Фальшивая война (СИ) - "Dolores_Gaze" - Страница 141

После того как дементоры, привлеченные обещаниями свободы на просторах Британии, покинули остров, Азкабан перестал быть самой неприступной и вселяющей ужас тюрьмой в магическом мире. Теперь его защитой были лишь обширные воды северного моря, толстые каменные стены да смена мракоборцев, в числе которых уже были те, кого успел купить или запугать Малфой-старший. А следовательно, никаких существенных препятствий к побегу: при благоприятном стечении обстоятельств Пожирателей будут ждать гостеприимно распахнутые ворота и любезный охранник со связкой ключей, ну а если же все сложится не столь благоприятно – им придется избавиться от трех-четырех неудачников, только и всего. По мнению Волдеморта, с этой задачей мог справиться даже ребенок, поэтому решено было отправить на миссию исключительно новобранцев под руководством Беллатрикс. Таким образом можно было убить двух зайцев: и преданных соратников освободить, и испытать новичков в деле.

Все это совершенно не нравилось Драко, как одному из этих самых новичков. Одно дело — то, чем он был вынужден заниматься здесь, в мэноре. Время и обстоятельства помогли ему примириться с собственной совестью, и убийства обреченных, мнимые или настоящие, не приносили той нестерпимой муки, что была поначалу. Но убить аврора, человека, который просто выполняет свою работу, убить тогда, когда можно достичь своей цели с помощью Империуса — это было выше его понимания и сил. Однако Малфой хорошо знал свою тетку и не сомневался, что никому из охранников, даже тем, кто куплен его отцом и не станет оказывать никакого сопротивления, уйти живым не удастся. И участвовать в этом он отчаянно не хотел.

Какое-то время его поддерживала надежда на заклятие Табу, наложенное Грейнджер. Ведь стоило лишь единожды произнести слова третьего Непростительного — и через минуту все вокруг заполонят авроры. Если держаться позади всех и вовремя уйти порталом, у Малфоя были невысокие, но все же шансы выйти из этой заварушки без потерь. Однако надежда умерла быстро и бескомпромиссно, когда он вспомнил, что Азкабан вовсе не относился к территории Британии, и, когда Гермиона растягивала купол заклятия, островов он не коснулся. А значит, никто не узнает об их появлении. Никто им не помешает перебить охрану и освободить самых преданных, самых верных, самых жестоких и озлобленных последователей Лорда из заключения.

Казалось бы, решение было очевидным — нужно было как можно скорее связаться с Грейнджер, чтобы через нее предупредить мракоборцев или даже Орден Феникса. Но Драко отчего-то не спешил это делать. Он видел и слышал достаточно, чтобы понимать, что в Министерстве магии уже нельзя и шагу ступить без того, чтобы об этом не узнали агенты его отца — а значит, и Волдеморт. А уж появление в Азкабане членов Ордена громче всяких слов скажет о том, что в рядах Пожирателей есть предатель, сливающий информацию. И его будут искать — и никто не даст гарантии, что не найдут.

Рисковать так сильно Малфой не хотел. Он примерно представлял себе, какими словами Гермиона будет увещевать его, что никто ничего не узнает, они смогут придумать план, и так далее, и тому подобное, но положа руку на сердце — не был уверен в том, что она не пренебрежет возможным риском ради того, чтобы ПСы остались запертыми в Азкабане. Последствия их освобождения были слишком значительными и пугающими. Эти люди хорошо знали свое дело и были преданны своему Лорду всей душой, и их участие сразу вывело бы деятельность Пожирателей на новый уровень, приблизив падение теперешней власти насколько возможно. Это понимал Темный Лорд, и потому не счел возможным и дальше откладывать побег, это знали и в Ордене — а потому плюнут на всякую осторожность и все уговоры молоденькой ведьмы, чтобы его предотвратить. Драко был готов доверить собственную жизнь и даже жизни родителей Грейнджер, но не Ордену Феникса, и уж тем более не Министерству. А сообщить ей о планах Волдеморта и при этом надеяться на то, что его гриффиндорка ничего с этим не сделает, просто пожмет плечами и продолжит заниматься своими делами как ни в чем не бывало — ну, это было бы слишком наивно с его стороны, а наивным Малфой давно уже не был. Ей слишком везло, начиная с того, что Люциус предпочел смириться с их браком, а не воспрепятствовать ему всеми возможными способами, которых, он был уверен, в арсенале его отца было достаточно, и заканчивая тем, что они вдвоем провернули с помощью Феликс Фелицис на Астрономической башне. До сих пор все сходило ей с рук; все получалось — а Малфой по себе знал, как сильно успех может кружить голову. И он боялся, отчаянно боялся, что однажды её уверенность в собственных силах перерастет в излишнюю самоуверенность, которая неизбежно приведет к ошибке, и тогда заплатить придется им обоим. Ему было мучительно таиться от единственного человека, которому Драко мог доверять — но последние недели научили и осторожности, и недоверию, которые не были и не могли быть лишними.

