Сицилиец (СИ) - Белова Юля - Страница 24
- Предыдущая
- 24/44
- Следующая
— Будем.
Едим, пьём, хмелеем. Отпускает, мне становится хорошо.
— Это что за вино такое классное?
— Да пей, потом узнаешь.
— Сицилийское?
— Да, какое ж ещё? А что ты ничего не рассказываешь? Как дела-то в глобальном смысле?
— Так я тебе уже все рассказала. Закончила, получила диплом, остаюсь в Праге, с визой есть определенные нюансы, поэтому зарегистрировала предприятие, ищу работу, родители пока помогают, постоянного сексуального партнёра на данный момент не имею. Всё! Слушай, пошли на диван, а то на твоих стульях невозможно долго сидеть, зад уже заболел и ляжки прилипают.
— Не думай, что так просто отделаешься, мне нужны все подробности!
— Ладно, расскажу.
Мы перетаскиваем сыр, оливки, хлеб, вино, воду в гостиную и ставим на журнальный столик.
— Как же здорово, что ты приехала! Какая я счастливая! Оставайся подольше, не уезжай так скоро, тебе здесь понравится.
— Понравится?! Я уже обожаю это место! Давай, включи музыку. Вот эта штуковина по блютузу работает? Это же колонка, да? Сейчас, сама попробую…
Она крутится вокруг алюминиевого конуса, нажимает на кнопки, включает что-то в телефоне. Раздаётся глубокий красивый звук — соединение установлено.
— Класс! А вот это ты помнишь?
Я слышу первые ноты и сердце взволнованно подпрыгивает. Это Ковакс, «Май Лав». Мы обожали эту песню и исполнительницу, ездили в Голландию на концерт, слушали день и ночь в телефонах. Я тогда на первом курсе училась… Накатывают воспоминания…
Теперь эта песня звучит иначе. Мелодия и низкий будоражащий голос будят воображение и проникают под кожу, глубоко внутрь, под самое сердце и заставляют тело вибрировать. Слова проецируются на то, что сейчас происходит в моей жизни и пронзают, рвут грудь, но, в то же время, ласкают и обволакивают туманом. Блеск и тлен…
Юлька начинает танцевать. Я вижу её сладких, янтарных лучах заходящего солнца, в подступающих сумерках. Жестами она зовёт меня. Я делаю большой глоток вина и медленно подхожу, провожу обеими руками по своему лицу, по лбу, откидывая и приглаживая волосы. Руки скользят по затылку, по шее, по груди, по животу и одним движением сбрасываю уродливую длинную юбку. Юлька изгибается от беззвучного смеха.
Я чувствую мелодию внутри себя и начинаю двигаться в такт. Я танцую чувственно, расслабленно, отдаваясь ритму, впадая в полуобморочный транс. Всё растворяется в волшебной музыке, движения становятся её частью, и я сама становлюсь её частью. Я, дом, красивая мебель, тающая в серой мгле, дрожащая медовая Юлька, вино, красивые бокалы, весь этот декаданс, пепел к пеплу, прах к праху и волнующий голос Ковакс — это всё музыка, невероятная гениальная музыка.
Это длится неопределённо долго, но песня всё-таки заканчивается и с последним аккордом магия исчезает, оставляя тонкое послевкусие сладкой боли. Я останавливаюсь. Юлька заливисто смеётся:
— Да, Лиза, да! Как в старые времена, только намного лучше!
Мы падаем на диван и пьём.
— Крутая вечеринка. Ладно, давай теперь рассказывай всё как есть.
— В смысле, что рассказывать?
— Лиз, не морочь голову, я же вижу, что у тебя что-то не так. Давай, выкладывай.
И я выкладываю. Я рассказываю про бассейн, про Марко, про Крюкова, про Ингу, про Фабио, про Николу, снова про Марко. Рассказываю всё, что разрывает моё сердце и наполняет горечью каждый день. По моим щекам текут горячие слезы, они капают на мои голые бедра и прожигают дыры, которым не суждено затянуться. Кажется, я уже совсем пьяная. Жалкая… Несчастная…
— Бедная ты моя, бедная, — Юлька обнимает меня одной рукой и притягивает к себе. Я податливо наклоняюсь к ней. Другой рукой она гладит меня по плечу и по спине, шепчет что-то ласковое и тихое. Я утыкаюсь ей в шею и лью слёзы, точно так же, как тогда, в девятом классе.
