой из керамзитобетонных блоков, пока не было.

— И если бы не нужда в тебе и твоей семье в Рязани, — продолжил Санька, — махнул бы я топором над твоей шеей без жалости. За дурость твою. Но не хочу ослаблять землю Рязанскую, оставляя её только в руках Опраксиных. Да и лишать твоих сынов, верно служащих отечеству нашему, дохода и обрекать на нищету и голод внуков твоих не считаю верным. Потому отпускаю я тебя на поруки сына твоего, даже не спрося тебя, будешь ли мне служить далее верой и правдой. Но от службы твоей не откажусь.

Пронский старший медленно опустился на колени.

— Спаси тебя бог, государь! Вечно буду молить о здравии твоём и положу живот свой за дело твоё!

Санька не стал говорить пафосных слов о том, что ему нужна не смерть, а жизнь, а лишь махнул рукой.

— Ступайте с богом!

Строительство кабака в центре Москвы закончилось много раньше. Где-то к зиме монолитные керамзитобетонные стены уже оштукатурили и покрасили масляной охрой под кирпич, на крыше уложили черепицу. Внутреннюю отделку и оборудование завершили к весне. К двадцать второму марту трактир открыл двери для посетителей. Это получился и не трактир вовсе, а настоящий производственный комплекс.

Квадратное здание тоже имело внутренний двор, и было разделено на четыре функциональных корпуса. Питейное заведение, кухня, склад и пивоварня. Всё это находилось в полуподвалах корпусов. Второй этаж был жилой. В двух корпусах располагалась гостиница в третьем и четвёртом, расположенных над пивоварней и кухней, проживал обслуживающий персонал. Третий этаж и один из подъездов Санька забрал себе.

На его этаже имелась маленькая кухня с кладовой, банкетный зал персон на двести, его небольшая трапезная, спальня, кабинет, приёмная, все с нормальной крепкой резной мебелью и встроенными шкафами. Имелась и ванная комната с сауной и «обычным» туалетом с керамическим унитазом и поднятым к потолку бачком, вылепленными Санькой из белой глины собственноручно.

Стеклянные прозрачные окна имелись, но круглые. Как уже говорилось, прямоугольное прозрачное стекло пока не получалось. А круглые стёкла делались просто. Выдувался шар, который потом клался на железную полированную плоскую поверхность. Шар сминался такой же железной полированной плоской поверхностью. Вставленные в узкие деревянные рамы круглые оконца выглядели даже симпатично. Главное, что они были прозрачны и крепки. Особенно, если на такое стекло положить тонкую проволочную сетку, а сверху положить ещё одно расплавленное стекло. Такие «бронестёкла» были вставлены во все нижние помещения, кроме склада.

В городах нижние этажи домов окон обычно, во избежание краж, не имели, а Санькин трактир сиял кругляшами, то отражая солнце, то светясь изнутри светом масляных ламп. Внутри питейного заведения от круглых окон весь день было светло и солнечно, ибо его фасад был повернут к югу.