Не упоминать же об этом совсем тоже было невозможно: если попытка побега увенчается успехом, о ней непременно рано или поздно сообщит «Ежедневный Пророк», и тогда Гермиона ни за что не поверит, что он был совершенно не в курсе. Кроме того, нельзя было не принимать во внимание и отца — не зря Грейнджер хотела с ним встретиться. У них были какие-то свои дела, в которые ни одна из сторон не собиралась его посвещать, и если обычно Драко это мало волновало — хватало собственных проблем, то сейчас эта связь могла сослужить ему плохую службу. Если Гермиона узнает о планах Пожирателей, и особенно об участии в них Драко, от его отца, а не от него самого — он окончательно утратит её доверие. Доверие единственного человека, который все еще оставался с ним, несмотря ни на что.

Сомнения раздирали Малфоя каждую минуту, попеременно бросая его из крайности в крайность. То он был готов пожертвовать собой ради успеха Ордена, понимая, какие последствия повлечет за собой побег, но потом вспоминал о том, что за предательство жестоко покарают не только его, но и всю семью — и с еще большей уверенностью утверждался в мысли, что никому ничего говорить нельзя. Ему было стыдно и за эти мысли, и за свои сомнения, и за недоверие Гермионе, которая ничем не заслужила подобного отношения — но ничего поделать с собой он не мог. Страх разоблачения и неминуемых последствий давно пропитал его, проник в каждую трещинку, каждый уголок его сознания, и теперь заслонял собой все. Что ж, он никогда не был храбрым и самоотверженным героем, способным на бездумную отвагу и самопожертвование. Малфои из поколения в поколение были истинными слизеринцами, умевшими лавировать в любом, даже самом бурном потоке, и приспосабливаться к обстоятельствам, какими бы сложными они ни были.

В конце концов Драко пришел к компромиссу с самим собой, найдя решение с одной стороны безопасное, а с другой — успокоившее его растревоженную совесть. Он расскажет обо всем Грейнджер, но сделает это в последний момент, так, что у неё не останется времени для того, чтобы предпринять что бы то ни было. Его гриффиндорке не в чем будет упрекнуть себя, ведь не будет ни капли её вины в том, что она не успела, а с самим собой он уж как-нибудь договорится. Не впервой.

Те обстоятельства, которые раньше Драко считал своим проклятием, потому что они не давали ему возможности общаться с любимой девушкой так часто, как ему бы этого хотелось, сейчас стали благословением. Они и так в последнее время разговаривали все реже и реже, а теперь, когда Беллатрикс увлеченно муштровала свой небольшой отряд, свободного времени на полеты и прогулки и вовсе не осталось. И это было хорошо: какими бы ни были обстоятельства, врать Гермионе Малфой не хотел. Да и не факт, что получилось бы, учитывая открытость их ментальной связи. А потому он ограничивался короткими заверениями, что у него все в порядке и безжалостно обрывал разговор, превозмогая растущее день ото дня желание рассказать ей все, что накопилось на душе. Оно было неправильным; оно было не только неосторожным, но и глубоко эгоистичным. Возможно, ему бы стало легче, выложи он все начистоту — но каково было бы ей? Деятельной, не привыкшей оставлять без внимания те вызовы, что бросала ей жизнь — и вынужденной сидеть сложа руки в то время, как Волдеморт семимильными шагами шел к победе и захвату власти. И не имело значения, что фактически Грейнджер не могла с этим поделать ничего — чувство бессилия и беспомощности, которое она так часто испытывала в последнее время, хоть никогда и не говорила об этом, буквально разрушало её изнутри, и добивать её Драко совсем не хотел.