22. К истокам моих страданий
Тогда в мае мы поехали к Коте на дачу, отмечать её день рождения. В школе её все так звали. Нас было пятеро — я, Юлька, Верка Трошина, Женька Попов и Сашка Зайцев. А там весна, пробуждение, взросление, томление, ожидание и любовь, растворенная в воздухе. Тот воздух, тот аромат я помню до сих пор…
Мальчишки жарили шашлык, мы делали салат — «пионерская» классика. Была какая-то шипучка, грузинское вино и коньяк. Все быстро опьянели, орали песни, танцевали, курили и смачно матерились.
Верка с Женькой были парой, а мы втроём вроде как просто друзья. Но мне Сашка очень нравился, и я ему нравилась, я это знала. Мы никогда об этом с ним не говорили, но незадолго до поездки он меня поцеловал на школьной дискотеке. И оба мы, да и все остальные понимали, что сегодня у нас что-то определится. Может быть даже будет секс. Мне было страшно, но Верка с Женькой давно уже трахались и никого это не шокировало и не пугало, а наоборот вызывало зависть.
На даче я должна была спать в одной комнате с Юлькой, Верке с Женькой досталась спальня, а Сашке — диван в гостиной. Но тут, понятное дело, могли быть варианты, в зависимости от того, какой бы получился расклад. В общем, я сказала, что мне пора и ушла первой. Минут через десять пришёл Сашка. А я эти десять минут места себе не находила, испытывала волнение и даже страх, представляя, как всё будет.
Помню страшную неловкость. Он зашёл и молча выключил свет. Я спросила зачем, но он ничего не ответил, подошёл и поцеловал, засунул мне в рот свой язык. Он начал меня мять, неуклюже расстёгивать, стягивать одежду, больно сжимать грудь. От этих медвежьих ласк я чуть не лишилась чувств. Мне стало так страшно, что я вся задеревенела думала только, хоть бы он ушёл.
Хорошо помню себя с плотно сжатыми ногами и Сашку, пытающегося разжать, развести мои ноги, вклиниться между ними. Помню и дикий ужас, и звон в ушах. И ещё помню, как заорала, а он с перепугу зажал мне рот подушкой. Идиот. Как только не задушил. От этого мне стало ещё страшнее… В общем, опыт так себе. Он долго держал меня, пока я немного не успокоилась.
Потом уже вся в соплях и слезах я ему говорила:
— Саша, пожалуйста, не надо так, я так не хочу…
— Ты что, не чувствуешь, как я к тебе отношусь? — не понимал он.
— Я тоже к тебе очень хорошо отношусь, но я не готова, прости меня…
И я снова рыдала, а если он делал хоть одно движение в моём направлении, отшатывалась от него и вжималась в стену.
— Значит я тебе безразличен?
— Нет, конечно, ты что!
Ну и все в таком духе. В итоге он психанул и выскочил, хлопнув дверью, а я лежала, не могла уснуть, не понимала, что делать, да и надо ли вообще что-то делать. Всё стихло, а Юлька не приходила. Тогда я встала, накинула её халат и пошла посмотреть, где кто. Вошла в тёмную гостиную, нашарила выключатель и включила свет.
— Лизка, блядь, выключи свет!
Сначала я услышала Юлькин голос, а потом уже поняла, что вижу её и Сашку полуголых в обнимку лежащих на диване. Я вернулась в комнату, села на постель и обхватила руками коленки. Была только боль, горечь и беззвучные рыдания. Скоро пришла Юлька, села ко мне на кровать.
— Лиз…
Я не ответила, только затряслась от слёз.
— Лизок, миленькая моя, ты что, плачешь? Лизанька, скажи что-нибудь, Лиза, пожалуйста…
Она опустилась на колени перед кроватью и стала гладить меня поверх одеяла по голове, по плечам.
— Лиза, Лизанька, ну что ты, ты из-за Зайцева? Ты же сама его прогнала, сказала, что не любишь.
— Я такого не говорила! Не говорила!
Я подняла голову и увидела лицо Юльки прямо перед собой, очень близко. По её щекам тоже текли слёзы.
— Лиза, прости меня, прости суку, я не поняла, я бы никогда… я не знала, Лиз, прости-и-и-и…
И она разрыдалась. И я разрыдалась. Она села на кровать, и мы рыдали обнявшись, глупые, несчастные. Она гладила меня по волосам и по спине, а я уткнувшись в её шею лила и лила слёзы, целые солёные реки.
С Зайцевым, разумеется, всё было кончено, а я с тех пор боялась даже думать о сексе. Не могу сказать, что у меня было много с Юлькой мы ни разу с тех пор не говорили об этом, но я всегда помнила о той ночи, и она, наверное тоже. Мы остались подругами и были не разлей вода. Я думаю, что после смерти мамы у меня и не было никого ближе Юльки.
- Предыдущая
- 24/44
- Следующая